Кровавая графиня

— Вихрь, вот кто! — ответил горбун, подавляя смех.

Дора вся побелела.

— Святой Боже! Что с ним сталось? А нельзя ли что придумать?

— Черт его знает. Дергается как бешеный, морда вся в пене, самолучшим овсом брезгует, ничего не жрет, все тощает. Говоришь, нельзя ли что придумать? Слава Богу, теперь можно, ха-ха! Ты приехала и спасешь его!

— Не шуткуй, Фицко! — прикрикнула на него Дора уже вполне мирно. — Надо позвать ворожею, может, и заговорит его. Глядишь, Майорова поможет…

Фицко загоготал.

— Неужто думаешь, что найдется человек, который отважится лечить Вихря? Кто ж приблизится к несчастной лошади, не боясь господского гнева в случае, ежели тварь подохнет? Нет, я не хочу быть плохим пророком, возможно, Вихрь не сдохнет, протянет до приезда хозяйки.

— Упаси Бог! — испугалась Илона.

— То был бы и вправду судный день, — содрогнулась Анна. — Плохо нам всем будет, коли Вихрь сдохнет после приезда госпожи.

— Говоришь «сдохнет», — процедил Фицко сквозь зубы. — Как будто это простая животина, забываешь, что Вихрь стоит больше всех нас вместе взятых…

— Сдохнет или умрет — все одно, — рассердилась Анна. — Но и то правда: если Вихрь не помрет прежде, чем госпожа вернется, для нас остается одно — бежать и никогда в чахтицком замке больше не появляться.

— Не робейте, — успокоил их Фицко. — Я уверен, Вихрь не доживет до возвращения госпожи, можете рассчитывать на то, что госпожа перекипит и злоба ее пройдет еще в Прешпорке. А нам достанутся громы и молнии поменьше — мы уже к ним привыкли.

— А расплачиваться за это мне! — ужаснулась Дора.

— Вот именно — тебе! — ухмыльнулся Фицко. — У тебя такая силища, что и настоящая молния об тебя сломается…

Илона и Анна успели забыть о собственных опасениях. Злорадствовали, что Дора одна поплатится за смерть Вихря. Сморщенные их лица бороздили затаенные улыбки, которыми они скрепляли свой союз против соперницы.

— Фицко, — попросила Дора, — посоветуй мне, как быть. Ты всегда придумаешь, как выйти сухим из воды.

Ну вот, Дора, это уже другая песенка, надо было петь ее с самого начала и не выламываться. Так вот, слушай! Увидев, что госпожа разъярилась, ты, чтобы отвести ее гнев от себя, свали вину на кого-нибудь другого.

— На кого, скажи, ради Бога?

— Выбор за тобой. Захочешь отправить Илону к праотцам, скажи, что она это сделала, захочешь — Анну, скажи, что она отравила лошадь.

Илона и Анна так и вскочили.

— Ну-ну, не бойтесь, это я просто в шутку, — успокоил их горбун, меж тем как Дора уже примеривалась к ним.

— Послушай, Дора, — дала выход своему гневу Анна, — ты точно так же могла бы сказать, что отравителем был Фицко, и это было бы куда ближе к правде.

Словно пуля попала в горбуна. Он взвился.

— Да я тебя! — взревел он и, размахнувшись, что есть силы ударил женщину кулаком в лицо. — В другой раз следи за своим языком, не то мокрого места от тебя не останется.

Анна зашаталась и рухнула на землю. Но тут же поднялась и пронзила горбуна взглядом, искрящимся ненавистью. Сжав кулаки, погрозила ему:

— Ну погоди, Фицко, я тебе это попомню!

— Не угрожай, не то опять залеплю кулаком твою пасть!

— Да ладно вам наскакивать друг на друга! — обрушилась на них Дора. — Ты лучше скажи, Фицко, на кого мне свалить вину?

— На капитана!

— Да поверит ли госпожа?

— Это уж твоя забота. Скажи ей, что он таким образом отблагодарил ее за оказанное доверие. Она ему доверила обихаживать Вихря, вот он его и обиходил. Поэтому и исчез, как призрак. Если госпожа не поверит тебе, скажи ей, что, мол, Фицко собственными глазами видел, как он давал Вихрю яд. Я бросился, мол, на него, но было поздно. Лошадь проглотила ядовитую жратву. Если бы я и успел помешать, все равно не смог бы спасти коня, это была уже не первая порция.

Лицо у Доры прояснилось.

— Подлей масла в огонь, — науськивал ее Фицко. — Но гляди в оба. Он дошлый малый, его на козе не объедешь. Видела, как из-за него госпожа приказала меня отделать? То же самое и с тобой может статься. Сразу ссылайся на меня, и не худо бы, чтобы Илона с Анной это подтвердили.

— Я свидетельствовать не стану! — крикнула Анна Дарабул. — Зачем мне гасить огонь, который меня не жжет.

Зато Илона была не столь непреклонна — выгоднее было держаться заодно с Дорой и Фицко, нежели с Анной.

— А я подтвержу, что вместе с Фицко видела, как капитан давал Вихрю яд!

— А я, — воскликнула Анна, — скажу, что вы вруны и поклянусь, что выведаю, на чьей совести Вихрь. И доложу госпоже!

— Ничего ты не выведаешь, — пригрозил кулаками Фицко. — Только попробуй, разобью тебе сопатку!

Анна злобно рассмеялась:

— Выдаешь себя, Фицко, чисто младенец. Сразу видно: отравителя ты очень даже хорошо знаешь…

Фицко спохватился, осознал оплошку.

— Нечего мне выдавать, — притих он, — а тебе, Анна, советую держать язык за зубами. Не смолчишь — заговорю и я, и тогда не дожить тебе до утра.

— Ну конечно, свернешь мне шею, если я позволю, — отбрила она его.

— В последний раз говорю: наберись ума! — посоветовал ей Фицко. — Зачем мне пачкать руки об такую ведьму, когда знаю, — стоит мне захотеть, еще этой ночью толпа чахтичан с великим удовольствием сдерет с тебя шкуру, вырвет руки-ноги и растопчет, как змею.

Перепуганные Илона с Дорой воззрились на горбуна. Что он замышляет? Изрыгая угрозы, он даже улыбался, но женщины чувствовали, что он горит жаждой мщения и что лучше его не задирать, не то слова его могут стать действительностью.

Анна тоже затрепетала, но виду не показывала:

— Что ты выставляешься? Собака воет — ветер носит. Интересно, как это ты науськал бы на меня весь город.

— Я не делаю из этого тайну! — ухмыльнулся горбун. — Скажи, пекла ли ты на днях ореховые пироги…

Анна побледнела.

— Дьявол! — крикнула она ему.

— Что за пироги? — спросила Дора.

— Что ж, сейчас узнаем, — засмеялся Фицко. — Вот мы тут грыземся, ругаемся, а еще тебе не сказали, что повезешь госпоже и другую весточку, которая ее порадует.

Да говори же, говори! — просила, задыхаясь от нетерпения, Дора.

— Передашь ей, что пастора Яна Поницена уже нет в живых. Нет, пока, может, он и жив еще, но до утра, ну самое большее до завтрашнего вечера вымрет не только он, по и весь приход, потому как рано или поздно они отведают ореховых пирогов, которые умеет печь одна только Анна.

Дора догадалась.

— А что, в приходе не заподозрили, что пироги отравлены? Да и настоящий ли это яд?

— За то, что он настоящий, — хохотнул горбун, — дам голову на отсечение. Майорова в своем ремесле толк знает и всегда угадывает, какое лекарство нам требуется. Порошок, полученный мной, я подсыпал кошке. Только понюхала и тут же окочурилась.

— Скажи, Фицко, как же вы это сделали?

— Чего проще. Анна замесила тесто, расколола орехи и посыпала их чудодейственным порошком. Не сомневайся — я сам это видел. Потом вынула пироги из печи, поджаристые, кругленькие, ароматные — ну просто заглядение! Так и хочется в рот сунуть. И отрядила Анна одну холопку: отнеси, мол, преподобному, пусть отведает. Напекла я больно много, куда девать — не знаю. Не говори только, что пироги из замка, чтоб не подумал, что мы к нему подлизываемся. Пусть лучше думает, что ты сама хочешь ему сделать приятное. Холопка ореховые пироги отнесла, и, насколько знаю, ее не надо было уговаривать представить дело так, что подношение от нее.

Все рассмеялись, одна Анна сумрачно смотрела перед собой.

— Вы только поглядите на Анну, — Фицко ткнул пальцем в нее, — похоже, что ей пастора жалко.

— Не пастора, — отрубила она, — пирогов жаль. Надо было и для тебя оставить. Теперь я убедилась, что ты их и впрямь заслужил!

Нападение на замок

Перебранка разгорелась с новой силой, но, когда в людскую вошел Павел Ледерер, сразу затихла. Хмуро, не проронив ни слова, уселся он на лавку и отозвался лишь тогда, когда довел до крайности любопытство женщин и Фицко, когда на него обрушился град вопросов: так что же произошло в приходе?