Долгое прощание

– Почему? – повторила она. – О, вам не понять. Мы потеряли то, что между нами было. Это не восстанавливается. Он все-таки не попал в гестапо. Должно быть, нашлись и среди нацистов порядочные люди, которые не выполнили приказ Гитлера насчет коммандос. Так что он выжил и вернулся. Я все уверяла себя, что когда-нибудь найду его, но такого, как раньше – молодого, чистого душой, полного жизни. Но увидеть его мужем этой рыжей шлюхи – какая мерзость! Я уже знала про нее и Роджера. Не сомневаюсь, что Фрэнк тоже знал. И Линда Лоринг тоже – она и сама потаскуха, но не законченная. Одна порода. Вы спрашиваете, почему я не ушла от Роджера и не вернулась к Фрэнку? После того как он побывал в ее объятиях, тех же самых, в которые она с такой готовностью приняла и Роджера? Нет, спасибо. Меня такие вещи не подстегивают. Роджеру я могла простить. Он пил, не ведал, что творит. Мучился из-за работы, ненавидел себя, потому что стал продажным писакой. Он был слабый человек, отчаявшийся, не мог примириться сам с собой, но его можно было понять. Он был просто муж. От Фрэнка я ждала либо гораздо большего, либо ничего. В конце концов он стал для меня ничем.

Я отхлебнул из стакана. Спенсер допил свой виски. Он царапал пальцем обивку дивана. Забыл про кипу бумаги на столе, неоконченный роман популярного писателя, с которым было все окончено.

– Не сказал бы, что он стал ничем, – заметил я. Она вскинула глаза, равнодушно поглядела на меня и снова их опустила.

– Ничем, и даже меньше того, – произнесла она с новой, язвительной ноткой в голосе. – Он знал, что она собой представляет и женился на ней.

Затем, оттого, что она была такой, убил ее. А потом бежал и покончил с собой.

– Он ее не убивал, – сказал я, – и вы это знаете. Она легко выпрямилась и непонимающе взглянула на меня. Спенсер издал невнятный звук.

– Ее убил Роджер, – сказал я, – и это вы тоже знаете.

– Он вам сам сказал? – спокойно осведомилась она.

– Говорить было необязательно. Намекнул пару раз. В конце концов он рассказал бы мне или кому-то еще. Из него это прямо рвалось.

Она легонько покачала головой.

– Нет, м-р Марлоу. Ничего из него не рвалось. Роджер не знал, что он ее убил. Он тогда был в полном беспамятстве. Потом чувствовал беспокойство, пытался понять, что произошло, но не мог. Шок уничтожил все воспоминания.

Может быть, они и всплыли бы; может быть, это случилось в последнюю минуту его жизни, но только тогда, не раньше.

Спенсер хрипло выдавил из себя:

– Так не бывает, Эйлин.

– Почему, бывает, – возразил я. – Знаю два таких случая. Один был с пьяницей, который в беспамятстве убил женщину. Подцепил ее в баре, потом задушил ее же собственным шарфом с модной застежкой. Это было у него дома, и как все происходило, неизвестно – только она погибла, а когда его поймали, у него галстук был заколот этой застежкой, и он понятия не имел, откуда она у него.

– Так и не вспомнил? – спросил Спенсер. – Или потом признался?

– Не признался до конца. Теперь его нет, так что спросить не у кого.

Его отправили в газовую камеру. Другой случай был с человеком, раненным в голову. Он жил с богатым извращенцем – из тех, что собирают первые издания, и любят готовить изысканные блюда, и держат в тайнике за стеной очень дорогую секретную библиотеку. Они подрались, носились в драке по всему дому, из одной комнаты в другую и наконец он очутился на улице, весь в синяках, с поломанными пальцами. Понимал одно – что у него болит голова, и он не знал, как проехать обратно в Пасадену. Ездил кругами, все время подъезжал к одной и той же бензоколонке и узнавал дорогу. Там решили, что он свихнулся, и вызвали полицию. Когда он появился в очередной раз, его уже ждали.

– С Роджером такое не могло случиться, – заявил Спенсер. – Он был не более безумен, чем я.

– В пьяном виде он ничего не соображал, – возразил я.

– Я была там. Я видела, как он это сделал, – спокойно проронила Эйлин.

Я ухмыльнулся Спенсеру. Это была не лучшая моя ухмылка, но уж какая получилась.

– Сейчас она расскажет, – объявил я. – Слушайте. Сейчас расскажет. Ей уже не удержаться.

– Да, это правда, – сурово сказала она. – Некоторые вещи трудно рассказывать и про врага, тем более про собственного мужа. Если мне придется выступать свидетелем при всех, вам будет неприятно, Говард. Ваш прекрасный, талантливый автор, такой популярный и прибыльный, предстанет в жалком виде.

Он ведь был король секса, правда? На бумаге, конечно. И как же этот бедный дурак старался оправдать эту репутацию! Эта женщина была для него просто очередным трофеем. Я следила за ней. Наверно, это стыдно. Так принято говорить. Так вот, я ничего не стыжусь. Я видела всю эту мерзость. Дом для гостей, где она любила развлекаться, – уединенное местечко, с собственным гаражом, с входом сбоку, из тупика за высокими деревьями. Наступил момент, неизбежный для таких, как Роджер, когда он перестал устраивать ее в постели.

Перепил. Он решил уйти, но она с воплем выскочила за ним, совершенно голая, размахивая какой-то статуэткой. Выкрикивая отвратительные, грязные ругательства, которые я не могу повторить. Потом замахнулась на него статуэткой. Вы, конечно, понимаете, какое потрясение для мужчины – услышать от якобы утонченной женщины слова, которые пишут на стенках писсуаров. Он был пьян, ему и раньше случалось впадать в буйство, и тут это повторилось.

Он вырвал статуэтку у нее из рук. Остальное можете представить сами.

– Крови, должно быть, было много, – сказал я.

– Много? – она горько рассмеялась. – Видели бы вы его, когда он вернулся домой. Когда я побежала к своей машине, чтобы уехать, он все еще стоял и смотрел на нее. Потом нагнулся, взял ее на руки и понес в дом для гостей.

Тут я поняла, что от шока он немного отрезвел. Домой явился через час. Не говорил ни слова. Его потрясло, что я его жду. Был не то, что пьян, а словно одурманен. Лицо, волосы, весь пиджак были в крови. Я отвела его в уборную возле кабинета, раздела и почистила немного, чтобы можно было отвести его наверх в душ. Уложила в постель. Достала старый чемодан, спустилась и положила в него окровавленную одежду. Вымыла раковину, пол, потом взяла мокрое полотенце и протерла сиденье у него в машине. Поставила ее в гараж и вывела свою. Поехала к резервуару Четсвортской водокачки – а дальше сами понимаете, что я сделала с чемоданом, где лежала окровавленная одежда и полотенца.

Она умолкла. Спенсер нервно почесывал левую ладонь. Она мельком взглянула на него и продолжала.

– Пока меня не было, он встал, нашел виски и напился. На следующее утро не помнил ничего. Вернее, не сказал ни слова и вел себя так, словно мучился только от похмелья. И я ничего не сказала.

– А он не удивился, куда девалась одежда? – поинтересовался я. Она кивнула.

– Наверно, потом удивился – но промолчал. К тому времени уже все началось. Об этом сразу закричали газеты, затем исчез Фрэнк, а потом он умер в Мексике. Как я могла знать, что он погибнет? Роджер был моим мужем. Он совершил страшную вещь, но и она была страшная женщина. И он сделал это в беспамятстве. Потом газеты так же внезапно умолкли. Наверно, к этому приложил руку отец Линды. Роджер, конечно, читал прессу, но рассуждал об этом, как любой, кто просто был знаком с этими людьми.

– И вам не было страшно? – тихо спросил Спенсер.

– Я чуть не заболела от страха, Говард. Если бы он вспомнил, то, наверно, решил бы меня убить. Он был хорошим актером – как большинство писателей – и, возможно, уже все знал и выжидал удобного случая. А может, и не знал. Была надежда, что он все-таки забыл навсегда. А Фрэнка уже не было на свете.

– Если он не спросил про одежду, которую вы потом утопили в резервуаре, значит, что-то подозревал, – заметил я. – И помните, в том тексте, что он оставил в машинке – это когда он стрелял наверху, а вы пытались отнять у него револьвер – там говорилось, что из-за него умер хороший человек.

– Вот как? – глаза у нее округлились ровно настолько, насколько нужно.