Пасьянс на красной масти

— Я боялся! — оправдывался Собакин. — У меня ребенок! Водителя же убили! Меня бы тоже убили! Она же не остановилась бы! Она же была сумасшедшая! А потом мне опять позвонил Костя…

— Врешь! — не выдержал я.

Бык посмотрел на меня с укором.

— Я не помню, кто кому позвонил, я, правда, не помню, — забормотал Собакин. — Костя был злой на нее. Он ее ненавидел! Я же ни при чем. Я не убивал! —У него на глазах появились слезы.

— Он тебя сдаст! — уверенно заявил Ильич.

— Кто сдаст? — ахнул Собакин. — Костя? Почему он сдаст? Зачем ему меня сдавать! Я же ни при чем!

— Его завтра же возьмут! — жестко сказал Бык. — Трясти всегда с охраны начинают. Это вы, лохи, думаете, что самые хитрозадые. Этому Косте один раз с рук сошло, а тут не получится. Тут все понятно. А как разок прессанут в хате, он тебя сольет. А может, тебя сначала закроют. Тогда ты его сольешь.

Собакин был близок к обмороку. Он стоял, не двигаясь, часто дыша открытым ртом. Мысль о том, что он сам может оказаться в камере, парализовала его.

— Где сейчас Костя?! — деловито спросил Ильич.

— Я не знаю. Дома, наверное. Он уехать хотел… Ильич молча посмотрел на Быка, и тот глазами показал, что понял.

Некоторое время Ильич размышлял.

— Значит, так, — решил он наконец. — Оставишь себе квартиру и машину. Остальное отдашь! Ты с него получать будешь? — Ильич повернулся ко мне.

Я молча покачал головой.

— Отдашь нам, — заключил Ильич. — Бык к тебе завтра пришлет людей. Ты понял?

— А как я буду жить? — пролепетал Собакин. — На что?

— Ты жить будешь, — недобро усмехнулся Ильич. — Это уже много!

— А почему машину-то оставить? — возмутился Бык. — Машина тоже пригодится!

Ильич бросил на него выразительный взгляд. Тот вздохнул и неодобрительно покачал головой.

— Да ладно, — буркнул Бык. — Не больно-то я и хотел!

Ильич поднялся и шагнул к двери.

— И это все?! — вдруг услышал я свой звенящий от ярости голос.

Ильич повернулся ко мне и некоторое время смотрел на меня оценивающе.

— Мало? — прямо спросил он. — Убить его хочешь? — Он криво улыбнулся. — Ладно! Убей.

— Не надо! — взвизгнул Собакин. — Не надо!

Не обращая на него никакого внимания, Бык с готовностью протянул мне пистолет, как будто угощал сигаретой. Я взял пистолет, перевел взгляд на дрожавшего у стены потного Собакина и подумал, что его кровь мне сейчас придется отмывать. Меня это не пугало.

И вдруг почему-то именно от этого меня замутило. Не оттого, что я собирался его убить, а оттого, что это меня совсем не пугает. Мне хотелось всадить в него пулю. В лоб. В грудь. В сердце.

— Нет! — хрипло произнес я, из остатков своей воли и разума. —Я не буду! Мне нельзя!

Бык разочарованно хмыкнул.

— Ну, вот вам нате! — вздыхая, пробормотал он. — Опять облом! Вечно на мне очередь заканчивается.

— Поэтому не ездий на «стрелки», — серьезно проговорил Ильич, повторяя сказанную однажды в машине фразу. И вышел.

3

Уже у себя дома, поздно ночью, раздеваясь, я нашел в кармане какую-то бумажку. Я развернул ее. Сверху на вырванном из маленького блокнота листке было написано неровным детским почерком: «Расписка». И дальше: «Я, Ирина Хасанова, обещаю поправиться на десять килограммов. И каждый день мыть тебе полы. Только не бросай меня, пожалуйста. Я тебя люблю. Очень сильно. Клянусь». Внизу стояло число и размашистая подпись.

Дикая боль прорезала меня от виска до груди. Я конвульсивно скомкал бумажку в руке и швырнул на пол.

— Я же говорил тебе! — выкрикнул я в бешенстве и бессилии. —Я же говорил, что у меня есть домработница!

И я, кажется, заплакал.