Формула смерти

Теперь все зависело от того, насколько эффективными окажутся препараты Шэннона. Фонтана надеялся, что через неделю они выпустят в свет новое, переработанное издание Дэвида-Дэниела, где он даст свое последнее представление. Главная их цель — Гейл Айвз, но могут быть и другие. Майкл Фридлэндер, например, если у него не хватит здравого смысла убраться в свой Мэн или Нью-Гемпшир, одним словом, туда, откуда он сюда явился.

Потом, когда Дэн сделает свое дело, Колер положит конец его существованию раз и навсегда.

Фонтана представлял себе, как это произойдет. Газетные заголовки типа «Психопат застрелен во время ареста». Городское кабельное телевидение покажет сенсационный сюжет, который будут смотреть во всем мире. Никто не станет оплакивать безвременную кончину Дэна. Публика останется довольной, что деньги, взимаемые с людей в качестве налогов, пойдут на более благие дела, чем двадцатипятилетнее содержание маньяка в федеральной тюрьме, тем более, что Дэну нетрудно будет найти среди заключенных какого-нибудь писаку, который сварганит его автобиографию. Она бы, конечно, стала бестселлером, и, конечно, в ней фигурировали бы некоторые имена.

Фонтана восхищался собой и своим планом. Психопат убивает свои жертвы беспричинно — просто ему захотелось. Никому в голову не придет, что за спиной Дэна — заговор. К тому же успех предприятия не зависел от Магнуса, что само по себе очень важно, особенно сейчас, когда доктор немного не в себе.

Фонтана летел на остров не один, его сопровождал новый сотрудник сыскного агентства Фонтаны Ральф Мэкки, не так давно уволившийся из полиции. Фонтане его рекомендовал Фаррелл, знавший Мэкки по совместной работе в девятнадцатом участке.

Как и Фаррелл, Мэкки был обязан Фонтане многим. Утомленный двадцатилетним браком со своей женой, он несколько лет назад кинулся во все тяжкие, в быстрой последовательности сменив нескольких любовниц, чем безнадежно усложнил свою жизнь. Он не был выдающимся красавцем, но женщины находили в нем что-то привлекательное, чего Фонтана так и не смог разглядеть.

Когда в конце концов Мэкки завел с женой разговор о разводе, та пригрозила, что подаст на него в суд как на несостоятельного родителя, и он больше никогда не увидит своих отпрысков. Для Мэкки это было хуже, чем потерять все свои сбережения.

Ральф Мэкки уже был наслышан о Фонтане, когда ему потребовалась помощь в решении этой непростой проблемы. Кроме того, ему хотелось знать, действительно ли этот человек может творить чудеса.

Фонтана и сотворил чудо: прошло два года, но жены Мэкки больше никто не видел — официальное расследование положительных результатов не дало. На второй свадьбе Мэкки Фонтана был его шафером.

Конечно, и Мэкки не раз выручал Фонтану. Без его помощи дело Фридлэндера, например, закрыть было бы гораздо труднее. В конце концов, им обоим стало ясно, что от пребывания Мэкки в рядах стражей порядка большой пользы уже не извлечь, тем более, что департамент внутренних дел заинтересовался его делишками. Самое главное — уйти вовремя, и Мэкки это сделал, сохранив право на пенсию, а уготованное для него теплое местечко в агентстве Фонтаны уже поджидало его.

Из всех заданий, какие он получал за то недолгое время, пока работал в агентстве, это показалось ему самым простым.

— Я только посижу с ним рядышком, подержу его за руку и скажу пару теплых слов, — сказал ему Фонтана, когда они подлетели к Файр-Айленду. Ральф Мэкки предвкушал легкий день.

Когда самолет подрулил к пристани, она кишела людьми. Бары на открытом воздухе принимали посетителей, только что доставленных сюда на катерах со своих яхт, которые стояли на якоре в бухте Файр-Айленда. Даже в потертых джинсах и в купальных костюмах «Ликра» они выглядели классно, более того, все были своими, и не только здесь, на Файр-Айленде, но и в Сент-Морице, Позитано, Канкуне и в сотне других мест, разбросанных по всему миру и открытых для избранных с тугим кошельком. От них исходила особая аура, та самая, которой у него не было. Он завидовал этим людям, хотел быть одним из них, и иногда ему это удавалось — его принимали за своего, как иногда мулата со светлой кожей считают белым и соответственно к нему относятся. Но так или иначе, Ральф с горечью сознавал, что среди них он не свой, никогда им не станет, и за это ненавидел их еще больше.

Как только они утолили жажду в одном из баров, Фонтана сказал:

— Послушай, Ральф, почему бы тебе немного не поболтаться? Курт до смерти напугается, когда увидит, что я кого-то приволок. Так что развлекайся. Выпей пару стаканчиков, поглазей на женщин, сходи искупайся.

— Сколько здесь привлекательных попок! Скучать не буду!

— Я вернусь через час. Не думаю, что это займет много времени, — сказал Фонтана и направился по тропинке, которая, он надеялся, выведет его к дому Магнуса.

Иногда ему казалось, что он погружается в глубокий сон, временами — падает в бездну. Он не знал, что в следующий момент придет в голову, какие мысли промелькнут в его затуманенном мозгу. Его злило, что ни одну из этих мыслей он не мог ухватить за хвост — они ускользали от него и исчезали бесследно. В полубредовом состоянии его не оставляло ощущение, что сейчас перед ним распахнется дверь, все станет ясно как день, и наступит полное понимание мира. Но это понимание ускользнет и никогда больше не вернется.

Его удивляло то обстоятельство, что прошло уже около часа, но ничего не случилось. Он ощущал себя немного пьяным, чувства обострились, но не более того. Тофранил не действовал, хотя он не сбрасывал со счетов возможность того, что находится под воздействием препарата, а кажущееся отсутствие иллюзий уже само по себе иллюзия. Он решил записать свои ощущения, клинические наблюдения мертвеца, который таковым еще не стал, но вот-вот станет.

7.30. Три порции скотча без льда. Две двадцатимиллиграммовые таблетки тофранила.

7.50. Легкий туман в голове. Онемение в задней части шеи. Возможно — результат остаточного похмелья. Еще пять двадцатимиллиграммовых таблеток тофранила.

8.30. Три порции скотча. Десять двадцатимиллиграммовых таблеток тофранила. В голове туман. Потеря артикуляции. Не имеет значения — говорить не с кем.

9.20. Все вокруг пришло в движение. Пол колышется. Идти невозможно. Как землетрясение. Десять, может, больше, двадцатимиллиграммовых таблеток тофранила. Трудно сосчитать.

Он не мог больше писать, рука дрожала, и ручка, нарисовав на бумаге несколько каракулей, пошла плясать по поверхности стола. Не имеет значения. Барбара вымоет.

Через некоторое время начались галлюцинации. Он знал, что это произойдет, и был готов. Напротив него за столом уселась Джинни Карамис, объявившая, что ее мучает жажда, и неплохо бы немного скотча. Она представилась ему такой, какой была много месяцев назад, — глаза блестели сумасшедшим блеском, влажные губы полуоткрыты. Он закричал на нее, требовал, потом умолял уйти. Ей не место среди живых. И тут лицо ее вдруг приобрело зеленоватый оттенок, стало одутловатым, лопнуло и с него начала кусками отваливаться плоть — мертвая, она шевелила бесплотными губами. Он закрыл глаза и, когда их открыл, видение оставалось все там же.

Он отвернулся и краешком глаза увидел Фрэнсиса Холмса, спускавшегося по лестнице. Тот ступал неуверенно, шатался, хватался за перила, будто был пьянее пьяного.

Магнус подумал, что лучше было бы принять туинал или секонал. Они бы подействовали быстрее и избавили его от непрошеных гостей.

Может, попробовать сделать, чтобы его вырвало? Он посмотрел на Джинни, но той уже не было.

Вместо нее перед ним стояли его дочь и какой-то мужчина, которого он узнал, но не мог вспомнить имени. Он попытался сфокусировать на них свой взгляд, но это ему не удалось. Голова его отказывалась работать. Он не понимал, что было реальным, а что плодом его воображения. Он подумал, что его дочь и этот человек тоже мертвецы.

Она протянула руку к телефону, и он с ясностью осознал, что означает этот звонок. Полиция, санитары, промывание желудка и крупные заголовки в завтрашних газетах. Нельзя позволить! Телефон упал на пол. Любопытно! Он не помнил, чтобы его трогал, хотя телефон, скорее всего, настоящий. А может быть, эта девушка, его дочь, тоже настоящая?