Правитель империи

— Тэд, а господин Картенев тоже любит Достоевского. Только он боится в этом признаться. Русская нация — нация сфинксов. Вот индийцы, — она бросила неприязненный взгляд по направлению к залу, — у них все, как на ладони. Простодушные дети природы!

Ласт мягко взял ее под руку, повел к выходу.

Странная девица, не правда ли? В моих познаниях о „Корпусе Мира“ от этой встречи мало что прибавилось. Разве что они знакомы с нашей историей? С Достоевским? Или с русской водкой? Но кто с ней не знаком?!

Когда остались одни наши, посол по традиции предложил выпить „посошок“ за отбыващего советника. И мне вдруг снова так захотелось домой, так захотелось зачерпнуть пригоршню снега на Арбате, пробежаться на лыжах в брянском или тамбовском лесу, наконец, просто молча постоять у обочины любой российской дороги — с ее ухабами и рытвинами, с деревенькой в стороне, с церковкой на горке и леском речкой под, с нашим солнцем, с нашими звездами над ней. Вдохнуть своего воздуха, напоенного нашей песнью, нашей удалью, нашей радостью и нашей печалью»…

В описанный Виктором вечер, после приема, произошло еще одно событие, о котором не знал Картенев. У подъезда Раджан столкнулся с Беатрисой. Он попытался было пройти мимо, но она окликнула его:

— Господин Раджан, сделайте милость, подвезите меня домой!

И не дожидаясь ответа Раджана, взяла его под руку и вышла с ним на улицу.

Где-то позади них недоуменно бубнил Тэдди. Раджан и Беатриса почти бегом достигли стоянки такси. Мгновение — и маленький «фиат» уже мчал их по засыпающему Дели.

Раджан обнял девушку. Сказал:

— Мне столько надо…

— Не надо, — она положила ему на губы пальцы. — Помолчим.

— Почему? — тревожным шепотом спросил он.

Беатриса снова положила пальцы на его губы. И он поцеловал пальцы. И глаза. И щеки. И губы. Все лицо.

Уже у него дома Беатриса сквозь слезы сказала:

— Ну что я за несчастная? Ты знаешь, я должна завтра лететь в Бангкок, догонять отца.

— Как же жить? — обреченно произнес Раджан. С жалкой улыбкой вглядывался в ее глаза. — Как, ну как нам жить друг без друга?..

Глава 36

Бхилаи — II

За четыре дня до пуска первой очереди завода в Бхилаи в Дели прибыла советская правительственная делегация.

Начались переговоры, конфиденциальные беседы. Протокольные визиты. Ленчи. Обеды.

Посольство, как всегда в дни приезда особо важных делегаций, походило на понятую по тревоге пожарную команду. Раздавались непрерывные телефонные звонки. то звонили из редакций, уточняли биографические данные, правильность написания имен и фамилий, время пресс-конференций. То МИД Индии просил на десять минут отсрочить визит к президенту. Или на пятнадцать минут сократить поездку по достопримечательным местам. То торопили с почтой. То вызывали с докладом кого-то из советников. То просто давали нахлобучку дежурному коменданту за то, что сразу не подошел к телефону.

Совещания — утренние, дневные и ночные — следовали одно за другим. На самых разных уровнях. У подъездов стояло полдюжины машин, готовых в любую минуту сорваться с места. И мчаться, куда угодно. Куда прикажут. Нарочные из дворца и во дворец, связные от делегации и ней проносились каждые десять-пятнадцать минут. Канцелярия работала с отчаянной нагрузкой. Могло показаться, что кое-где есть излишняя суета. Ненужная спешка. Слабая взаимосвязь отдельных звеньев. Но так могло показаться лишь человеку, который не видел весь механизм во всех его деталях. Каждый, выполнявший свои обязанности, знал, что есть единый план, в выполнении которого его усилия тоже кое-что значат.

Человеком, у которого сходились все нити, который в любой момент мог видеть и частности, и целое, и главное направление, и ответвления от него, который двигал в тот или иной момент одному ему известные и послушные рычаги, был Бенедиктов. Окружавшие его меньше всего думали (а некоторые и не представляли вовсе), что каждый такой визит был своего рода экзаменом на прочность и пригодность для Бенедиктова-руководителя, Бенедиктова-организатора, Бенедиктова-политика. Проверкой его умения выложить в течение нескольких суток такой запас энергии и знаний, понимания и такта, изворотливости и мудрости, что он потом неделю-другую не мог войти в обычную повседневную колею. Что многое, очень многое, но — увы! — далеко не все зависело от его прежних взаимоотношений с приезжими, с главными или главным из них.

Как было решено ранее, за три дня до пуска первой очереди завода в Бхилаи выехали Раздеев и Картенев. К ним Бенедиктов решил подключить Карлова и стажера Митеньку…

… За окном вагона Виктор, как и в первый приезд, увидел сначала шлейф дыма, потом трубы завода. Отсюда они казались маленькими. Как карандаши, расставленные у горизонта. Вскоре потянулись станционные склады. Неразгруженные еще и уже загруженные составы на запасных путях. Железнодорожные мастерские. Пристанционные домики, утонувшие в зарослях баньянов.

От вокзала до заводского городка было миль десять. Встретивший посольских Голдин сам сидел за рулем. Неторопливо вел старенький, разбитый, но вместительный «понтиак». Деловито показывал и рассказывал тоном гида, которому до смерти надоели все туристы на свете:

— Здесь, где мы сейчас проезжаем, пять лет тому назад были непроходимые джунгли…

Машина въехала на одну из окраинных улиц городка, ровную, широкую. С аккуратными одноэтажными особнячками, весело глядевшими на шоссе окнами, задернутыми изнутри затейливо раскрашенными занавесками.

— Тогда здесь была лишь грязная деревушка в десять-двенадцать дворов. Сейчас — город, в котором живет более ста тысяч человек. Город, где есть школы и гостиницы, кинотеатры и больницы, магазины и рестораны…

Чем ближе они подъезжали к заводу, тем более явственно чувствовалось его дыхание, пульс. Трубы уже казались гигантскими столбами. Домны горами. Здание проектного стана обиталищем гигантов. И Виктор невольно ощутил ничтожность человека перед этой скрежещущей, дышащей огнем и дымом громадиной. И — величие человека. Ибо все это было творением его разума. Его рук.

Разместили их в новой гостинице. В полутора милях от завода. Под стать ему и гостиница была огромна — двенадцать этажей. Около девятисот комнат.

Виктору со стажером Митенькой отвели двухместный номер. Из его окна, насколько хватало глаз, были видны джунгли. И, глядя на нетронутые, первозданные чащобы, трудно было поверить, что по другую сторону отеля, здесь, в самом сердце целинной Индии люди вызвали к жизни металлургический завод. Завод, равного которому нет ни в Питсбурге, ни в Манчестере, ни в Запорожье, ни в Дюссельдорфе.

На другой день утром Митенька отправился в номер Карлова, куда уже был приглашен Голдин. Втроем они стали дорабатывать проект завтрашней речи главы делегации на общезаводском митинге. Слово за словом. Строка за строкой. Ожесточенно спорили. Все дымили сигаретами. У окна отчаянно тарахтела машинка. Переводчица Голдина Рита тут же перепечатывала готовые странички. Два заводских переводчика, примостившись на диване, переводили готовый текст на английский и на хиндустани. Дверь была закрыта на замок. На телефонные звонки решено было не отвечать. Не отвлекаться. Кончить подготовку речи как можно быстрее. Через полтора часа делегация прибывала в Бхилаи. Раздался особенно продолжительный, настойчивый звонок. Трубку нехотя взял Голдин.

— Да, я. Ну, что тебе, Толя? Что?! Прошу потише, товарищи. Да не тарахти ты, Рита!

Молча, угрюмо слушал, что ему говорил какой-то Толя. Прежде чем положить трубку, спросил:

— Делегация прибывает вовремя? Та-ак… Им сообщено? Ну, ладно. Сейчас буду!

— Звонил помощник представителя генерального поставщика, — сказал он. — На следующей неделе, в связи с окончанием первой очереди, дирекция завода решила уволить тридцать тысяч строительных рабочих. Объявлено им об этом было вчера утром. Только что на заводе вспыхнула забастовка протеста.