Зловещее светило

I

Девушка увидела Саймона Темплара сразу же, как только он вошел в зал, пригибая голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. Она наблюдала за его продвижением к барной стойке своими голубыми глазами в обрамлении длинных ресниц. У нее было красивое лицо и не менее красивые вьющиеся светлые волосы.

Саймон тут же выделил эту девушку среди пары десятков отдыхающих, которые приехали на уик-энд на берег реки и теперь заполняли маленький бар. Вероятнее всего, письмо написала она. Саймон до сих пор носил его в кармане, и именно оно привело его в «Колокол» в этот воскресный вечер. Любой человек, не обладавший такой неисправимой склонностью к авантюрам, посчитал бы все это глупостью, но только не Саймон Темплар.

Похоже, девушка пришла в бар одна и к тому же оказалась здесь самой симпатичной. Это, конечно, не подсказка — просто Темплар непоколебимо верил в своего ангела-хранителя, который посылал ему исключительно приятных дамочек, когда Саймон оказывался в затруднительном положении.

Девушка не сводила с него глаз. Саймон привык к тому, что женщины частенько разглядывали его с интересом, но все-таки, как правило, они не делали это так явно. Что ж, кажется, пришел ее черед делать следующий шаг. Саймон выполнил все, о чем его просили, — пришел в бар точно в назначенное время. Когда он открывал дверь, как раз пробило восемь.

Саймон облокотился на барную стойку, закрыв ее широкими плечами едва ли не на половину. Он заказал пинту пива себе и бутылку виски Хоппи Униацу, который мучимый жаждой следовал за ним по пятам. Держа в руке кружку, Саймон подождал, когда все посетители одновременно замолчат, переводя дыхание.

— Кто-нибудь оставлял для меня сообщение? — спросил он.

Говорил он тихо, легким небрежным тоном, но слова прозвучали достаточно громко, чтобы их услышали все в зале. Тому, кто его вызывал, больше не потребуется никаких подтверждений — конечно, если только затея с письмом не была шуткой. Саймон надеялся, что пригласила его именно девушка с беспокойным взглядом голубых глаз. Темплар испытывал слабость к девушкам с глазами этого оттенка. У него самого были такие же.

Бармен покачал головой:

— Нет, сэр. Мне ничего для вас не передавали.

Саймон продолжал задумчиво рассматривать бармена, тот, видимо, решил, что Темплар сомневается, и широко улыбнулся:

— Все в порядке, сэр. Я бы знал, если бы для вас что-то оставили.

Тонкие брови Саймона вопросительно приподнялись.

— Вы меня знаете? Я никогда не видел вас раньше, — сказал он.

— А я много раз видел ваши фото, сэр. Наверное, меня можно назвать одним из ваших поклонников. Вы же Святой, не так ли?

Губы Святого медленно растянулись в улыбке:

— Не похоже, чтобы вы испугались…

— Мне никогда не выпадало шанса стать богатым рэкетиром, как те, за которыми вы обычно охотитесь. Однако я с таким удовольствием узнавал о том, что вы с ними сделали! Некоторые ваши штучки — просто класс! И мне нравится, что вы все доводите до сведения полиции, хотя всегда их опережаете. Готов поспорить: они пожертвовали бы чем угодно, чтобы получить повод отправить вас в тюрьму…

Саймон услышал, что гул голосов, который возобновился после первой паузы, опять стих, и в зале воцарилась тишина. У него спина уже чесалась от взглядов.

Бармен тоже внезапно осознал, что своим безудержным энтузиазмом обратил на себя внимание зрителей, начал заикаться, покраснел и смущенно отошел. Он принялся переставлять бутылки на полках у себя за спиной, в чем совершенно не было необходимости.

Святой улыбнулся одними глазами, безмятежно развернулся, прислонился спиной к барной стойке и уставился в зал.

Люди поспешно отвернулись, и снова зазвучали голоса, но Саймон не обращал на это внимания. Он хотел посмотреть, слушала ли его разговор с барменом голубоглазая блондинка и требуется ли ее еще подбодрить, чтобы она наконец представилась. Но девушка исчезла.

Вероятно, она встала и вышла за то короткое время, пока говорил бармен. Святой скользнул взглядом по другим лицам в зале — по лицам, которые отметил и автоматически запомнил, заходя в бар. Блондинки среди них не было. Рядом с ее стулом стоял пустой бокал, а сам стул уже занимала смуглая стройная девушка, которая только что вошла в заведение.

При виде ее в глазах Святого снова загорелся интерес. Он по достоинству оценил ее великолепные, ухоженные, ниспадающие каскадом на плечи каштановые волосы. И весьма одобрил ее стройную, сформировавшуюся фигуру, которая просматривалась сквозь простое хлопчатобумажное платье, украшенное цветочным узором. Затем он разглядел ее лицо и чуть крепче сжал кружку. Да, это лицо без колебаний можно было назвать красивым, даже при самом пристрастном рассмотрении. Она напоминала…

«Персики осенью», — сказал Саймон сам себе, увидев свежий румянец на щеках, оттеняемый каштановыми волосами, в которых он заметил теперь и рыжеватый отлив. Она подняла голову, улыбнулась, и у Саймона забурлила кровь, а в голове зазвенели колокольчики. Может быть, в конце концов…

А затем Саймон обнаружил, что она улыбалась и разговаривала с совершенно обычным, хотя и приятным молодым человеком в полосатом блейзере, который возвышался над ней с видом собственника. Саймон мысленно засмеялся, прежде чем почувствовал горечь разочарования.

Святой снял один локоть с барной стойки, чтобы провести рукой по темным волосам, а потом подмигнул Униацу.

— Так, Хоппи, похоже, нас все еще можно обмануть, даже в нашем возрасте, — сказал он.

Униац моргнул. Если смотреть отдельно на лицо, которое природа поместила поверх бычьей шеи Униаца, его нельзя было принять за актера, пользующегося большой популярностью у женщин и имеющего склонность к мыслительной деятельности и развитию душевных качеств. Но если рассматривать его в подчеркнутом контрасте с загорелым, словно вырезанным скульптором, пиратским лицом Святого, то бросалась в глаза несуразность, которая всегда поражала тех, кто видел Хоппи впервые. Если же сравнить его лицо с мордой гориллы, которая в период формирования костей получила сильные удары разнообразными тупыми инструментами, то горилла совершенно справедливо возмутилась бы. Лучшее, что можно было сказать про лицо Хоппи, — это признать наличие на нем не покалеченных органов зрения, обоняния, слуха, а также отверстия для приема пищи и, молясь, прекратить на этом описание. И тем не менее необходимо сказать, что Саймон Темплар относился к Униацу с любовью, которую едва ли могла разделить с ним мать этого типа. Саймон терпеливо и доброжелательно наблюдал за ним, ожидая ответа.

— Я не знаю, босс, — сказал Униац.

Он не очень глубоко обдумывал ответ на вопрос. Саймон знал об этом, потому что, когда Униац думал, он морщился, и лицо становилось еще более ужасающим, чем в спокойном состоянии. Любое напряжение интеллекта вызывало у Хоппи мучительную боль. В этом случае он явно избежал многих страданий, поскольку его мысли находились в другом месте — если, конечно, слово «мысли» можно, не богохульствуя, использовать в отношении процессов, происходящих в голове Униаца.

— Что-то тебя беспокоит, Хоппи, — заметил Святой. — Не держи это в себе, иначе у тебя начнет болеть голова.

— Босс, а я должен это пить обернутым в бумагу? — с благодарностью спросил Униац.

Он протянул Святому бумажный пакет, который держал в руке.

Саймон мгновение тупо смотрел на него, затем почувствовал слабость в ногах.

— Конечно, нет, — ответил он. — Они просто завернули бутылку, думая, что мы возьмем ее домой. Они пока еще не знают тебя, вот и все.

На простецком лице Униаца появилось огромное облегчение, он сорвал оберточную бумагу с бутылки, потом свинтил пробку, вставил горлышко в рот и наклонил голову назад. Успокаивающая жидкость прохладной струйкой полилась в его луженую глотку. Его больше ничто не волновало.

Святому же не так просто было успокоиться. Он допил пиво и подвинул кружку по стойке к бармену, чтобы тот ее снова наполнил. Ожидая выполнения заказа, Саймон достал из кармана письмо, которое привело его сюда, и снова прочитал. Оно было написано на хорошей бумаге, без каких-либо опознавательных знаков и без указания адреса.