Том 25. Полицейский и призрак

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

— Где-то на той неделе, перед его поездкой в Нью-Йорк. Я думаю, он все еще занят делами, потому что пока не вернулся.

— Почему вы так думаете? — спросил я.

Она уставилась на меня с искренним удивлением:

— Мэриан сказала, что на этой неделе он еще не показывался в офисе, и дома у него телефон не отвечал.

— Он вернулся, — сказал я тихо. — И обнаружил сегодня тело Элис. Тот, кто убил ее, отвез тело в пляжный домик. Другой полицейский поджидал в его квартире, но он там так и не появился. Насколько я знаю, кто-то сказал ему, что его подружку убил Пит Мендоза. Он отправился в долину с целью его убить.

— И что он?.. — пролепетала она.

— Он был во всеоружии, но один из людей Мендозы его опередил.

— Чак мертв?

— Мне очень жаль. — Голос мой прозвучал не вполне искренне.

Ее лицо внезапно скривилось, слезы полились по щекам. Я взял у нее бокал, поставил на столик и, обхватив за плечи, утешал, пока она не стала успокаиваться. Наконец она сумела выговорить дрожащим голосом:

— Непонятно, зачем Чак совершил это безумство?

— Не знаю, — ответил я искренне. — И не знаю даже, Мендоза ли убил Элис Медину.

— Вы арестовали того, кто убил брата?

— И он, и Мендоза мертвы, — произнес я устало. — Славная была ночка с точки зрения принятия превентивных мер!

— Чак и я никогда не были особенно близки, — сказала Рона, — но он последний из нашей семьи. — Опять закапали слезы, она быстро поднялась, извинилась сдавленным голосом и выскочила из комнаты.

Сейчас было самое время разыграть роль симпатичного копа, подняться и потихоньку удалиться, оставив ее наедине со своим горем. Но именно сейчас у меня на это не было времени. Рона вернулась минут через пять. Она была бледна и собранна, только с предательски покрасневшими веками.

— Извините, лейтенант. — Она опять уселась на кушетку и выпила залпом полбокала.

— Расскажите мне про организацию ШЛюХИ, — попросил я.

Карие глаза глянули на меня с удивлением поверх края бокала.

— А что рассказывать? Полагаю, вы уже знаете, это женское освободительное движение, замаскировавшее себя под таким названием. Довольно экстравагантно. По мне, так эта шутка дурного вкуса слишком затянулась, но другие девушки восприняли ее всерьез. Даже Чак.

— Вот как?

— Когда он рассказывал мне про ту замечательную девушку, которую встретил в Лос-Анджелесе и которая с подругами хочет жить в Пайн-Сити, он также добавил, что они члены организации ШЛюХИ. Я вначале думала, все это шуточки, но потом поняла, что Чак воспринял это вполне серьезно. Он хотел, чтобы мы совместно арендовали жилье. Идея меня не слишком захватила, но брат настаивал, и я в конце концов согласилась.

— Вы арендовали этот дом вместе с остальными девушками?

— В целом все более или менее устроилось, — подтвердила она. — У них своя жизнь, у меня своя.

— Давно ли вы живете все вместе?

— Три недели. И вот все вдребезги! Убили Элис, а теперь вот и Чак!

— Что за человек была Элис? — спросил я.

Она на минутку задумалась.

— Натура очень страстная. У Стефани и Лизы проявлялось чувство юмора, даже по отношению к организации ШЛюХИ, у Элис никогда. Как будто она собиралась всю себя посвятить этому делу, это для нее была своего рода религия.

— Вы сказали, Чак по ней с ума сходил, а она как будто была к нему равнодушна?

— Думаю, да. — Она допила свою порцию. — Мне иногда казалось, она просто Чака использует. Но не могла разгадать целей.

— Может, хотела отпугнуть подруг от вас обоих, — предположил я.

— Зачем ей это?

Я усмехнулся, допил спиртное и поднялся:

— Я же полицейский и всего лишь задаю вопросы. Простите, что мне пришлось принести скорбную весть о вашем брате.

— Вам надо уходить?

— Долг призывает, как говорится.

— Лейтенант Уилер, — произнесла она, — а имя у вас есть?

— Эл.

— Мне бы хотелось, чтобы вы остались, — произнесла она очень мягко.

Я честно ответил:

— Мне бы тоже хотелось. Но именно сейчас — не время и не место.

— Именно что время и место, Эл.

Она поднялась и выпрямилась. При этом, случайно или нет, платье распахнулось, открыв ее прекрасную стройную фигуру — воплощение зрелой чувственности, прямо противоположное девственной невинности, — груди, как спелые гранаты, прелестный темный треугольник лобка, поделенный пополам. Она не сделала попытки прикрыться, и я понял, что платье распахнулось намеренно.

Она протянула ко мне руки, словно в мольбе.

— Не уходи, Эл. Пожалуйста, останься со мной. Мы займемся любовью, я так хочу, и это справедливо, как ты не понимаешь? Жизнь побеждает смерть. Проклятье! Помоги мне забыть смерть Чака или, по крайней мере, помоги мне с этим смириться!

— Рона, извини, — только и смог ответить я.

Она довольно чувствительно ударила меня тыльной стороной ладони по лицу и всхлипнула:

— Несчастный сукин сын! Убирайся отсюда, и чтоб я больше тебя не видела!

Резко повернувшись, она выбежала. Я услышал, как дверь ее спальни захлопнулась. Иногда становится вполне очевидным, думал я с горечью, направляясь к выходу, что прав был мой отец, надо мне было выбрать другую работу. Усевшись в машину, я поехал к пляжу, подобно тем девицам, ощущая настоятельную необходимость устроить себе перерыв посреди недели.

К пляжному домику я добрался почти в полночь. Будь у меня побольше времени, я бы обязательно полюбовался полной луной, сиявшей на безоблачном ночном небе и озарявшей мягким светом все те же извечные океанские валы. Перед домиком стоял старенький фургон, я примостился около него.

Дверь отворилась, на пороге, приветливо улыбаясь, показалась Лиза Фрейзер. Когда я приблизился, она протянула мне стакан и произнесла легко и спокойно:

— Добро пожаловать, лейтенант. Виски со льдом, специально для вас. Но без содовой, уж извините нас, жителей пустыни.

— Благодарю. Вы меня ждали?

— Я звонила Роне минут двадцать назад, просто удостовериться, что ей там не слишком одиноко. Она мне все рассказала про ваш краткий визит и ужасную новость о Чаке. — Ее зеленые глаза излучали дружелюбие. — Вы должны мне все рассказать попозже, теперь же я хочу, чтобы вы вошли и встретились еще кое с кем.

На ней по-прежнему были черные брюки и высокие сапоги черной кожи, вместо белой блузки — черная. Я подумал о властном характере этой девушки и о том, какими интересами заполнена ее жизнь.

Она посторонилась, пропуская меня, я зашел в гостиную. Человеку, поднявшемуся мне навстречу с ротангового кресла, было лет тридцать пять. Среднего роста, широкоплеч, сразу видно, что силищи его хватило бы на троих. Кожа — то, что можно было разглядеть под густыми усами и спутанной бородой, — загорела до черноты. Он улыбнулся, открыв сияющие белизной зубы.

— Лейтенант, — промурлыкала Лиза Фрейзер, — позвольте представить вам Хуана Эрнандеса.

— Очень рад, лейтенант. — Эрнандес сжал мне руку словно клещами. — Я только что услыхал про Мендозу. Не могу сказать, что это разрывает мне душу, но мне жаль, что все получилось таким образом.

Ответить на это было нечего, я просто усмехнулся и отпил из своего стакана.

— Хуан пользуется полной поддержкой организации ШЛюХИ в своей борьбе за признание профсоюза и предоставление людям нормальных трудовых и жилищных условий, — заговорила Лиза, как на митинге. — Мы тут в последний раз прикидываем, какую помощь может оказать организация завтра на демонстрации.

— Улыбки восхищения, трепещущие платочки и галлоны лимонада жаждущим героям, когда все кончится, — посоветовал я.

— Вы циник, — заметила она беспечно. — Что, собственно, еще ждать от полицейского.

— Всегда можно ждать от него чего-нибудь особенного, — добавил я.

Ее глаза выражали чувство беспомощности, пришедшее на смену беспечности.

— Ну, думаю, мне пора, — заявил Эрнандес решительно. — Поздно уже, а мне рано вставать.