С днем рождения, турок!

Якоб Арджуни

«С днём рождения, турок!»

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

ГЛАВА 1

Над ухом невыносимо назойливо жужжала муха. Я тщетно пытался изловить эту несносную тварь, но муха упорно лезла мне в нос, рот, уши. Я перевернулся на другой бок, потом еще раз. Бесполезно. Жужжание не прекращалось.

Я не выдержал, открыл глаза и увидел на белом одеяле отвратительную жирную черную муху. Я тщательно прицелился, прихлопнул ее, затем пошел мыть руки, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Потом поплелся в кухню, вскипятил воду и стал искать бумажные фильтры для кофе. Вскоре передо мной дымился ароматный напиток. Сегодня одиннадцатое августа 1983 года, день моего рождения.

Солнце стояло почти в зените и весело подмигивало мне. Я выпил кофе, выплюнул гущу в кухонную раковину и попытался вспомнить все, происшедшее со мной прошлой ночью. Вспомнил, что раскошелился на бутылку «Шивас», чтобы сделать достойную прелюдию к торжественному дню. Это был неоспоримый факт: пустая бутылка уныло стояла на столе.

Вспомнил, что в какой-то момент решил выйти на улицу, чтобы поискать себе компанию. Судьба послала старика пенсионера, живущего со своей таксой этажом выше. Время от времени я перекидывался с ним в картишки. Он встретился мне на лестничной площадке, когда выводил погулять собачку.

— Добрый вечер, господин Майер-Дитрих. Как насчет того, чтобы провести часок в мужской компании и немного расслабиться?

Он не возражал, и мы договорились встретиться позже.

— Берегите собачку, чтобы ей ненароком не отдавили лапку, — крикнул я вдогонку, но он этого, по-видимому, уже не слышал.

Когда я опрокинул первый стакан виски, по телевизору шел боевик — на экране грудой лежали трупы. Потом позвонил Майер-Дитрих и приковылял ко мне. Он не раз говорил, что потерял ногу на русском фронте и за это им благодарен, — такой у него был черный юмор.

Вечер прошел без сюрпризов. Мы говорили о машинах, которых у нас не было, и о женщинах, с которыми не переспали. Ну, ему-то сам Бог велел держаться подальше от женщин. Потом мы спустились в погребок и — конфисковали у хозяина овощной лавки пару бутылок «Мариакрона». Дальнейшее я помню смутно, но вскоре мы оба вырубились и разбрелись по своим квартирам.

Я прихлебывал кофе, тупо уставившись на пустую бутылку. И это называется день рождения! «Да, — подумал я, — все же было бы неплохо, если б кто-нибудь сейчас завалился сюда с подарком и праздничным пирогом». Но кто б это мог быть, мне в голову не приходило. Майер-Дитрих исключался: после вчерашнего выпивона он был способен только на глубокий сон, если вообще остался жив. Кроме того, он не умел печь пирогов и мог бы принести разве что початую бутылку «Мариакрона», запамятовав при этом, что раскупорили мы ее вместе прошлым вечером.

Я достал из холодильника открытую банку селедочного салата и мрачно поковырял в ней. Кусочки рыбы отливали на солнце голубовато-серым металлическим блеском. Половина плавника торчала между двумя кусочками огурца.

Я швырнул банку в мусорное ведро, открыл бутылку пива и зажег сигарету. Засвистел вскипевший чайник, и этот свист окончательно расколол мой мозг на две половины.

Потом зазвонил телефон. Я подполз к аппарату и снял трубку.

— Это ты, Хайнци? — прошуршало в трубке.

Вообще-то, меня зовут не Хайнци, и я очень бы не хотел носить это имя, однако ответил радостным утвердительным «да».

— Хайнци, дорогой Хайнци, я безумно рада слышать твой голос. Вчера весь вечер пыталась дозвониться, но тебя не было дома. Ты знаешь, что случилось?

Я не знал.

— Я была у врача, и знаешь, что он сказал? Угадай, что он сказал, Хайнци?

Я смог только повторить свое ободряющее «да». Она продолжала:

— Он сказал, что у меня будет ребенок.

Я испугался, что женщина выскочит из трубки и бросится мне на шею.

— Ребенок, Хайнци! Ты понимаешь?! Наконец-то у нас все получилось, а ведь мы почти потеряли надежду. Хайнци, я так счастлива! Вот видишь, я оказалась права! Надо только очень сильно захотеть!

Я вяло подумал, как бы предупредить этого беднягу Хайнци о привалившем ему счастье.

— Хайнци, милый, скажи же что-нибудь. Пожалуйста!

— Алло, вас приветствует сеть закусочных Макдоналдс, отдел фишбургеров и яблочных пирожков. Добрый день!

— Что?! Это не Хайнци? Извините, не туда попала!

Разговор прекратился, но в ушах еще стоял треск ее болтовни. Я сделал усилие над собой, чтобы наконец полностью проснуться, и встал под душ. Телефон звонил еще дважды. Хайнци явно дал ей фальшивый номер.

Побрившись и одевшись, я допил пиво и вышел из квартиры.

В почтовом ящике лежали рекламные листовки, настойчиво призывавшие приобрести свиные отбивные, купальники или зубную пасту, а также проспект одного заведения ритуальных услуг. Больше ничего.

Я нацарапал на похоронном проспекте «Доброе утро» и сунул его в почтовый ящик Майера-Дитриха. Входная дверь распахнулась, и в коридор ввалился торговец овощной лавки, увешанный бананами. Он пробормотал что-то невнятное и быстро исчез в своей квартире.

Я зажег сигарету и вышел из дома на раскаленный и вязкий от жары асфальт. Мой зеленый «Опель-кадет» стоял через несколько домов в том месте, где парковка была запрещена. Под дворниками белела штрафная квитанция. В городе стояла адская жара. Автомобиль раскалился. Обжигая пальцы, я открыл дверцу. В машине было душно и воняло, как в сауне, в которой оставили грязные носки.

Я тронулся, наслаждаясь дуновением встречного ветерка. Было одиннадцать часов. Улицы опустели, весь служивый люд корпел в своих конторах, а праздный — нежился у бассейнов. По тротуару тащились лишь несколько домохозяек с пакетами, набитыми покупками. Я с трудом втиснул свой «Кадет» между машинами в двух кварталах от офиса.

Мой офис расположен на окраине старинной части Франкфурта, хорошо охраняемой несколькими тысячами американцев, которые после войны понастроили здесь свои унылые коробки. На километры протянулась полоса зеленых и желтых домов, когда-то огражденных колючей проволокой, лишь местами чередующихся с курятниками и всевозможными складами.

Напротив офиса есть небольшая булочная. Я зашел туда, чтобы купить что-нибудь к завтраку.

За прилавком стояла толстуха — дочь хозяина, наглядная реклама изделий из теста, которые продавал ее отец. На ней было платье свободного покроя, сквозь которое просвечивали бежевые бретельки бюстгальтера, впивающиеся в ее розовые плечи. Я терпеливо подождал, пока одна пожилая дама наконец-то сделает заказ не менее чем для сотни своих престарелых товарок, и галантно спросил у толстухи:

— А что у вас есть в смысле тортика, любезная? — Все-таки сегодня мой день рождения.

— Есть «Захер», «Шварцвальдский», «Ромовый», «Принц-регент», «Сливочный», — бодро отрапортовала толстуха и, наклонившись ко мне, прошептала: — Ромовый торт папа сегодня, к сожалению, изговнял.

Я выбрал два куска «Захера», взял с полки пачку кофе, заплатил, загадочно подмигнув девице, перешел дорогу и направился к дому № 73.

Мой офис находится на третьем этаже бетонной глыбы средней величины и светло-коричневого цвета. Здесь я тоже заглянул в почтовый ящик, но тот был пуст. В холле и на лестнице стоял запах дезинфекции. Из кабинета стоматолога на втором этаже доносились стоны и жужжание бормашины. Я захлопнул почтовый ящик, поднялся по лестнице и вставил ключ в замочную скважину. На двери красовалась табличка:

Частным детективом я стал три года тому назад. Согласитесь, занятие не для турка, живущего в Германии.

Мои родители Тарик Каянкая и Улькю Каянкая родились в Анкаре. Мать умерла во время родов в 1957 году, а я ухитрился появиться на свет. Ей было тогда 28 лет. Отец, слесарь по профессии, решил спустя год поискать счастья в Германии. Вторая мировая война и полудиктаторский режим в стране погубили всю его семью. Родственники моей матери ненавидели отца. Почему — так и осталось для меня загадкой. Пришлось ему взять меня с собой, так как оставить меня было абсолютно не на кого.