Коварная красотка

Лейверс принялся за свой обычный ритуал закуривания сигары, кивнув мне на одно из кресел для посетителей.

— Присядь-ка лучше, Уиллер. — Он подождал, пока я плюхнусь в ближайшее кресло, и продолжил: — Ты ведь знаешь, кто такой Мартин Гроссман?

— А как же, — ответил я. — Он — владелец газетной империи, парочки телепрограмм и радиостанции. Построил себе настоящий дворец на окраине Вэлли-Хайтс и обнес его стеной в двенадцать футов высоты. Его банковский счет, наверное, достигает восьми- и даже девятизначной цифры. Когда у тебя столько денег, то одним нулем больше или меньше — не имеет значения.

— Что еще? — Лейверс старательно дымил своей сигарой.

— Говорят, его репутация слегка пованивает, но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь имел какие-то основания для таких утверждений.

— Именно таким видят Гроссмана обыкновенные люди, — сказал Лейверс. — Он играет по-крупному — с деньгами и с человеческими судьбами. Сейчас у него в Пайн-Сити больше власти, чем было у городского муниципалитета за все время существования.

— Ну и что это означает для Лили Тил… и для меня?

— Не знаю, что это может значить для девушки, если она еще жива. Но тебя это ставит под удар.

— Где наша не пропадала, — не без горечи заметил я.

— Хэммонду потребовалось четыре дня, чтобы выйти на Мартина Гроссмана, — сказал Лейверс. — Когда он сообщил об этом капитану Паркеру, тот велел ему пойти поговорить с Уолкером, секретарем Гроссмана, который был непосредственно связан с Лили Тил.

— Да, — нетерпеливо произнес я. — И что было дальше?

— Хэммонд добрался только до ворот гроссмановского дома. Его остановил охранник, позвонил в дом, вернулся и сообщил Хэммонду, что сожалеет, но мистер Гроссман сказал, что Уолкер уехал на пару недель в Нью-Йорк. Вот и все.

— Вы хотите сказать, что Хэммонду так и не удалось попасть за ворота? — недоверчиво спросил я.

— Вот именно! — кивнул Лейверс. — В тот же день, через несколько часов после того, как Хэммонд наведался к этому дому, Паркеру было велено закрыть дело. Ему сообщили, что с девушкой все в порядке и нет никакого смысла продолжать расследование.

Я начал представлять себе некую картину, как Рембрандт при виде девушки, переступающей через край ванны.

— Паркер рассказал мне, что произошло, — сказал Лейверс с отвращением. — Проигнорировать это указание он не мог — учитывая, откуда оно исходит, — но он просто кипел от злости, так же как и я. До сих пор у нас в Пайн-Сити была честная полиция и честный шериф, и мы оба хотим, чтобы так было и впредь.

— На следующих выборах мой голос вам обеспечен. Что требуется от меня?

— У тебя подходящая репутация, Уиллер, — самодовольно усмехнулся он. — Репутация неортодоксального полицейского, парня, который не любит подчиняться, который сует свой нос куда не просят и может наплевать на приказ вышестоящего офицера прикрыть дело.

Я мрачно закурил.

— Следовательно, вы с Паркером вместе затеяли эту операцию по переводу Уиллера в отдел убийств? И если дело не выгорит, козлом отпущения буду я?

— Совершенно верно.

— Почему же вы не предупредили меня заранее?

— Я хотел сначала посмотреть, как у тебя пойдет дело, — спокойно объяснил он. — То, что я сейчас собираюсь тебе рассказать, должно остаться между нами — здесь замешана большая политика. Есть ряд людей, которые думают, что единственная возможность поставить все на свои места — это собрать Большое жюри.

— Ну и что же им мешает? — кисло спросил я.

— Пара вещей, — сказал Лейверс. — Во-первых, нужны какие-то конкретные доказательства — а их, мы надеемся, ты накопаешь по делу Лили Тил. Во-вторых, окружной прокурор должен представить суду обвинительный акт, чтобы можно было заслушать свидетелей.

— Ну и в чем загвоздка? — брякнул я.

Густые клубы сигарного дыма окутали лицо шерифа, так что я не мог видеть выражения его лица. Я подождал ответа, но не получил его. В конце концов мне в голову пришел ответ, который напрашивался сам собой.

— Так это окружной прокурор велел Паркеру прекратить дело?

— Запомни, Уиллер, это ты сказал. Ты, а не я, — отметил Лейверс.

— Прекрасно! — взревел я. — Грандиозно! Оказывается, я должен сокрушить не только Гроссмана, но еще и окружного прокурора!

— Но Брайен, помощник окружного прокурора, придерживается того же мнения, что Паркер и я, — ответил Лейверс. — Если ты окажешься в трудном положении, возможно, будет полезно об этом вспомнить, но Брайен не знает ничего из того, что я тебе только что рассказал. И он не поверит этому. Во всяком случае, без доказательств.

— Я запомню его имя, — сказал я.

— Ты слышал когда-нибудь о человеке, которого зовут Ламонт, Бенни Ламонт?

— Нет вроде бы. А что, стоит с ним познакомиться?

— Не знаю точно, — пояснил Лейверс, — но говорят, Гроссман использует его при необходимости в качестве посредника в темных делах и адвоката. Если ты зацепишь Гроссмана, то, возможно, он пришлет к тебе этого Ламонта.

— И что тогда будет? — спросил я. — Они расстреляют меня из пулемета прямо здесь, на пешеходной дорожке? Или Бенни действует более изящно — допустим, пришлет мне по почте коробку отравленного шоколада? Или, может, он просто предложит мне деньги?

В моем голосе звучало сожаление, когда я высказывал последнее предположение.

— Просто не упускай его из виду, вот и все, — проворчал Лейверс в ответ.

— Ладно, возьму на заметку, — согласился я. — И в свободное время обдумаю, как мне лучше провести самого Гроссмана и окружного прокурора… А я-то полагал, что самая непонятная вещь на свете — ядерная физика.

— Ты не обязан лезть в эту кашу, — медленно произнес шериф. — Учти, если ты не попадешь в передрягу, ни Паркер, ни я ничем не сможем тебе помочь. Нам придется спасать самих себя. Поэтому, если хочешь выйти из игры, я попрошу Паркера вернуть тебя в наш отдел, и мы забудем все это.

— Вы знаете, я одинокий волк и создан для таких дел, — хмуро сказал я. — Как-то одна блондинка сказала, что у меня комплекс героя, и она была чертовски права!

— Вот и прекрасно, — ухмыльнулся он. — Надеюсь, Уиллер, мы еще встретимся.

Я пришел домой, налил себе порцию виски, поставил последнюю пластинку великой Билли Холидей и стал слушать одну из ее лучших вещей, которая называется «Хмурое воскресенье». Давным-давно, в те годы, когда я был мальчиком, говорили, что это музыка, под которую совершаются самоубийства. Она действительно хорошо для этого подходила.

Глава 3

Следующее утро было таким серым и грязным, что кому-нибудь следовало бы хорошенько почистить мир, прежде чем я проснусь. Дождь упорно барабанил по крыше моей машины, выбивая стаккато. Сержант Бэннистер сидел возле меня злой как черт и покрывался плесенью. Это была идея капитана Паркера, а не моя, конечно, — взять его с собой, когда я отправлюсь с визитом в личный дворец Гроссмана.

Я двигался через Вэлли-Хайтс, стараясь не замечать мигающих по обе стороны от меня фар автомобилей. Машины были разными: от безмолвно-элегантных «роллс-ройсов» до хрипло ревущих перегруженных «мерседесов». Но все они чем-то походили друг на друга — дорогие, иностранные и обязательно черного цвета. Когда мы миновали город, мой «хили» ощутил самоуверенный зуд в своей коробке скоростей и, яростно взревев, стремительно взлетел по холму к дому Гроссмана, а выражение лица Бэннистера стало еще более унылым после того, как мы сделали пару крутых поворотов.

Двойные ворота в высоченной стене блестели, словно начищенная медь, несмотря на дождь. Нос моего автомобиля остановился в пяти сантиметрах от них. Я посигналил. Сбоку вышел парень в фуражке и черном плаще, тщательно запер за собой дверь и неторопливо двинулся к машине.

— Чего надо? — спросил он грубо. Из-под фуражки выглядывало лицо однообразно землистого цвета и грязно-серые глаза.

— Видеть мистера Уолкера, — ответил я.

— Договоренность о встрече есть?