Вторжение

— Как мадам угодно. — Он открыл двери. В уголке губ дрогнула сигарета. Переступая порог, он повернулся. — Да, кстати. Если вы хотите принять ванну, не стесняйтесь. Подглядывать никто не будет. Да кроме того, чёрт возьми, тут и смотреть не на что. Так что валяйте.

Пока Лиз старалась справиться с охватившим её возмущением, дверь закрылась. Она чувствовала себя раздавленной и униженной. Не слова ли Тима спровоцировали Стила на такую откровенную грубость, прикинула она. Откуда взялось внезапное обращение к теме секса? Такое поведение было нехарактерным для Стила, который с момента своего появления в дверях библиотеки четырнадцать часов назад был на удивление сдержан и спокоен. Поразмышляв над этим несколько минут, Лиз направилась в ванную. Она с головы до ног была в испарине и позарез нуждалась в ванне. Столкновение со Стилом вымотало её вконец.

Как захватчики ни готовились к появлению в Фейрхилле, всего предусмотреть они не могли. Скотт Кроуфорд вызвал смятение в их среде, походя напомнив, что в почтовом ящике у дорожки, что отходит от Грейт-роуд, лежит воскресное издание «Нью-Йорк Таймс». Обычно Тим со Скоттом перед завтраком вытаскивали газету, но в это утро о ней все забыли. Когда Скотт уже ближе к полудню упомянул о почте, Стилу, прежде чем принять решение, пришлось посовещаться с Уиггинсом и Маршем. Договорились, что Скотт пойдёт к дороге один, таща за собой игрушечную тележку, в которой и доставит объёмистую газету. Стил превратил эту задачу в игру для мальчика. Скотту придётся выполнить секретное задание, объяснил он ему. Если он увидит кого-нибудь из знакомых или кто-то будет задавать ему вопросы, он не должен ни словом обмолвиться, что в доме гости. Скотт, польщённый оказанным ему доверием, охотно взялся выполнить задание — хотя не знал, что из зарослей вдоль дороги за ним будет наблюдать Марш. Тим пробежал заголовки воскресного номера с таким чувством, словно читает сообщения с другой планеты… Президент Рэндалл объявил… Мэр Феретти возражает… Губернатор Нью-Джерси Данзиг предлагает… Британия выступает против… Пекин возмущается… потребительские цены растут… Нью-йоркские «Метс» проиграли. Обычно Тим и Лиз проводили несколько часов за чтением воскресной «Таймс». Сегодня никто из них не мог углубиться в текст. Только Бен Стил внимательно изучал раздел новостей.

Температура поднялась до тридцати шести градусов, и Скотт с Холли стали хныкать, что хотят искупаться в бассейне. Компания, что отправилась к нему, состояла из Тима, Скотта, Холли и Бена Стила. По настоянию детей, Тим одолжил чёрному лидеру купальные трусы. Харви Марш стоял на страже около бассейна, рядом с Лиз, которая с разрешения Стила, расположившись под солнечным зонтиком, пила лимонад. Она всё ещё переживала разговор со Стилом и в то же время пыталась понять, куда делись Амброс с Уиггинсом. У неё стало входить в привычку отслеживать местопребывание каждого из захватчиков, словно это как-то могло помочь ей выработать правильную линию поведения. Она видела, как из задней двери библиотеки вышел Уиггинс с толстым томом в руках и, устроившись в тени клёна, стал переворачивать страницы.

По красной кожаной обложке Лиз поняла, что Уиггинс просматривает семейный фотоальбом. Её снова охватила волна возмущения. По какому праву этот чужак интересуется картинками интимной жизни Фейрхилла? Ни она, ни Тим не были любителями частых фотосъёмок. Отправляясь в отпуск, они чаще всего не брали с собой камеру и исключительно редко делали семейные снимки в компании друзей. Они предпочитали фотографировать быт дома, собирая снимки, которые доставят удовольствие Скотту и Холли, когда те подрастут. Альбом был полон сентиментальными воспоминаниями о младенчестве и детстве малышей. А некоторые из снимков, которые сейчас разглядывал Уиггинс, имели значение только для Лиз. Например, её изображения в тот период, когда она носила длинные волосы, чуть ли не до середины спины. Как-то у них с Тимом произошла размолвка, причину которой сейчас и не вспомнить и после примирения он её сфотографировал. До этого она поплакала и камера зафиксировала и следы обиды на лице, и облегчение, когда, помирившись, они обменялись поцелуями — или же она просто уступила? А теперь эти глубоко личные переживания стали предметом внимания чужого человека. Эта мысль привела её в ярость.

Лиз пересекла лужайку и остановилась рядом с Уиггинсом, который, скрестив ноги, сидел в тени кроны.

— Кто позволил вам взять этот альбом? — потребовала она ответа.

— Никто. — Её напор смутил его. — Я нашёл его в библиотеке.

Она знала, где именно… на нижней полке, где лежал альбом её школьного выпуска и другие ежегодники Четем-холла. На их страницах были выцветшие строки давних пожеланий, которые сейчас напоминали о несбывшихся надеждах, о тех пиках, на которые так и не удалось взойти, о той юной девочке, которой она когда-то была. Там же лежал альбом с её свадебными снимками в смешном сатиновом переплёте, когда-то белом, а теперь пожелтевшем. Снимки собрала её мать и, аккуратно расположив каждый из них в центре страницы, преподнесла ей этот дар в первую годовщину свадьбы. Неужели Уиггинс лапал и его тоже? И разглядывал запечатлённые часы и минуты, давно ушедшие в прошлое, как человек, нашедший шкатулку с сокровищами, копается в ней?

— Это наши снимки, — сказала Лиз. В гневе она не могла найти подходящие слова. — И они не для всеобщего обозрения.

Уиггинс смущённо улыбнулся.

— Да, но… это всего лишь фотографии.

— Будьте любезны вернуть их мне, — протянула она руку.

Уиггинс растерянно поднялся и передал ей альбом.

— Не из-за чего сходить с ума, — сказал он.

— Буду благодарна, если вы оставите наши личные вещи в покое, — сухо сказала Лиз.

Она отошла, опасаясь, что если останется ещё на секунду, то просто взорвётся, и тогда её решимость относиться к захватчикам с юмором вплоть до подхода помощи уже не поможет. Вернувшись в библиотеку, она нашла два школьных ежегодника и свадебный альбом и, сложив все четыре тома, засунула их в ящик письменного стола Тима. Она стояла ещё несколько минут, пытаясь разобраться в своих чувствах и эмоциях. Если бы только эти чёрные забрались в дом с целью грабежа. Если бы только они вынесли телевизор, деньги, её кольца и браслеты, пусть даже серебро и исчезли бы с добычей в ночи, — эту неприятность ещё можно было бы пережить. Но час идёт за часом, она не может сдвинуться с места, и ей остаётся лишь копаться в воспоминаниях, выворачивая себя наизнанку, бессильная перед той безымянной силой, что ворвалась в Фейрхилл. И если таков метод Бена Стила, он мог бы найти себе соперника и покруче.

Но всего через полчаса, когда ей удалось обрести спокойствие, другой инцидент вывел её из себя. Как обычно, в полдень дети подняли галдёж, как всегда, преувеличивая снедающее их чувство голода. Лиз сварила сосиски для всех четверых и уступила кухню Маршу, который согрел несколько банок бобового супа и сделал сандвичи с ветчиной для своих соратников. Он залез в холодильник, исследовал его содержимое, заглянул в морозильник и вылез оттуда с сообщением, что припасов в нём хватит им на неделю, так что они могут не притрагиваться к своим пайкам. Такое хозяйское поведение на её кухне, попытка распоряжаться её запасами еды было опять-таки бесцеремонным. Затем она увидела, что Марш листает её блокнот с кулинарными рецептами, рядом с которыми она оставляла довольно ехидные замечания по адресу тех приятельниц, что пытались обучать её кулинарному мастерству. Её жизнь постепенно препарируют и расчленяют, словно она насекомое, пришпиленное к лабораторному столу. Ну как Тим не поймёт! Почему он не может положить конец этому жестокому вторжению в их жизнь?

Но большую часть этого душного напряжённого дня Тим был занят другими аспектами возникшей перед ними проблемы. Он пытался представить себе мотивы, которыми руководствуется захватчик номер один. Поведение Стила после вспышки в библиотеке и его слёз обескураживало Тима. Чёрный руководитель группы захвата не упоминал ни о документах, ни о том, что время идёт, и критический срок близок. Вместо этого он стал играть и дурачиться с ребятами, а потом, рассевшись с ними под дубом, пустился им рассказывать какую-то длинную историю. Его сказки очаровали Скотта и Холли. К полудню дети не скрывали, что полны любви к нему, а Скотт в присутствии Харви Марша даже назвал его «дядя Бен».