Оно

Мне пришло на ум, что у меня есть преимущество. Я ближе к единственному реальному выходу, Цумвальт не знает, что я безоружен, и ему неизвестно, идет мне кто-нибудь на помощь или нет. Для него время крайне ценно, но так ли оно ценно для меня? Поэтому я ждал.

Не знаю, сколько прошло времени, может быть, полчаса.

Пол был влажный, твердый и очень неудобный. Осколки электрической лампочки изрезали мою ладонь, и мне никак не удавалось определить, насколько сильно она кровоточила. Вдруг с грохотом упал ящик или бочка — очевидно, Цумвальт выбрался из убежища, где поджидал меня, и я услышал, как он осторожно крадется…

Без предупреждения, из пистолета ударили две вспышки, отправив пули в гипсовую перегородку куда-то выше моих ног. Не только я изнывал от напряжения.

И вновь тишина. Я обнаружил, что стал мокрым от пота.

Затем послышалось мягкое, скользящее шуршание по земляному полу! Я представил, как Цумвальт неловко ползет на коленях, выставив перед собой пистолет, и вытянул вперед руки. Если успею нащупать его первым, у меня будет шанс.

Он появился внезапно. Мою руку задели его волосы, и я, вцепившись в них, со злостью рванул к себе все еще невидимую голову и двинул правым кулаком чуть ниже, вложив в удар все, что накопилось во мне за это время. Цумвальт упал, но я рывком поставил его на ноги, вытолкал в переднюю часть подвала и скомандовал:

— Выкапывай!

Надежнее всего было похоронить здесь. Я не знал, где именно оно лежит, но раз Цумвальт выбрал именно эту часть подвала, чтобы устроить мне засаду, то мы находимся в нужном месте.

— Сам выкапывай! — огрызнулся он.

— Ладно, — сказал я, — так и сделаю. Но у меня нет времени связывать тебя. Придется для начала тебя оглушить, чтобы копать спокойно. А ты будешь тихонько спать, пока все не закончится.

Вымазанный кровью, потом и грязью, я, должно быть, выглядел способным на все. Поэтому, как только шагнул к Цумвальту, он сдался. Вытащив из-за штабеля лопату, отодвинул бочки в сторону и начал рыть яму.

Когда появилась рука — да, человеческая рука, мертвенно-желтая в тех местах, где к коже не прилипла влажная грязь, я остановил его.

Итак, оно нашлось. Но три недели оно лежало в сырой земле, и у меня не хватило решимости на него посмотреть…

Вскоре состоялся суд над Лестером Цумвальтом, и он заявил, что убил компаньона при самозащите. А потом дал показания, что присвоил облигации Горэма при неудачной попытке возместить потери на фондовой бирже. Рэтбоун, тоже собиравшийся прихватить их, сбегая в Центральную Америку с миссис Эрншоу, заглянул перед отъездом в банковскую ячейку и ценных бумаг в ней не обнаружил. Вернувшись в контору, он обвинил Цумвальта в краже.

Цумвальт тогда еще не подозревал, что у компаньона есть собственные преступные намерения, и обещал вернуть облигации. Для обсуждения этого вопроса они отправились в дом Цумвальта, где Рэтбоун, недовольный планом компаньона по возмещению убытков, напал на него и в завязавшейся борьбе был убит.

Цумвальт рассказал обо всем Милдред Нарбет, своей стенографистке, и убедил ее помочь ему. Они договорились сделать вид, будто Рэтбоун заходил в контору на следующий день — двадцать восьмого, — после чего уехал в Нью-Йорк.

Однако жюри присяжных, вероятно, решило, что Цумвальт преднамеренно заманил компаньона в свой дом на Четырнадцатой авеню с целью убийства, и он был признан виновным в убийстве первой степени.

Что касается Милдред Нарбет, первый состав жюри, судившего ее, к единому мнению не пришел, а второй состав ее оправдал, посчитав, что нет никаких доказательств участия девушки ни в краже облигаций, ни в убийстве, и даже отсутствуют свидетельства, что ей заранее было известно о подготовке этого преступления. А ее более позднее соучастие, учитывая любовь к Цумвальту, не так уж предосудительно…