Кровавая графиня

— В последний раз спрашиваю, Эржика. Хочешь ли ты подчиниться моей воле и послушаться меня, коли я не желаю тебе ничего, кроме добра?

— Нет!

— Тогда я должна действовать против твоей воли, дабы ты не понеслась навстречу собственной гибели. В Прешпорок я повезу тебя, не считаясь с твоим желанием.

— Нет, не повезете! — крикнула Эржика и тут же вспрыгнула на подоконник, соскочила во двор и бросилась к воротам.

Мать подбежала к окну. Из людской как раз выходила Дора.

— Дора, догони ее! — крикнула она.

Дора оглянулась и стрелой помчалась за Эржикой. Та не успела выбежать за ворота, как оказалась в могучем кольце ее рук. Эржика билась, пинала ногами и царапала Дору, но та лишь с улыбкой утихомиривала ее:

— Не дергайся, не то придется тебя усмирить, а не хотелось бы — уж больно ты мала да немощна…

Минутой позже она предстала перед госпожой, гордясь, что так быстро выполнила приказ.

Эржика стояла перед матерью, сомкнув губы. Красноречивы были лишь ее глаза. Горящие укором глаза, от которых кровоточило материнское сердце.

— Дора, отнеси девушку в спальню и запри ее там! — сухо распорядилась графиня.

Дверь за Эржикой закрылась. В темной спальне, пропитанной испарениями пахучих светильников, она ощущала себя как в склепе, заживо погребенной.

Опустившись на высокий пуф и уставясь хмурым взором перед собой, она, казалось, силилась приподнять завесу над таинственным, неисповедимым будущим. Мятежный дух ее пылко искал выхода из трудного положения.

Она все более мирилась с мыслью о поездке в Прешпорок, поскольку была убеждена, что оттуда ей удастся бежать скорее, чем из Чахтиц. Как бы тщательно ни следили за ней, Приборских к ней, по всей вероятности, пустят. Придет, конечно, и Михал, он и передаст Андрею в лес весточку, что она тоскует и просит его освободить ее. Надежда, что он придет, согревала ее измученное сердце.

— Девушку я заперла, — сообщила Дора чахтицкой госпоже.

— Хорошо. Она что, плачет?

— Не плачет, но притихла, чисто мышка.

— Ступай!

Оставшись одна, Алжбета Батори опустилась в кресло и залилась слезами. Угасла последняя надежда.

До самого обеда Эржику держали взаперти. Лишь в полдень служанка сквозь осторожно приоткрытую дверь подала ей обед. Но тот остался нетронутым.

Позднее дверь открыла сама графиня.

— Собирайся в дорогу, Эржика, мы выезжаем! Переночуем в моем пьештянском замке и рано утром поедем дальше. Не советую тебе пытаться бежать. Все бесполезно — только пойдут пустые толки среди слуг.

Эржика без слов последовала за матерью.

Во дворе уже толпилась кучка слуг и подданных, как обычно, когда госпожа готовилась к отъезду.

У ворот ждали пятеро вершников-гайдуков, за ними — блестящая карета госпожи с четвериком нетерпеливо рывших землю копытами коней, затем пять подвод, груженных сундуками с одеждой и дарами для палатина Дёрдя Турзо и прешпорских друзей и родичей. Ряд повозок замыкали еще пятеро вершников. Гайдуки и возницы были крепко вооружены, поскольку сопровождали госпожу не только в качестве богатой, многолюдной свиты, но и ради того, чтобы защитить ее от нападения турок или разбойников.

Возницы сидели на козлах, а рядом высился гайдук. В коляске сразу же позади возницы сидела разряженная Дора, которой госпожа в последнюю минуту велела ехать с ними. Пусть девушки-служанки чувствуют над собой ее сильную руку, дабы дорогой не явилось искушение податься в бега.

Чахтицкая госпожа степенно подошла к карете, крепко держа Эржику за дрожащую руку. Там стояли Илона, Анна, Ката, еще несколько пожилых служанок и две девушки.

— Я уезжаю, — обратилась графиня к ним, — с уверенностью, что могу на вас положиться; думаю, что по возвращении найду все в наилучшем виде. Исполните все мои приказания и обещания, данные мне!

Служанки отвешивали ей поклоны, желали приятного пути и благополучного возвращения.

Пришел проститься и капитан Кендерешши.

— Если бы обязанности не связывали меня с Чахтицами, — заявил он с широкой улыбкой, — я бы с великой радостью проводил вас, служа вам кучером…

Она улыбнулась ему и протянула руку.

Эту сцену наблюдал и Фицко, который приполз от кровати к окну, чтобы посмотреть на отъезд госпожи. При виде капитана, целующего руку графини, он в припадке злости схватил большой нож и всадил его в стул, словно метя им в чье-то сердце.

— Конечно, я хотела бы, чтобы вы были поблизости, — ответила она, — но коли это невозможно, я предоставлю вам иную возможность доказать свою признательность. Отдаю на ваше попечение моего бесценного Вихря!

Она взошла в карету, усадила возле себя Эржику и кивком указала двум девушкам место напротив. Их обязанностью было поминутно выполнять различные мелкие поручения.

Чахтичане выходили на улицу и тихо провожали глазами кортеж. Госпожа сидела, прямо глядя перед собой. Она уже наслаждалась воображаемой картиной, как в скором времени вернется сюда во главе ратников.

Дорога убегала назад. Мать молчала, молчала и дочь. Между их мыслями и чувствами лежала глубокая пропасть, которую словами невозможно было преодолеть.

Подъезжая к Пьештянам, Алжбета Батори засмотрелась на свое лицо в зеркальце, которое держала перед ней девушка. Она улыбалась в нем самой себе и поправляла прическу.

Вдруг снаружи послышались выкрики, суматошные возгласы гайдуков и возниц. Карета остановилась, да так внезапно, что госпожа и Эржика чуть было не упали на колени служанок.

Госпожа выглянула из кареты, чтобы узнать, что же случилось, Эржика сделала то же самое. Госпожа увидела с правой стороны один густой лес, но Эржика слева углядела нечто более важное для себя. Сердце радостно заколотилось в груди, глаза загорелись, она воскликнула, ошеломленная нежданной встречей:

— Андрей Дрозд!

На этот выкрик госпожа кинула взгляд влево и, не увидев ничего, кроме могучего тела, закрывшего весь обзор из окна, быстро наклонилась, прижимая при этом дочку к стенке кареты. Она обомлела: возле кареты действительно стоял Андрей Дрозд, которого она предпочла бы увидеть в дьявольском пекле.

Гайдуки тоже смотрели на него, точно это было привидение. Девушки жадно оглядывали статную фигуру. Вот бы разнес он вдребезги все повозки вместе с чахтицкой госпожой, и гайдуками, и Дорой и увез их с собой в лес, откуда можно помчаться домой, к родичам и любимым, которым и невдомек, на какую службу они попали.

Эржика выскочила из кареты. Дрозда качнуло от неожиданности. Сердце обдало странным жаром. В эту минуту он забыл обо всем — о подводах, о визжавших женщинах, даже о гайдуках. Перед ним было только это хрупкое создание, которое никак, ну никак не выходило из его головы. Необоримая сила подняла его руки, и Эржика, как мотылек на свет, влетела в его объятия.

Казалось ей, что она задохнется от огромной радости и счастья.

Как нежданно пришла свобода и исполнился самый желанный ее сон! Она судорожно прижалась к нему, целуя все горячее и жаднее. А разбойник Андрей Дрозд упивался этим редким мгновением услады и радости жизни. Он обнимал и целовал любимую, словно надеялся в краткий миг исчерпать всю сладость и блаженство любви, словно забыл, что ему, возможно, тут же придется бежать ради того, чтобы среди скал спасти свою жизнь.

— Возьми меня с собой, Андрей! — просила Эржика, осчастливленная возможностью покинуть так и не обретенную мать, всю эту пышность и богатство, которым та хочет окружить ее.

Свидетели этой сцены смотрели на влюбленную пару с явным сочувствием. Дорино сердце и то смягчилось. Она пожирала глазами фигуру Андрея Дрозда. Вот мужчина, с которым она не отважилась бы соперничать в силе. За один поцелуй такого молодца она пожертвовала бы всем, предала бы даже свою госпожу.

В одной Алжбете Батори вид этой пары вызывал неуемную злобу. С превеликой радостью соскребла бы она ногтями эту счастливую улыбку с широкого лица Андрея Дрозда. Она выскочила из кареты. Завидев ее, Андрей Дрозд нахмурился, руки, обнимавшие Эржику, опустились, глаза загорелись гневом и ненавистью.