Оно

Цумвальт, его бухгалтер и стенографистка, когда я прибыл в их контору, наблюдали, как двое из полицейского управления обыскивают кабинет Рэтбоуна. Я показал телеграмму, и детективы вернулись к своему занятию.

— Что означает этот список? — поинтересовался Цумвальт.

— Он показывает, что нет никакого смысла в том, как сложились обстоятельства, — ответил я. — Саквояж собирали для того, чтобы всегда держать под рукой. В багаж его сдавать было ошибкой, да еще оставлять незапертым! И вообще, никто не сдает в багаж сумку с туалетными принадлежностями. Может, Рэтбоун поначалу и не хотел ее сдавать, а потом передумал — решил избавиться от саквояжа, когда понял, что в нем не нуждается? Но как могла пропасть нужда в туалетных принадлежностях? И не забывайте, это наверняка тот же самый чемоданчик, который он брал даже в хранилище трастовой компании, когда шел за облигациями. Какого черта я не могу в это вникнуть?!

— Вот тебе еще кое-что для вникания, — сказал один из городских детективов, протягивая мне бумажный лист. — Я нашел это за одним из ящиков, соскользнуло вниз.

Это было письмо, написанное синими чернилами на плотной белой бумаге решительным, угловатым и, без сомнения, женским почерком.

Милый мой Дэнни,

Если еще не слишком поздно, я хочу изменить свое решение о поездке. Подожди еще денек, до вторника, и я поеду. Позвони мне сразу как получишь письмо. И если ты еще хочешь быть со мной, я приеду за тобой на «родстере» во вторник, в полдень, к станции на Шэтгак-авеню.

Твоя больше чем навеки, Бутс.

Датировано двадцать шестым — это было воскресенье перед исчезновением Рэтбоуна.

— Вот что заставило его поменять планы и задержаться на день, — заметил полицейский детектив. — Думаю, нам лучше поехать в Беркли и попытаться что-нибудь найти на станции на Шэттак-авеню.

— Мистер Цумвальт, — сказал я, когда мы остались с ним наедине, — как насчет вашей стенографистки?

Он вскочил со стула, его лицо налилось краской.

— А что насчет нее?

— Была ли она… Насколько близки они были с Рэтбоуном?

— Мисс Нарбет, — заговорил он с нажимом, медленно, как будто хотел удостовериться, что я улавливаю каждый слог, — выйдет за меня замуж, как только жена даст мне развод. Поэтому я и отменил продажу дома. А теперь не могли бы вы объяснить, чем вызван ваш вопрос?

— Просто случайная мысль, — солгал я, пытаясь его успокоить. — Не хочу ничего упустить. Но это уже не важно.

— Правильно, — ответил он все с тем же нажимом, — мне вообще кажется, что у вас слишком много случайных мыслей. Вы можете вернуться в свою контору и выслать мне счет за услуги. Думаю, теперь я обойдусь без вашей помощи.

— Как скажете. Но вам придется оплатить мне сегодняшний день. Так что, если не возражаете, я поработаю над вашим делом до наступления ночи.

— Прекрасно! Вот только я занят, так что не извольте беспокоить меня своими отчетами.

— Хорошо, — сказал я, выходя из его конторы, но оставаясь в деле.

Когда я осматривал стол Рэтбоуна, письма от «Бутс» не было. Я вынимал все ящики и даже наклонял стол, чтобы заглянуть под него. Письмо подбросили потом! И почему Цумвальт уволил меня? Может, из-за того, что испытывал недовольство моей работой и негодовал из-за вопроса о девушке, а может, и нет.

Предположим (думал я, идя по Маркет-стрит, толкаясь и наступая прохожим на ноги), компаньоны были заодно. Кому-то из них следовало стать козлом отпущения, и эта участь выпала Рэтбоуну. С моей теорией хорошо согласуются и поведение Цумвальта, и его действия после исчезновения Рэтбоуна.

Нанять частного детектива перед обращением в полицию — прекрасный ход. В первую очередь потому, что создает впечатление невиновности Цумвальта. Вдобавок, частный сыщик будет рассказывать ему все, что сумеет выяснить, известит о каждом сделанном шаге, позволяя Цумвальту исправить ошибки и недоработки их плана, пока расследованием не занялась полиция. А если частный детектив зайдет слишком далеко, можно сразу отказаться от его услуг.

Еще предположим, что Рэтбоуна найдут в городе, где его никто не знает — именно в такое место он и должен отправиться. Цумвальт добровольно поедет туда, чтобы установить личность компаньона. Посмотрит и скажет: «Нет, это не он». Рэтбоуна отпустят, и расследованию придет конец.

В этой теории остается неучтенным внезапное изменение планов Рэтбоуна, хотя становится более понятным его возвращение в контору к полудню двадцать седьмого. Он вернулся, чтобы обсудить пока неизвестную причину нарушения замыслов, и компаньоны решили обойтись без миссис Эрншоу. Потом они двинулись домой к Цумвальту. Для чего? И почему Цумвальт отказывается продать дом? И зачем он позаботился дать мне объяснение этому? Может быть, они спрятали там облигации?

Было бы неплохо проверить дом.

Я позвонил Беннету в полицейское управление Окленда.

— Не мог бы ты оказать мне услугу, Фрэнк? Позвони Цумвальту. Скажи, что вы задержали человека, который точь-в-точь отвечает описанию Рэтбоуна, и попроси прийти для опознания. Когда Цумвальт у вас появится, постарайся не выпускать его, сколько сможешь. Соври, что у задержанного берут отпечатки пальцев и снимают мерки, или еще что-нибудь в таком духе. А потом скажи, что вы установили личность, и это не Рэтбоун, принеси извинения за беспокойство, и так далее. Если протомишь Цумвальта у себя хотя бы полчаса или три четверти часа, этого будет достаточно. Еще полчаса займет у него поездка в каждую сторону. Спасибо!

Зайдя в нашу контору, я положил в карман фонарик и отправился к Четырнадцатой авеню.

У Цумвальта был двухэтажный дом двухквартирного типа, замок на парадной двери задержал меня минуты на четыре. Вторгаться в дом — не совсем, мягко говоря, законно, но, с другой стороны, я все еще работал на Цумвальта и, пока не наступила ночь, юридически оставался его представителем.

Я начал с верхнего этажа, постепенно продвигаясь вниз. Бюро, комоды, обеденные и рабочие столы, стулья, стены, двери, оконные рамы, картины, ковры, водопроводные трубы… Пришлось осматривать каждый предмет, толщины которого хватало для хранения бумаг.

Не найдя в доме ничего дельного, я спустился в подвал.

Это было большое, разделенное на две части помещение. В ближней половине на бетонном полу стоял полный доверху ящик с углем, имелось немного мебели, консервы и всякая всячина для ведения домашнего хозяйства. В задней части подвала, за гипсовой перегородкой, куда спускалась лестница из кухни, окон не было, и единственным источником света служила включенная мной голая электрическая лампочка, висящая на проводе.

Половину пространства заполнял штабель досок, с другой стороны до самого потолка громоздились ящики и бочки. Рядом с ними лежали два мешка цемента, а в углу валялись обломки мебели. Пол был сильно испачкан.

Я повернулся к штабелю. Мне не нравилась предстоящая работа — сдвигать эту груду досок в сторону, а потом возвращать на место. Но поддаваться унынию не следовало.

Вдруг за моей спиной громыхнула доска, я обернулся и увидел, как из-за бочки поднимается Цумвальт, хмуро наставивший на меня черный пистолет.

— Руки вверх, — произнес он.

Я подчинился. У меня не было при себе пистолета — не имею привычки брать его, кроме тех случаев, когда собираюсь применить. В общем, я поднял руки. Одной из них случайно задел лампочку и тут же раздавил ее в кулаке. Подвал погрузился во тьму, а я бросился в сторону. Пистолет Цумвальта полыхнул огнем…

Некоторое время ничего не происходило. Я обнаружил, что упал у дверного проема, от которого шла лестница и начиналась передняя часть подвала, но не мог пошевелиться, так как любой шум вызовет ответную стрельбу.

Началось состязание, недостаток действий в котором восполнялся изматывающим напряжением.

В подвале, где мы находились, имелись две двери. Одна, на противоположной стороне, выходила во двор, но была, вероятно, заперта. Поперек второй лежал я — в ожидании пары ног, чтобы схватить их. Где-то в темноте, с пистолетом, в котором недоставало лишь одной пули, таился Цумвальт. Судя по его молчанию, он понимал, что я еще жив.