Заговор Аквитании

– Mein Haus ist dein Haus, – проговорил Ляйфхельм, направляясь к Джоэлу и приветливо протягивая ему руку.

Конверс сделал шаг навстречу. Последовало продолжительное рукопожатие.

– При таком теплом выражении чувств такое странное приветствие снаружи, – заметил Джоэл, отпуская руку Ляйфхельма и сразу направляясь мимо фельдмаршала к Бертольдье. – Приятно снова встретиться с вами, генерал. Приношу извинения за неприятный инцидент в Париже. Я не хотел бы небрежно говорить о человеческой жизни, но в те доли секунды я не заметил особого уважения и к своей жизни.

Прямота Джоэла произвела желаемый эффект. Бертольдье уставился на него, раздумывая, что сказать в ответ. Конверс отлично знал, что остальная троица внимательно следит за ним, без сомнения пораженная дерзостью его манер и слов.

– Конечно, мсье, – несколько бессвязно, но с важностью проговорил француз. – Как вам известно, этот человек не подчинился приказу.

– Правда? А мне сказали, что он просто неправильно его понял.

– Это одно и то же! – прозвучал сзади отрывистый, низкий, с сильным акцентом голос. Джоэл повернулся.

– Неужели? – холодно спросил он.

– На поле боя – да, – сказал Хаим Абрахамс. – Либо это ошибка, а за ошибки приходится расплачиваться человеческими жизнями. И человек этот оплатил ее своей.

– Позвольте представить вам генерала Хаима Абрахамса, – вмешался Ляйфхельм, прикасаясь к локтю Конверса и провожая его через комнату. Последовал новый обмен рукопожатиями.

– Генерал Абрахамс, это большая честь для меня, – произнес Джоэл самым искренним тоном. – Как и все здесь собравшиеся, я восхищаюсь вами, хотя ваша риторика временами бывает чересчур выразительной.

Израильтянин покраснел, и мягкий глубокий смех раскатился по всему залу. Неожиданно выступил вперед ван Хедмер, и глаза Конверса сразу же обратились к этому сильному лицу с нахмуренными бровями и сердитыми желваками под кожей.

– Вы обращаетесь к одному из моих ближайших коллег, сэр, – сказал ван Хедмер с явным осуждением в голосе. Затем умолк на мгновение, и по его тонкому, с точеными чертами лицу пробежала улыбка. – Даже я не смог бы подобрать лучших слов. Очень рад с вами познакомиться, молодой человек. – Африканер протянул Джоэлу руку, которую тот и пожал под раскаты хохота.

– Меня оскорбляют! – воскликнул Абрахамс, высоко подняв брови и кивая с шутливой укоризной. – И кто? Болтуны! Честно скажу вам, мистер Конверс, они соглашаются с вами только потому, что ни один из них уже четверть века не видел женщины. Конечно, они будут говорить вам другое – и другие тоже будут говорить другое, – но, поверьте мне, они нанимают шлюх только для того, чтобы играть с ними в карты, а еще для того, чтобы те читали им в их заросшие волосами уши всякие истории. И все для того, чтобы обмануть старых друзей. – Хохот стал еще громче, израильтянин под общий смех шагнул к Джоэлу, наклонился к нему и продолжил театральным шепотом: – Но я, верьте мне, нанимаю шлюх, чтобы они говорили мне правду, пока я долбаю их. Так вот, они говорят мне, что эти болтуны уже к девяти часам начинают клевать носом и требовать теплого молочка.

– Мой дорогой сабра, – сказал Ляйфхельм сквозь смех, – вы слишком увлекаетесь своей романтизированной биографией.

– Теперь вы понимаете, что я имею в виду, Конверс? – спросил Абрахамс, разводя руками и пожимая толстыми плечами. – Вы только послушайте! “Слишком увлекаетесь”!… Теперь вы понимаете, почему немцы проиграли войну? Вечно они говорили о “блицкриге”, об “ангриффе”, но в действительности просто трепались – трепались! – а что было дальше, вы знаете.

– Им нужно было назначить командующим вас, Хаим, – весело сказал Бертольдье. – Вы бы изменили свою фамилию, объявили евреями Роммеля и фон Рундштетта и начали воевать на два фронта.

– Но верховное командование сделало еще хуже, – подхватил израильтянин.

– Хотя, – продолжал француз, – вы бы едва ли на этом остановились. Гитлер был отличным оратором, вы – тоже. Возможно, вы и его объявили бы евреем, а сами двинулись в канцлеры.

– О, я знаю из очень верных источников, что он-таки был евреем, правда, из очень плохой семьи. Даже среди нас встречаются такие, но, конечно, все они – из Европы.

Раздавшийся взрыв хохота начал быстро стихать. Джоэл понял намек.

– Иногда я говорю слишком откровенно, генерал, – проговорил он, обращаясь к израильтянину. – Пора бы мне уже отучиться от этого, но, поверьте, я не хотел сказать ничего дурного. Я совершенно искренне восхищаюсь тем, как вы ясно заявляете о своей позиции и отстаивайте свою политику.

– Именно это нам и предстоит обсудить, – сказал Эрик Ляйфхельм, завладев всеобщим вниманием. – Позиции, политику и, если угодно, общую философскую концепцию. Мы постараемся не касаться деталей, хотя кое-что нам все-таки не обойти. Однако главное – это подход к самым общим проблемам. Прошу вас, мистер Конверс, садитесь. Давайте начнем наше совещание, первое, как я полагаю, из многих.

Контр– адмирал Хикмен медленно опустил выписки на стол и отсутствующим взглядом уставился поверх лежащих на столе ног в широкое окно с видом на океан и серое небо над ним. Он скрестил руки на груди, опустил голову и поморщился -эти движения соответствовали его мыслям. Сейчас он был так же удивлен, как и тогда, когда впервые ознакомился с содержанием выписок, и так же, как и тогда, был уверен, что сделанные Ремингтоном выводы били мимо цели. Юрист слишком молод, чтобы разобраться в событиях тех лет. Да, собственно, никто из тех, кто там не был, не мог их по-настоящему понять, и все же их понимали слишком многие: отсюда и “флажок”. Однако теперь, восемнадцать лет спустя, подходить к Конверсу с тогдашними мерками тоже казалось бессмыслицей. Вроде эксгумации трупа умершего от лихорадки, не важно, живая у него оболочка или нет. Что-то здесь было еще.

Хикмен посмотрел на часы и снял ноги со стола. Сейчас в Норфолке пятнадцать часов десять минут по местному времени. Он потянулся к телефонному аппарату.

– Хэлло, Брайан, – сказал контр-адмирал Скэнлон из Пятого округа. – Я как раз собирался поблагодарить базу Сан-Диего за помощь в этом деле.