Набат-3

Встреча состоялась через день. Андропов ждал его у себя на даче, вполне энергичный и довольный жизнью. Об овощах — первый вопрос с подковыркой: как. мол, так, изменили принципам?

— Ничуть, — уверенно отметал подозрения Андронов. - Даже поле не изменилось. - И показал свою теплину, где под февральским небом ярились красные помидоры. ~ Ими своих сослуживцев кормлю, а они дня меня зарабатывают на юридическим поле. Это хорошо, что ты внял моей жизнен­ной теории, приспособился к дурацкой нынешней жизни. Тогда ты был молод и спокойно мог обосноваться в жизни, зная мой первый принцип. Второй принцип — запасная ло­шадь. Что я, зря окончил юридический факультет? Приго­дились знания. Народ к экзотическим плодам потянулся, дурман и киви распробовал, фильмов о чикагском рэкете насмотрелся, шпана на допрос адвоката требует, как не по­мочь страдальцам? На одних помидорах не проживешь, — рассмеялся Андропов. — А вот доход от помидоров, пока он не превратился в труху, я употреби;! на вспашку юридичес­кого поля. Теперь без меня в конторе управляются, а мне зелень в чистом виде, моя доля.

«А у меня-то запасного коника нет, — призадумался Альберт Васильевич. — А жизнь ешс долгая. Пора употре­бить накопления на покупку второй лошадки».

Созрело мудрое решение: бразды правления передать заму и неторопливо, якобы на отдых после больших по­трясений, отбыть в Великобританию, где в Ланкашире под

Экстоном он приобрел карманный замок, комнат эдак па тридцать. С прелестной лужайкой, парком и бассейном, только павлинов нет, а так нее есть. И наконец-то он ис­полнит мечту детства, экзотических рыбок разведет. Пео ­нов, кардинальчиков, маленьких, но.больших врачевате­лей духа. Раньше-то папашина зарплата не позволяла и тесная жилплощадь, потом коммерческая суета, а теперь сам Бог велел. Оксфорд — не проблема, и жениться нора. Но выбрать только простушку, очаровать будущим, чтобы его изъянов не замечала, а пока у избранницы глаза на то на се отворятся, наклепать трОих-четверых пацанов. Решено!

Зазвенел прямой телефон: зам настойчиво убеждал ра­зобраться с двумя импортными поставками, застрявшими на таможне, и снять накал в отношениях с налоговой ин­спекцией. По контрактам прибыл лежалый товар, в та­можне — санкции, в налоговой требуют сатисфакции.

— Ты решай сам, — добродушно распорядился Аль­берт Васильевич и вынес резюме: - Я полагаю на меся­чишко исчезнуть, а тебя провожу приказом в генеральные директора. Это лучше, чем зам президента фирмы. Прези­дентов хватает, а гендиректор — это гендиректор. Оклад мой и вся касса в твоем распоряжении.

— Низкий вам поклон, Альберт Васильевич! — возли­ковал польщенный зам и фишку не просек. — Только в кассе кот наплакал.

— Не маленький, пополни, — кратко напутствовал Ачь- берт Васильевич. — Спасение утопающих — дело рук са­мих утопающих.

— Сделаем! - оценил возможности зам, пардон, вновь испеченный гендиректор, полагая, что за его спиной бу­дет стоять Альберт Васильевич с настоящим ружьем и мож­но повыпендриваться на свой карман.

«Дурилка, — усмехнулся Альберт Васильевич. — Все замы мнят себя хитрее боссов».

Теперь другие мысли одолевали его. Напоследок хоро­шо бы постричь лоха, чтобы расставание с Родиной не прошло в печали.

Рука потянулась к телефолу, диск завертелся, процесс закрутился, бес попугал.

Звонил он в администрацию президента. Кремлевский лунатик часто тусовал сиой штат валетов, и после каждой тусовки возле него кучковались жучки еще беднее, еще на­храпистее, Один такой — его Альберт Васильевич называл про себя «беззубой пираньей» —домогался его дружбы. Яков Трисгенко. Приблудился он в команду президента из дале­кого израильского юрода Семь Колодцев. Воды в тех колод­цах лет тысячу не водилось, денег в округе тоже, и добрые соплеменники, каковыми они стали для Якова с восемьде­сят девятого года, помогли обосноваться на прежней родине среди русских придурков. Не важно, что беден, зато чисто­кровен и служить будет преданно. Кому? Не важно.

Только взять до поры до времени Альберту Васильевичу с Якова было нечего, и он удерживал его на расстоянии. Пришел черед: у Якова Тристенко завелись деньжата.

Звонку Мастачного Яков обрадовался. Для начала об­судили погоду вообще и финансовую в частности, потом Альберт Васильевич согрел сердце Якова сочувствием о медленном накоплении средств и предложил посаунить- ся, где и обсудить некое дельце. Предложение было при­нято влет: у Яши есть ответное прибыльное дельце, кото­рым он с радостью поделится с уважаемым человеком.

Альберт Васильевич свернул рабочий день, дал необ­ходимые инструкции, заказал нагреть сауну к 14.00 и выз­вать массажисток Зинку и Люцию, только не Виолу: она потеет быстро...

Яков был кудреват и жаден. Его рачьи глаза хотели больше, чем могли зацепить слабые клешни, и, как ни странно, обзавелся он ранней плешыо. Альберт Василье­вич давно заметил, что плешь появляется у самых отпетых засранцев еще до того, когда окружающие признали в них отпетых засранцев. Таким незабвенно врать и тереться возле чужих денег сам черт велел и помогал выкрутиться. Ложь светилась в Яшиных глазках без ресниц, тельце двига­лось как медузка-крестовик, живо откликаясь на возмож­ность куснуть проплывающий мимо объект. Чем не племя вожака последних комсомольских могикан? Кое-какой шарм в Якове водился: на встречу он привез коробку «Кил­лера» и сушеную японскую каракатицу.

«Явно из подношений просителей». — смекнул Аль­берт Васильевич, но взнос принял с благодарностью.

Сауна у него в Монино была по классу люкс. Нет, не ласковой Вычурностью прельщала она. а грамотностью: осиновый сруб, отделанный изнутри липовой плашкой,' березовые дрова и лечебные травки. Воспитанные минет- чины, пардон, массажистки были ненавязчивы и досягае­мы. В сауне Альберт Васильевич проводил лучшие часы своих раздумий. Не часто кому выпадало попариться вме­сте с Альбертом Васильевичем, и присутствие Якова даже коробило его. Во-первых, Альберт Васильевич считал себя истинным хохлом, высшей расой, как утверждал прием­ный папаня, а во-вторых, не ожидал он увидеть Якова обрезанным. Но Яков-то, Яков был напрочь уверен, что Альберт Васильевич чистопородный жид! Эх, вавилопово смешение племен! По фишки сданы, игра началась, хотя бес снова попутал карты Альберта Васильевича. Так какой хохол не тщится обставит ь еврея?

Неторопливо поковырялись в президентских болячках, расчихвостили Таньку, расхвостали Наинку, расхристали весь президентский взвод и вывели на табло взаимного согласия: до новогодних подарков президент не дотянет. Либо Лебедь клеваться начнет, либо соколы Жириновско­го свару затеют, а еще хуже, если зюгаиовскис стервятни­ки станут примериваться к глазкам бедных евреев.

— Ой, горе, горе, Альберт Васильевич, чистый про- фундис, говорю я вам, — жалился Яков на воробьиную свою участь среди крупных пернатых и поздний взлет. — Как я не хотел уезжать с родины, как просил родителей не увозить меня!

— С той или с этой? — уточнил Альберт Васильевич.

Яков, считая его своим, отвечал, понятно:

— Что вы спрашиваете? Та в сердце, эта в кармане. Как быть?

Перемогем, были б деньги.

— Л я говорю, нужно поспешать с делом! У меня в Израиле остались жена, трое детей, матка и мамка жены. Каково? Я только оперился, и вот получается — уезжать назад надо. Каково?

— С пустыми руками плохо, согласился Альберт Ва­сильевич и предложил макнуться в бассейне. Прыгнул пер­вым. до Якова.

Взялись за пиво. Кальмар, приготовленный по-япон­ски, помогал беседе: пять жевков и три отстоенпых слова, пара глотков пива — вопрос закрыт. Пока ни одна тема не сулила гешефта.

— Л почему президент взъелся на генерала Судских? — взялся осваивать животрепещущий вопрос Альберт Василь­евич.

— Президент взъелся? Вы шутите. Это дитятко его взъе­лось. Судских оказался не так любезен снутри, как снару­жи, и она, как Иродиада, оклеветавшая Иоанна Крестите­ля перед Иродом, потребовала его головы. И быть ей за несправедливость в изгнании и погибнуть там вместе с поганым любовником.