Набат-3

С год назад УСИ пришлось разбираться с делом под­польных партячеек. Руководил подпольным райкомом не­кто Бельпов, коммерческий директор крупного завода. Как коммерсант — прохвост был, каких мало: объегоривал даже комсомольцев типа Кириенки, как партийный вожак — говорил хорошие слова о Родине и Ленине подчиненным. Подчиненные плевать хотели на идеи Ленина и требовали зарплату, назревал бунт, да тут еще высветилась целая сеть подпольных райкомов. И по распоряжению Воливача Суд­ских передал дело в прокуратуру. Там решили отдать Бель- цова под суд, как наглого воришку, а райкомы и не поми­нать. Тогда Бельцов предоставил документы, из которых следовало: его райком перечислял крупные суммы на сче­та центров реабилитации и молодежных спортивных баз, а страдалец за весь русский народ Кобзон из своего бело­го лимузина ничего не видит, так пусть и не слышит. По команде сверху дело развалили. В общем, и райкомов ни­каких не было.

Прожив двухтысячный год, Судских знал, какая участь ждет мальчиков и черных рубашках. Сейчас он сам не у дел. Не Кобзон, но знает много, Перетасовав колоду, его сдал президент.

Сидеть без дела Судских не умел. Приняв душ, решил прогуляться. Едва вышел и коридор, охранник встал навстречу с немым вопросом, отгородив собой выход наружу.

— Прогуляюсь.

— Извините, команды не было.

— Что значит не было команды?

— Дежурный распоряжений не давал. Вам надо оста­ваться на месте до ужина.

— Л ты знаешь, кто я? — решил пойти другим путем Судских.

— Мне знать не положено. — заученно повторял ох­ранник, хотя по лицу его Судских видел, что парень не глуп и не прочь поговорить с ним.

— Если не секрет, как ты попал сюда? — опять сменил тактику Судских.

— А зачем вы спрашиваете? — Парень оказался умнее, чем предполагал Судских.

— Как зачем? — сохранял достоинство Судских. — Хо­телось бы знать, кто меня охраняет, ради чего он отказал­ся от многого и сменил дом на казарму. Ради чего?

— Ради отчизны, — ответил парень. — Чтобы всем не пропасть.

— А если история повторится? — усложнил вопрос Суд­ских, но охранник по неопытности своей отвечал заученно:

— Не повторится. Вы на Германию намекаете?

Судских кивнул.

— У Гитлера не было стройной теории величия Герма­нии. Она появилась недавно, а Россия была всегда, от са­мой звезды Рус, откуда прибыли арии.

Судских, как говорится, уши навострил:-

— Ты исповедуешь арийскую веру? Величество?

— Нет. Я православный и верую в Иисуса нашего Христа.

«Славная мешанина, — отметил Судских. — Неглупо­му хлопцу забили голову глупостями».

Дальше задавать вопросы не стоило. Нсли истинно ве­рующий толком не разбирается в епархии Всевышнего, задуренный попами-недоучками, то что может знать не­смышленыш?

На тумбочке стоял телефон без диска, и Судских по­просил связаться с дежурным. Дежурный, видимо, гово­рил нелестные слова - его ординарец вытянулся в струн­ку и вскоре протянул трубку Судских; испуг, а не любопытство, застыл в его глазах.

— Игорь Петрович, — услышал Судских голос Буйно- ва, - вас никто не держи г на положении пленника. 11о тер­ритории части вы можете ходить где угодно, только обяза­тельно с ординарцем. Скажем так: на первых порах вы даже не гость, а будущий хозяин. Мы вам доверяем и дорожим вами. Всего вам доброго и дайте трубочку ординарцу.

Судя по лицу ординарна, тот получил не втык, а чет­кий приказ и, положив трубку, ждал распоряжений по стой­ке «смирно»

— Вольно. — улыбнулся Судских. — Как звать моего Санчо Пансу?

— Павел.

— Пойдем, Паша, прогуляемся.

— Петь, — четко ответил ординарец.

— Только без этого, — мягко укорил Судских. — Не на плацу. Раскованней будь.

— Вы генерал, — с большой уважительностью произ­нес Павел.

— Меня зовут Игорь Петрович. И все на этом.

— Ясно. Игорь Петрович.

Юноша оттаял, и Судских вернулся к прежнему воп­росу: как он попат в националы?

— Мы призваны спасать Россию от нечисти. Я за то­варищем сюда пошел, его азики избили, пояснил он.

— Л форма ни о чем не говорит?

— В такой форме я себя уверенно чувствую и паралле­лей не провожу. В солдатской форме я бы такого не чув­ствовал.

— Нас мало, но мы и тельняшках. Так?

— Так, — согласился Павел. — В армии солдат в го­лодную скотинку превратили. То дедки мордуюг, то гене­ралам дачи строят, а воинской подготовкой не занимают­ся, а у нас полная подготовка, не хуже десантуры. Только мы еще и идеологически сильны. Армия противника тол­ком не знает, а мы знаем. Мои мать с огцом решили ово­щи с участка на базаре продать, чтобы на зимние вещи заработать, а их чурки близко к базару не подпустили. Огсц стал доказывать свою правоту, так его в милицию забрали на пятнадцать суток, избили там. Милицию я просто не уважаю, они сами голодные и продались, зато азиков бить буду нещадно, всех подряд.

— Тогда и невиновных?

Невиновные в Азербайджане, а в России им хватит наживаться. В лазят ползком, плачутся о бедности, а по­том мечети по стране строят. Где это видано? Русские бились с Наполеоном на Бородинском ноле, костями рус­ских вся земля застлана, а на Поклонной горе мечеть ста­вят и синагогу. Это справедливо? Что-то в войну еврей­ских дивизий не было, а нынче кино смотришь про войну, куда ни глянь, везде патриоты евреи спасают Родину. Вра­нье это, потому что режиссер еврей — своих и сюда всу­нул. Они же нашу историю перевирают!

— Крутовато берешь, Паша. Досталось всем. Дивизию, конечно, из одних евреев не составишь, но честные люди становились в солдатский строй без учета национально­стей, обшая беда была после войны. Мало ли нерусских сидело в лагерях? Никого не минула горькая доля.

— lie спорю, — охотно согласился Павел. — Только моего дядьку, кавалера ордена Славы, увозили в Магадан из-под Твери, а жидов с Тверской увозили. Л дед мой че­тыре года в пехоте отпахал, после войны на весь район гремел как лучший животновод, а надо мной в Москве хихикали, навозником из-за спины называли, когда я в консерваторию поступать приехал, — пояснил он. — В комиссии сказали, тебе по стопам деда идти надо. Так вот... Ля, Игорь Петрович, все вальсы Шопена играю на слух и без нот. Меня отец к баяну приучил, после школы велел в Москву ехать поступать, а везде в комиссиях одни жиды сидят старые и принимают новых русских за взят­ки. Злой я стал. Мне учиться музыке не дали, моим детям не дадут, зачем же такая жизнь в своей стране? Так уж лучше я пугну их как следует, чтобы остальным нашим легче жилось. Думаете, не понимают наши ребята, какая нам доля выпала? Мы смертники, нам привили ненависть, и мы свой долг отдадим сполна.

Рассуждал Павел обстоятельно, будто мужик из-под Твери о видах на урожай, и все бы ничего, не говори он ужасные веши обыденным языком. Долг, месть, доля... А много ли раздумывали над этими словами гренадеры пе­ред Бородинским сражением? Думали командиры, а вче­рашние мужики гадали про себя, даст Бог вернуться и даст ли не калекой, а что умирать — так уж это повелось, кому- го надо. Такого переубедить сложно, понимал Судских, и будет ли толк? Убеждать надо командиров. А как, если сам он с трудом соображает, какой путь правильный. Де­лал все по совести, а оказался ненужным. Всевышнего разгневал, что не отдал Лебедю сокровищ. Видать, не тем командирам служил, не те ценности отстаивал. Не дано ему Павла переубедить, сам тростинка на ветру.

«Чего я разжалобился? — неожиданно разозлился Суд­ских. - Как в индийском кино прямо, где слез и крови море...»

— Пойдем, Паша, назад, — предложил Судских. и ор­динарец кивнул. — Утро вечера мудренее.