Заговор обезьян

Тина Шамрай

ЗАГОВОР ОБЕЗЬЯН

Лето в тот год выдалось особенно жарким, и к августу беспощадное солнце выжгло всё живое на измученных, бесконечных просторах Даурии. И даже холодные в тех краях ночи не приносили облегчения, и жизнь поддерживали только надежды на перемены. И когда налетал упругий степной ветер и приносил лёгкие облака, казалось, за ними вот-вот налетят синие тучи и пойдут дожди, долгожданные и живительные. Но тучи проходили стороной, ветер терял силу, оседала красная пыль и всё пространство вновь заполняла густая тоска по несбывшемуся.

Вот и сегодня робкие капли только прочертили полосы на запылённых окнах поезда, что синей змеёй скользил по рыжей степи, и тут же высохли, так и не пролившись на землю. И составу ничего не оставалось, как тащиться дальше, и передыхать, открыв двери-рты у маленьких станций. Только чем там было дышать? Испепелённые зноем посёлочки сами задыхались без воздуха и казались давно заброшенными. Да и какая может быть жизнь в этих серых домишках, прибитых ветрами к бетонным столбам, раскалённым рельсам, гудящим проводам — так, одна нуда, маята, безнадежность. Но какая-никакая, а жизнь там была, иногда из вагона глаз цеплял мужчину, а то вдруг женщину и даже ребёнка.

Только вряд ли кто из живущих в том беспросветном захолустье захотел бы поменяться судьбой с человеком, проезжавшим в тот день и час поездом «Приаргунск-Чита». Прикованный к ножке стола, человек безмолвно покачивался в такт вагонной тряске, рядом застыл его недремлющий страж, так и ехали в духоте, напряжении, неприязни.

Арестант был одним из сотен тысяч узников на наших просторах, но имел свой особый статус. В этом обозначении было много смыслов, был и гаерский — хотел быть первачом? Вот и в узилище получишь по первое число! Много лет назад его привезли в эти степи, везли с запада на восток в Столыпине, что по виду так напоминает почтовый, везли одного в пустом вагоне. Вечерами, когда старшие офицеры уходили к проводницам, расслаблялись и конвоиры. Выпив свои боевые, они носились по вагону и гоготали, как подростки, а, утихомирившись, слушали песни, что на гортанном языке исполнял высокий мужской голос. Видно, вспоминали командировки на Кавказ, а что же верней напомнит, как не язык врага. Да и где эти песни вольно и на полный звук ещё послушаешь? Ну и бог с ними! Вот только досаждала навязчивость этих парней. Один всё пытался угостить арестанта водкой, другой время от времени подходил к сетке, отделявшей зэковское купе от продола, и затевал пустой разговор. Узник понимал: всё это от скуки, ведь подразнить зверя в клетке — самое сладкое развлечение для человека — и остро, и безопасно.

Потом его перемещали из края в край ещё несколько раз, то машиной, то самолётом, и теперь снова везут поездом. И, как это обычно бывает, арестанта никто заранее не предупредил, а рано утром его вызвали к начальнику колонии Навроцкому, он и сообщил о немедленной отправке. А по правилам предупреждать обязаны за день, ведь сидельцу надо сдать всякую рухлядь: сиротский тюфяк и то, что называется простынями — не дай бог, заключённый умыкнёт эти серые тряпки, и ту же робу, её только-только выдали. И подписать обходной лист, и пройти медосмотр, и получить вещички со склада…

Но сумку ему принесли прямо в предбанник при кабинете начальника, здесь же вернули хранившийся в сейфе хозяина телефон и выдали деньги с арестантского счёта. Когда же он заикнулся о книгах, предупредили: никто за ним баулы таскать не будет. Ну что ж, придётся оставить, не в первый раз он сеет разумное, вечное в этих краях. И потом все делалось без него: помощник оперативного дежурного принёс и туалетные мелочи из тумбочки и остатки ларёчных продуктов из каптёрки. А что касается медицинского осмотра, то какой там осмотр!

Переодевался он в каком-то пустом кабинете, там же оставили дожидаться вывода к машине. Ожидание за годы заключения стало привычным состоянием, и потому башку сверлила только одна мысль — куда повезут: в Читу, в Москву? Навроцкий сквозь зубы что-то там упомянул: прокуратура… вновь открывшиеся обстоятельства… пересмотр дела. Но разве прокуроры опротестовывали свежий приговор? Не опротестовывали. Тогда что за срочность? Его только-только доставили в Красноозерск, досиживать срок, осталось несколько месяцев… Но, похоже, стая снова решила переиграть. И ведь пора уже привыкнуть и к истеричным монаршим капризам, и к вертухайской непредсказуемости. Да не привыкается.

Что арестант! Сам хозяин колонии Навроцкий получил распоряжение на этапирование всего несколько часов назад. Уже за полночь, когда он, кряхтя, выбирался из ванны, раздался звонок, но не по аппарату спецсвязи, которая само собой была установлена в квартире полковника, вызов пришёл на личный мобильник. Начальник охранной службы Управления по телефону и выдал это распоряжение. И главное, ни здрасте, ни извини, а сразу стал талдычить о секретности этапа, срочности доставки арестанта в Читу… «А письменное распоряжение как же?» — пытался возразить Навроцкий. — «Да хоть сейчас! Ты там у факса? Нет? Ну, тогда с утра сам и примешь, понял, полковник, сам. И начинай, действуй!» — «Так для спецконвоя людей же нету!» — «У тебя там Фомин, с ним три бойца — хватит! Прошли те времена, когда роту снаряжали! Ну, для усиления подключи кого-нибудь из своих, из офицеров. И Фомина предупреди немедленно, я ему звонил, не отвечает. Какого хера он служебный телефон отключил? Но, имей в виду, от конвоя никаких лишних запросов, понятно? Всё, жди факс!»