Череп императора

Договорить он не успел — в туннеле погас свет. Моментально и опять совершенно неожиданно. Тьма упала на нас ватным одеялом — точь-в-точь, как в прошлый раз…

— Что за фигня? — удивился невидимый в темноте Осокин. — Здесь что…

Он неожиданно замолчал. Я напряженно вслушивался в то, что происходило вокруг.

Как я мог забыть?! Как, черт возьми, я мог об этом забыть?! Ежедневная минутная технологическая пауза, во время которой происходит перезарядка аккумуляторов! Ровно в полчетвертого. Как это могло вылететь у меня из головы?!

Прошла неделя, но, как и в тот понедельник, я стоял на двести метров ниже уровня городских улиц, и меня окутывала мгла — непроницаемая и всеобъемлющая… Ночь мироздания… И я снова почувствовал себя заживо похороненным в этом лабиринте.

— Леша, — сказал я шепотом, — ты этого гада держишь?

Осокин не отвечал.

— Леша? — повторил я погромче. — Леша! Черт возьми, подай голос, где ты есть?

Осокин не отзывался, а в той стороне, где я видел его в последний раз, слышалось какое-то шебуршение и тяжелое сипение.

Я рванулся туда, зацепился ногой за рельсы, чуть не упал. Уткнулся руками во что-то мягкое.

— Кто это? — рявкнул я.

— Это я, Илья, это я, — ответили мне из темноты голосом Брайана.

— Осокин где? Капитан? Ты их слышишь?

— Нет.

Я выставил вперед растопыренные пальцы и маленькими шажками стал потихоньку продвигаться вперед.

В воздухе что-то загудело — так же, как в прошлый раз за секунду до того, как зажегся свет.

…Осокин лежал, скрючившись, поперек рельсов и, словно выброшенная на берег рыба, беззвучно глотал ртом воздух. Капитана видно нигде не было.

— Что?! Что, мать твою?! Чем он тебя?!

— Да все со-мной нормально, — просипел Осокин. — Ногой подсек, спецназовец недобитый… Его, его лови. Он вон туда побежал!

Вон туда? Я кинул взгляд в глубь туннеля. Мне показалось, что там, в глубине его, я различил метнувшуюся тень.

Первые метров двести я пробежал со скоростью, которой позавидовали бы многие олимпийские чемпионы. Потом в боку что-то закололо, и темп пришлось сбавить. Я явно нагонял его — удаляющаяся спина капитана была уже совсем недалеко. Он бежал, смешно задирая ноги, скрученные за спиной руки явно ему мешали. Удар Осокина по затылку явно не прошел для него даром: сколь-нибудь приличную скорость он так и не развил.

Он свернул из основного туннеля в боковой, я бросился за ним. Он свернул еще несколько раз, я не отставал. Через десять минут такой гонки он вдруг встал, обернулся ко мне и проорал:

— Не подходи ко мне ближе!

Я встал, наклонился и прижал руку к тому месту, где кололо в боку. Вот, черт. Никакого здоровья уже не осталось. Дышать было тяжело, и утешало только то, что напитан тоже выглядел не блестяще. Он прислонился к стене совсем узенького технического туннеля и смотрел на меня ненавидящими глазами.

Если там, где мы проводили свой следственный эксперимент, стояла гробовая тишина, то теперь вдалеке слышались какие-то странные шумы. Я вспомнил — капитан говорил, что этот перегон метро ремонтируют.

— Не подходи! — крикнул он. — Не подходи ко мне! Дай мне уйти…

— Нет, — сказал я.

Капитан, пятясь задом, отступил еще на несколько метров и теперь стоял поперек рельсов какого-то из боковых ответвлений туннеля.

— Дай мне уйти! Просто стой там, где ты стоишь!.. Не заставляй меня убивать тебя еще раз!

— В прошлый раз у тебя получилось не очень… Может, мне повезет и сейчас? — крикнул я, сворачивая вслед за ним.

— Я убью тебя голыми руками! Поверь, я умею это делать! Ты все равно проиграешь! Такие, как ты, всегда проигрывают!

Он стоял и смотрел на меня. С этот расстояния мне было четко видно его лицо — перекошенная от бессильной ярости маска. Где-то вдалеке за его спиной блестел странный свет.

— Вы вечно мешаете! Вечно вертитесь под ногами и мешаете делать дело! Кто ты такой? Кто ты такой, чтобы мешать МНЕ?! Все было бы нормально, если бы не ты! Откуда ты взялся?! Зачем ты лезешь в то, что тебя не касается?!

Мне было видно, что он пытается высвободить руки, но у него ничего не выходило, и от этого он только еще больше заводился и орал, брызгая слюной. Свет за его спиной стал отчего-то ярче, но что там творилось, мне было не видно. Все загораживала фигура капитана.

— Я служу государству! Служу!.. Я делаю дело! А чему служат такие, как ты?! Ты алкаш, отброс общества! Таких, как ты, нужно ссылать в лагеря! — орал он мне. — Терпеть не могу таких никчемных людишек!

Теперь свет заливал весь туннель, и капитан стоял в его лучах, словно на сцене. Он не видел, что творится за его спиной, — а я видел.

— Оглянись! — крикнул я. — Посмотри назад!

Он не реагировал. Он стоял и, тяжело дыша, сверлил меня своими бешеными глазами.

— Сзади! Там поезд! — крикнул я.

— Что?

— Поезд! — крикнул я. Лязг железных колес было невозможно не слышать, но он, похоже, не слышал ничего на свете.

— Обернись!!!

Он обернулся, но было уже поздно…

Груженный гравием локомотив вынырнул из-за поворота на полном ходу. Капитан дернулся в сторону, хотел бежать, но оттуда, где он стоял, бежать было некуда. Равномерный могучий ход поезда был неумолим, как Судьба, и, даже не вскрикнув, капитан упал, скомканный его движением. В грозном механическом грохотанье колес слышалось что-то, к чему бесполезно обращаться с мольбой. Что-то омерзительно брызнуло на стену, и, не выдержав, я закрыл глаза.

Электровоз прогромыхал мимо того места, где я стоял, даже не притормозив. Перебарывая себя, я взглянул на еще вибрирующие рельсы. Поперек них смятой старой куклой лежал тот, кто еще секунду назад считал себя почти что богом.

Я отвернулся и медленно побрел назад.

— Ты живой? — бросилась ко мне Дебби. — Что там? Где капитан?

— Не ходи туда, Дебби, не надо…

Она заглянула мне в глаза и не стала ни о чем спрашивать.

— Как Осокин? — поинтересовался я.

— Осокин жив и уже оклемался. Как ты?!

— Я тоже жив… Все хорошо… Теперь все совсем хорошо…

Она обняла меня и уткнулась лицом мне в грудь. А по туннелю навстречу нам уже бежали омоновцы в камуфляжной форме…

20

Заломив лихой вираж и подняв целую стену брызг, машина свернула с Пулковского шоссе на дорогу, ведущую в международный аэропорт. Дождь остервенело лупил в стекло, и как таксист умудряется хоть что-то видеть дальше метра от капота, я не мог себе даже представить.

— Сколько времени? — тихо спросила Дебби.

— Не знаю, — сказал я. — Но мы успеем.

Мы сидели рядом, соприкасаясь только локтями, и боялись даже пошевелиться, чтобы не потерять этого ощущения. Ощущения того, что мы вместе. Пока вместе…

До рассвета было еще далеко, но ночной мрак уже начал понемногу превращаться в мутную утреннюю серость. А когда ее самолет поднимется в воздух, наверное, будет уже совсем светло, и я смогу смотреть ему вслед, а она, может быть, прижмется к иллюминатору и увидит внизу меня. Совсем крошечного, в мокром от проливного дождя плаще…

— Знаешь, Илья, — сказала она, — вчера в «Долли»… Глупо получилось… Мы ведь договаривались, что проведем эту ночь вместе. Я ждала этого, готовилась. Попросила дежурную по этажу постелить мне белье получше… Но ты ничего не говорил, и я злилась. Злилась и боялась, что ты забыл о нашем разговоре. А когда ты встал из-за стола, пошел покупать пиво и, вместо того чтобы вернуться к нам, остался болтать у стойки с какой-то шваброй… Знаешь, я разозлилась окончательно и…

— Не надо, Дебби, — сказал я.

— Нет, я хочу, чтобы ты знал. Я встала и хотела уйти. И я бы ушла, наделала всяких глупостей, пошла в какой-нибудь клуб, и все такое… Но твой друг Алеша — он не дал мне этого сделать. Он проводил меня до гостиницы и просидел со мной всю ночь… Мы говорили о тебе. Он говорил о том, какой ты на самом деле… Он рассказал мне, как в прошлом году в тебя стреляли, — почему ты никогда не упоминал об этом при мне?.. Он очень хороший друг. Он сказал, что мы идеально подходим друг для друга, а когда я ответила, что тебе на меня наплевать, он сказал, что ты меня любишь. И он не притронулся ко мне даже пальцем. Потому что друзья не могут так поступать…