Сотрудник агентства «Континенталь» (Сборник)

— Успокойся, — сказал я. — А то я не пойму ни слова.

Я разобрал:

— Он убить ее хочет.

— Кто кого хочет убить? — спросил я. — Говори медленнее.

Медленнее он говорить не стал, но я расслышал: «папа» и «мама».

— Папа хочет убить маму? — спросил я, потому что такая расстановка казалась более вероятной.

Он кивнул.

— Где?

Дрожащей рукой он показал на железную дверь в конце коридора. Я пошел туда, но остановился.

— Слушай, мальчик, — стал торговаться я. — Я хочу помочь твоей маме, но сперва мне надо узнать, где мисс Леггет. Ты знаешь, где она?

— Там, с ними, — крикнул он. — Скорей, скорей.

— Так. Пошли, Коллинсон. — И мы кинулись к железной двери.

Дверь была закрыта, но не заперта. Белый алтарь сверкал хрусталем и серебром под ярким лучом голубого света, протянувшимся наискось от карниза здания. С одной стороны на корточках сидела Габриэла, подняв лицо кверху. В этом резком свете ее лицо было мертвенно-белым и застывшим. На ступеньке, где мы нашли Риза, лежала теперь Арония Холдорн. На лбу у нее был кровоподтек. Руки и ноги спутаны широкой белой лентой, локти примотаны к телу. Одежды на ней почти никакой не осталось.

Рядом с ней, перед алтарем, стоял Джозеф в белом балахоне. Он стоял, раскинув руки и задрав к небу бородатое лицо. В правой руке у него был обыкновенный нож для мяса, с роговой ручкой и длинным изогнутым лезвием. Джозеф говорил в небо, но он стоял к нам спиной, и мы не могли разобрать слова. Когда мы вошли в железную дверь, он опустил руки и наклонился над женой. Нас разделяло метров десять. Я заорал:

— Джозеф!

Он выпрямился, обернулся, и я увидел, что нож у него в руке еще блестит, не испачкан.

— Кто рек «Джозеф», имя, которого больше нет? — спросил он, и, признаюсь честно, когда я глядел на него и слышал его голос — а остановились мы с Коллинсоном метрах в трех от алтаря, — у меня возникло чувство, что ничего особенно страшного произойти, наверное, не должно. — Здесь нет Джозефа, — продолжал он, не дожидаясь ответа на свой вопрос. — Знайте, ибо весь мир скоро узнает, что тот, кого вы звали Джозефом, был не Джозеф, а сам Бог. Теперь вы знаете и ступайте прочь.

Мне бы сказать: «Чушь» — и броситься на него. С любым другим я так и поступил бы. А тут не смог. Я сказал:

— Мне придется взять мисс Леггет и миссис Холдорн с собой, — и сказал нерешительно, чуть ли не виновато.

Он выпрямился во весь рост, лицо с белой бородой было сурово.

— Ступай, — велел он, — отыди от меня, пока дерзость не привела тебя к гибели.

Связанная на алтаре Арония Холдорн сказала мне:

— Стреляйте. Стреляйте скорее. Стреляйте.

Я обратился к Джозефу:

— Мне все равно, как тебя звать. Ты отправишься в кутузку. А ну брось нож.

— Богохульник, — загремел он и сделал шаг ко мне. — Сейчас ты умрешь.

Это должно было бы показаться смешным. Но мне не показалось.

Я завопил: «Стой!» Он шел ко мне. Я испугался. Я выстрелил. Пуля попала ему в щеку. Я видел отверстие. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он даже не моргнул. Он шел твердо, не торопясь, на меня. Я нажимал и нажимал спуск; еще шесть пуль попали ему в лицо и тело. Я видел раны. А он все шел и как будто не замечал их. Лицо и взгляд у него были суровые, но не злые. Подойдя ко мне, он поднял нож высоко над головой. Так ножом не дерутся; но он и не дрался: он намерен был обрушить на меня кару и на мои попытки помешать ему обращал так же мало внимания, как родитель, наказывающий ребенка.

Я же — дрался. Когда нож, сверкнув над нашими головами, устремился вниз, я нырнул под него, выставив согнутую руку против его вооруженной руки, и левой рукой воткнул кинжал ему в горло. Я давил на кинжал, покуда крестовина не уперлась в шею. Тут я выключился.

Я и не знал, что зажмурил глаза, — пока не открыл их снова. Раньше всего я увидел Эрика Коллинсона, который стоял на коленях возле Габриэлы, отворачивал ее лицо от слепящего луча и пытался привести ее в чувство. Потом увидел Аронию Холдорн: она лежала без сознания на ступени алтаря, а мальчик Мануэль плакал над ней и дрожащими руками пытался стянуть с нее путы. Потом я обнаружил, что стою, расставив ноги, а между ногами лежит мертвый Джозеф с кинжалом в горле.

— Слава Богу, что он не был Богом, — пробормотал я вполголоса.

Мимо меня пронеслось коричневое тело в белом: Минни Херши бросилась на пол рядом с хозяйкой, крича:

— Мисс Габриэла, я думала, этот дьявол ожил и снова напал на вас.

Я подошел к мулатке, взял ее за плечи, поднял и спросил:

— Как так? Разве ты его не убила?

— Да, сэр, но…

— Но ты думала, что он вернулся в другом обличье?

— Д-да, сэр. Я думала, что он — это… — Она запнулась, сжала губы.

— Это я?

Она кивнула, отвернувшись в сторону.

12. Нечестивый храм

К вечеру мы с Фицстивеном опять сидели у миссис Шиндлер за хорошим обедом, но на этот раз я рисковал остаться голодным. Любопытству Оуэна не было удержу — он засыпал меня вопросами, просил разъяснить ту или иную подробность, а когда я пытался передохнуть или положить в рот хоть кусок, требовал не отвлекаться.

— Могли бы захватить меня с собой, — посетовал он, когда нам принесли суп. — Я был знаком с Холдорнами, во всяком случае, раз или два встречался с ними у Леггетов. Чем не предлог, чтобы взять меня в Храм? Тогда бы я точно знал, что случилось и при каких обстоятельствах, а теперь завишу от ваших пересказов да от газетных версий, подогнанных под вкусы читателей.

— Мне хватило огорчений и с одним помощником, — сказал я. — С Эриком Коллинсоном.

— Сами виноваты. Зачем потащили его, когда под рукой был куда более надежный человек? Но давайте, мой милый, я весь внимание. Начинайте ваш рассказ, а я вам потом скажу, где вы наделали ошибок.

— С чем, с чем, а с этим вы справитесь, — согласился я. — Раньше Холдорны были актерами. Во многом я основываюсь на словах Аронии и за полную правду поручиться не могу. Финк молчит, а остальные — служанки, филиппинцы, повар-китаец и так далее — ничего, кажется, не знают. В свои фокусы Холдорны их, видно, не посвящали.

Актерами они, по ее словам, были средними и зарабатывали так себе. Но год назад Арония повстречала старого знакомого, с которым когда-то играла в одной труппе, — он сменил сцену на кафедру проповедника, преуспел на новом поприще и ездил теперь в дорогих машинах, а не в сидячих вагонах. Встреча дала ей пищу для раздумий. Начав размышлять в этом направлении, она, естественно, вскоре пришла к таким знаменитостям, как Эйми, Бухман, [28] Джеди… [29] забыл фамилию… и иже с ними. В конце концов ее осенило: «А чем мы хуже?» И вот Холдорны — скорее, одна Арония, Джозеф не отличался особым умом — надумали основать секту, культ, как бы возрождавший старую кельтскую церковь времен короля Артура… или что-то в этом духе.

— Из Артура Мэкина? [30] — сказал Фицстивен. — Продолжайте.

— Лавочку свою они открыли в Калифорнии, поскольку все так делают, а Сан-Франциско выбрали из-за того, что здесь меньше конкурентов, чем в Лос-Анджелесе. С собой они прихватили замухрышку по имени Том Финк, который в разное время заведовал технической частью почти у всех известных фокусников и чародеев, и его жену, смахивающую на тяжеловоза.

Толпы обращенных были Холдорнам ни к чему — пусть клиентов будет поменьше, зато богатые. Но, пока им не удалось подцепить на крючок миссис Родман, дело шло туго. Заглотнув приманку, миссис Родман отдала в их распоряжение один из своих доходных домов и даже оплатила счет за его реконструкцию. Руководил реконструкцией специалист по сценическим эффектам Том Финк, и очень постарался. Он знал, как переделать ненужные теперь кухни в потайные комнаты и закутки, как приспособить для фокусов электропроводку, газовые и водопроводные трубы.