За Лувром рождается солнце

Вернувшись из ресторана, я позвонил в гостиницу, столь враждебно относящуюся к рекламе дурного тона. И напрасно. Женевьева Левассер еще не вернулась.

Чуть позже зазвонил телефон. На конце провода был пресноводный матрос Роже Заваттер:

– Привет, хозяин. Вот мы и у причала.

– Откуда вы звоните?

– Из бистро на набережной.

– Я считал, что вам платят за то, что вы ни на шаг не отходите от Корбиньи.

– Он псих, этот Корбиньи! – взорвался Роже. – Стоит мне подумать, что именно такие всегда лопаются от денег! А, несчастье! Послушать его, так чуть ли не все стараются наступить ему на пальцы. Он дошел до ручки. Нервы! У меня впечатление, что он намерен отказаться от наших услуг. Не слишком долго продолжалась сладкая жизнь. Вам бы надо прийти и напугать его, придумать какие-нибудь опасности, ну, не знаю, что-нибудь этакое...

– Вам хотелось бы подольше побыть у него телохранителем, не так ли?

– Ну что ж, – ухмыльнулся он. – Жратва добрая и никаких опасностей... Не жизнь, а конфетка... Хорошо бы продлить удовольствие.

– Корбиньи – наш клиент. Надо, чтобы я хотя бы раз с ним встретился. Я приду. Где вы находитесь?

– В порту у Лувра.

– На "Красном цветке Таити"?

– Упомянутый цветок завял. Авария двигателя. Но этот Корбиньи купается в золоте. У него есть еще одна яхта. «Подсолнечник». Мы сейчас находимся на ее борту.

– «Красный цветок»... «Подсолнечник»... Наверное, они усыпаны цветами, да?

– Во всяком случае, он – не цветок, – подвел черту Заваттер. – И потерять его было бы жалко.

Изящная прогулочная яхта тихо покачивалась на желтоватой воде Сены, между мостом Карузель и мостками Искусств. С убранными парусами и опущенной мачтой она походила на большой баркас чуть почище других. На палубе стоял матрос из экипажа, выглядевший морским волком с почтовой открытки в штанах из плотной холстины, в грубошерстном свитере и нантской фуражке. Он смотрел, как по фарватеру реки скользит целый караван шаланд. Услышав шум моих шагов по качающемуся трапу, перекинутому с "Подсолнечника" на набережную, он обернулся и направился мне навстречу. В лучших традициях его шапчонка была украшена красным якорем. Не хватало лишь тумана, чтобы картина приобрела целиком законченный вид. Но полуденное солнце рассеяло легкую дымку, нависавшую над Парижем ранним утром, и вроде бы безвозвратно, во всяком случае сегодня.

– Привет, адмирал, – сказал я. – Мое имя – Нестор Бурма. Ваш хозяин обо мне слышал. Или его надо звать капитаном?

– Сойдет и хозяин, – возразил штурман круизов по большому каналу в Со. (Он выглядел скорее как ловец трески на отмелях Севастопольского бульвара, чем Ньюфаундленда.) Он не капитан, и я не адмирал.

– Не злитесь. Я просто пошутил.

– Ладно, – сказал он. – Что вам...

Из кабины возник Роже Заваттер и его прервал:

– Эй, Гюс! Дай ему пройти. Он мой шеф.

Я примкнул к своему подручному и вслед за ним проник в роскошную кабину, обставленную удобно и с изысканным вкусом. В кресле чистенький седовласый старичок с чуть шафрановой кожей, остроносый и столь же острозубый, мрачно курил сигару.

– Господин Корбиньи, представляю вам господина Нестора Бурма, – произнес телохранитель.

Старый чудак легко вскочил, изобразил приветливую улыбку и пожал мне руку. Его рука была нервной, с пергаментной кожей.

– Как вы поживаете, господин Корбиньи? – обратился я к нему, сделав знак Заваттеру, чтобы он поднялся на палубу и проверил, все ли шаланды проплыли мимо.

– ... Вы являетесь клиентом агентства Фиат Люкс, – продолжал я. – До сих пор мы вели наши дела по переписке, но представился случай мне лично познакомиться с вами, и я не колебался. Мне важно знать моих клиентов не только по бумагам. Надеюсь, я вам не помешал?

– Ничто не может мне помешать! – пробормотал он... – О, простите, я немного взволнован.

– Все мы более или менее в таком состоянии, – поддакнул я. – Современная жизнь... Но на воде должно бы быть поспокойнее.

– И на воде то же самое. Сейчас у всех лодок есть моторы...

Казалось, он сожалеет о героических временах парусного судоходства.

– Гм... Не хотите ли чего-нибудь выпить, сударь? Сам я выдерживаю сухой режим, но... садитесь же, прошу вас.

Под моими ногами пол ходил ходуном. Натощак я не слишком люблю алкоголь. В одно и то же время слышался плеск воды о борт яхты и каменную набережную, городской шум, гудки автомобилей.

Если учесть то, как я устал прошлой ночью, то понятно, почему я двигался как в странном полусне.

Но Пьер Корбиньи не утратил чувства реальности. Во всяком случае, в данный момент. Он привел в движение раздвижную панель перегородки, открыв под заваленной книгами полкой все, что нужно самому требовательному выпивохе. Из богатого набора он выбрал коньячок многолетней выдержки и сам налил мне в рюмку.

– Превосходно, – продегустировав, заметил я. – А как мой агент, не хуже?

Мой хозяин скосил глаза поверх очков с золотыми браншами:

– Нравится ли он мне?

– Да, да. Полностью ли вы им удовлетворены?

– Он веселый малый...

– И в случае необходимости поведет себя мужественно, поверьте мне. У вас еще не было случая его испытать, не так ли?

– Пока что нет.

– Не знаю... гм... стоит ли этого желать... Зонд ничего не вытащил.

– Да и я не знаю. Еще коньяка?

– Охотно.

Он налил мне. Посмотрев затем на бутылку, которую держал в руке, отправился за рюмкой для своего личного пользования.

– В вашу честь, – сказал он, – нарушу свой режим. Капля этого дегтя не должна бы быть опасна. Если я все же погибну, по этикетке вы узнаете имя убийцы.

Проглотив глоток, он закашлялся. Вторая рюмка пошла уже легче.

– Исчерпана ли его миссия?

– Вы говорите о Заваттере?

– Отнюдь нет. Я дорожу его услугами. Что-то заставило вас подумать иначе, господин Бурма?

– Ничего подобного. Просто, мне хотелось узнать, устраивает ли он вас и должны ли мы и впредь заниматься вами.

– Ну, конечно.

– И прекрасно.

В этот момент в кабине возник парень в нантской фуражке с красным якорем, прибывший неизвестно за какими приказаниями.

Когда он, играя плечами, вышел, Корбиньи пожал плечами и позволил себе дружески усмехнуться:

– Господин Бурма, вы никогда не задавались вопросом об искусственности некоторых существований?

Не дожидаясь (к счастью) ответа, он продолжал:

– Вы видели?

– Что именно?

Его глаза потемнели:

– Этого недоумка, мнящего себя первым после Бога! Шут гороховый! Мне, право, не до смеха, но временами трудно удержаться. Не знаю, что со мной происходит сегодня, но я вижу явственнее, чем обычно, смешную сторону поведения некоторых людей. Этот бедный Густав мнит себя капитаном дальнего плавания. На самом деле ему достаточно увидеть ампулу с физиологическим раствором, чтобы испытать приступ морской болезни...

Я улыбнулся.

– Мне уже приходили в голову на его счет сходные мысли, – сказал я.

– Вот видите!.. Правда, не мне насмехаться над... Кто я сам-то?

Он оживился:

– ... старый пустомеля, видящий сны наяву... Я мечтал бы быть пиратом в Карибском море или обогнуть мыс Горн... Слишком поздно появился я на свет... Как и старик Круль из «Песни экипажа»... Припоминаете?

– Расплывчато.

– Какой вздор! – буквально выплюнул он. – Я довольствуюсь тем, что огибаю мыс ресторана «Повеса», а что касается флибустьерства, обманываю казну в меру, допускаемую основывающимся на порядочности воспитанием. Уверяю вас, все лживо. Царство халтуры и эрзаца. Послушайте, вроде бы даже там...

Он показал своим выступающим подбородком на иллюминатор. По другую сторону его толстого стекла возвышался Лувр.

– В этом музее, если верить газетам... Номер "Сумерек" валялся на столе.

– ... восторженным толпам глупцов показывают подделки. Вам это не кажется комичным?

– Нет, – со смехом ответил я. – Потому что ваша история о подделке сама лжива, если вам ясно, что я хочу сказать. Газеты пишут о копии Рафаэля... Ведь вы на это намекаете, не так ли?