Дьявол в синем

Я видел немало смертей на войне, но смерть Наврошета показалась мне самой отвратительной. Она была так бессмысленна. В Техасе, в пятом районе Хьюстона, убивали на пари в десять центов или из-за случайно оброненного слова. И всегда подонки убивали добрых или глупых. Если уж кто-нибудь должен был умереть в этом салуне, так это Крыса. Если существует хоть какая-то справедливость, умереть должен был он.

– Но одна его пуля все-таки угодила мне в грудь, Изи, – сказал Крыса, словно прочитав мои мысли. – Я лежал у стены и не чувствовал ни рук, ни ног. Все было словно в тумане. И я услышал голос и увидел надо мной белое лицо. – Его голос звучал так, словно он читал молитву. – И это белое лицо сказало мне: "Я твоя смерть, ты боишься?" Знаешь, что я ответил?

– Что? – спросил я, тут же решив навсегда покинуть Техас.

– Я сказал Смерти: один человек бил меня по четыре раза в день всю мою жизнь, и я послал его к черту. И послал его сына ему вслед. Сатана со мной, и я и тебе могу врезать по заднице.

Крыса тихо засмеялся, уронил голову на стойку и уснул. Я достал бумажник, тихо, словно боясь разбудить мертвых, положил две бумажки на стойку и пошел в отель. Солнце еще не встало, а автобус уже мчал меня в Лос-Анджелес.

Казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Теперь я был землевладельцем и работал, чтобы выкупить закладную.

– Джуниор, – спросил я, – много ли белых девушек побывали здесь в последнее время?

– А зачем тебе это? Ищешь кого-нибудь? – Джуниор был подозрителен от природы.

– Да, пожалуй.

– Значит, ищешь? А когда ты надеешься ее отыскать?

– Видишь ли, я слышал об этой девушке. Хм, Делия, Далия или что-то в этом роде. Помню, имя начинается с этой буквы. У нее светлые волосы и голубые глаза, и мне говорили, что на нее стоит поглядеть.

– Что-то не припомню, приятель. Вообще-то белые девушки заглядывают на уик-энд, но никогда не приходят в одиночку. И я потеряю работу, если стану волочиться за чужой.

Я сразу понял, что Джуниор врет. Если даже он и знает девицу, ни за что не скажет. Джуниор ненавидел каждого, кому, по его мнению, везло больше, чем ему. Он ненавидел всех.

– Ну что ж, может, мне повезет и как-нибудь она появится. – Я оглядел комнату. – Вон там, возле оркестра, есть стул. Что, если я его займу?

Я знал, что Джуниор следил за мной, но меня это не волновало. Он мне не помощник, и я плевать на него хотел.

Глава 5

Я нашел свободный стул возле моего друга Оделла Джонса. Это был тихий религиозный человек. Его голова по цвету и форме напоминала красный орех – пекан. Но, несмотря на свою набожность, он все же торил дорожку к Джону три или четыре дня в неделю, сидел там до полуночи, посасывая пиво, и не произносил ни слова, если к нему не обращались. Молчун Оделл все примечал и запоминал, чтобы принести новости в школу на Плезант-стрит, где работал сторожем. Оделл не вылезал из старого твидового пиджака и поношенных синих штанов.

– Привет, Оделл, – сказал я.

– Ах, это ты, Изи.

– Как дела?

Он подумал немного:

– Хорошо. Дела идут нормально. Правда-правда.

Я засмеялся и похлопал Оделла по плечу. Он был такой тщедушный, что от моего похлопывания чуть не свалился. Оделл был старше почти всех моих приятелей лет на двадцать, если не больше. Наверное, ему было около пятидесяти. Пережил двух жен. Из четверых его детей трое умерли.

– Что-нибудь интересное сегодня видел, Оделл?

– Толстая Вильма Джонсон привела дружка и отплясывала с ним как сумасшедшая. Пол ходуном ходил, когда она подпрыгивала.

– Вильма любит плясать.

– Не знаю, как она ухитряется сохранять свою пышность при таких трудах и забавах.

– Наверное, не жалуется на аппетит.

Оделл развеселился. Я попросил его придержать для меня стул, а сам пошел по кругу, чтобы поздороваться со знакомыми. Я обходил столики, пожимая руки, и спрашивал всех, не встречали ли они здесь белую девушку по имени Делия, Далия или что-то в этом роде. Из предосторожности я не называл ее настоящего имени, чтобы в будущем, если мистер Олбрайт заварит кашу, не вспомнили обо мне. Но никто такую не встречал. Я спросил бы даже Фрэнка Грина, но к тому времени, когда я пробился к стойке, он уже ушел.

Я вернулся на свое место. Оделл сидел за столом и улыбался.

– Пришла Хильда Рэдд, – сообщил он.

– Ну и что?

– Ллойд позволил себе некоторые вольности, и она так долбанула его в толстое брюхо, что он чуть не отдал Богу душу. – Оделл изобразил Ллойда, надув щеки и выкатив глаза.

Мы все еще смеялись, когда услышали голос такой громкий, что даже Липс оторвался на миг от своей трубы.

– Изи!

Оделл поднял голову.

– Изи Роулинз, неужели это ты?

В комнату ввалился гигант в белом костюме в голубую полоску и шляпе, которая могла бы вместить чуть не пять литров. Черный гигант с широкой белозубой улыбкой проплывал по битком набитому помещению подобно грозовой туче, только обрушивая на встречавшихся ему по пути знакомых не громы и молнии, а радушные приветы.

– Изи, – расхохотался он. – Ты еще не выбросился из окна?

– Еще нет, Дюпре.

– Ты знаком с Кореттой?

Он тащил ее на буксире за спиной, как игрушечную тележку.

– Привет, Изи, – тихо сказала она.

– Привет, Коретта. Как ты?

– Прекрасно, – тихо ответила она. Меня поразило, что я расслышал ее, несмотря на музыку и шум. А может быть, я на самом деле не слышал ее, а просто по ее взгляду и улыбке понял, что она хочет сказать.

Трудно представить себе двух столь разных людей, как Дюпре и Коретта. Он мускулистый, выше меня на два с половиной или на пять сантиметров. Наверное, в нем было метр восемьдесят семь. И он был шумный и дружелюбный, словно большой пес. Дюпре хорошо разбирался во всем, что касалось книг и чисел, но постоянно сидел на мели, потому что транжирил деньги на спиртное и на женщин, а остатки у него легко можно было выманить, сочинив какую-нибудь душещипательную историю. А Коретта была совсем другая. Невысокого роста, с кожей цвета переспелой вишни, она всегда носила платья, подчеркивающие ее высокую грудь. Глаза точно сливы. Ее взгляд блуждал по лицам посетителей как бы бесцельно, но у меня было ощущение, что от ее внимания не ускользает ничего. Коретта была мечтой тщеславного человека.

– Мне тебя не хватает на заводе, – сказал Дюпре. – Без тебя совсем не то, некому держать меня в руках. Да и другие ниггеры пораспустились.

– Ну что ж, привыкайте обходиться без меня.

– Нет, так не пойдет. Бенни хочет, чтобы ты вернулся. Он сожалеет, что прогнал тебя.

– Впервые об этом слышу.

– Ты ведь знаешь этих итальянцев. Они считают зазорным извиняться. Но он хочет, чтоб ты вернулся.

– Не могли бы мы посидеть с тобой и с Оделлом, Изи? – мягко спросила Коретта.

– Конечно, конечно. Принеси для нее стул, Дюпре. Присаживайся между нами, Коретта.

Я попросил бармена принести кварту пшеничного виски и ведерко со льдом.

– Значит, он хочет, чтобы я вернулся? – спросил я Дюпре, когда стаканы у всех были наполнены.

– Да-да! Он сам мне признался в тот же день, что, покажись ты ему на глаза, он взял бы тебя обратно в ту же минуту.

– Но сначала он пожелает, чтобы я поцеловал его в задницу. – Я заметил, что ее стакан уже пуст, и спросил: – Хочешь, я налью тебе, Коретта?

– Может быть, еще чуть-чуть. – Она улыбнулась, и я всем своим нутром почувствовал ее улыбку.

– Действуй, Изи, – рычал Дюпре. – Я объяснил, что ты жалеешь о случившемся, и он готов все забыть.

– Я действительно жалею. Любой человек, оставшийся без работы, об этом жалеет.

Дюпре так громко захохотал, что Оделл чуть не свалился со стула.

– Приходи в пятницу, и мы наверняка устроим тебя на работу.

Я спросил их о девушке, но это было впустую. Ровно в полночь Оделл собрался уходить. Он попрощался с Дюпре и со мною, Коретте поцеловал руку. Она зажгла в этом тихом маленьком человечке искру былого огня. Затем мы с Дюпре принялись травить байки о войне. Коретта засмеялась и отодвинула бутылку с виски. Липс и его трио продолжали играть. Люди всю ночь приходили и уходили, но я на время отложил заботы о Дафне Моне. Сообразил, что, если меня восстановят на работе, я смогу вернуть мистеру Олбрайту его деньги. От виски я размяк, и мне хотелось только смеяться. Дюпре отключился еще до того, как мы прикончили вторую кварту. Было около трех часов утра.