Мнемозина (СИ)

— Да, — равнодушно произнес он. — Глеб Ксюшу не убивал.

— А вы?

Макаров растянул губы в грустной улыбке и, зажмурившись, залпом допил коньяк, а потом протянул бокал мне.

— Налей еще… Я? Нет, я ее тоже не убивал. Чего уж скрывать. Ты и так до фига знаешь, раз сумел добраться до Глеба. Тебе, наверное, это не понять, но я ее любил. И сам себя презирал за эту любовь. Она меня выжигала изнутри, но я никак не мог отказаться. Это же было ненормально, потому что я Ксюшу с детских лет знаю, всю жизнь относился к ней, как к ребенку, и надеялся, что когда-нибудь она войдет в нашу семью. Они с Глебом стали встречаться. Все было хорошо, а потом… Как-то все не туда пошло.

Я поднял бутылку, налил Макарову коньяк и толкнул по столу. Бокал не доехал до него приличное расстояние, и хозяину кабинета пришлось подняться, чтобы взять сосуд. Сделав щедрый глоток, Макаров поглядел на меня, и в его глазах вдруг вспыхнуло раздражение.

— Я говорю с тобой, чтобы ты от нас отстал, — холодно произнес он. — Это такой жест доброй воли, поскольку мне не нужна война с Рокотовым. И без нее хватает сложностей. Но отвечать за смерть его ребенка я не стану.

Мне подумалось, что в одно мгновение девочка, которую Макаров любил по его же собственному признанию, внезапно стала обезличенной разменной монетой в бойне двух капиталов.

— Сколько ей было, когда вы ее совратили? Пятнадцать? Шестнадцать? — резко спросил я. Макаров усмехнулся, не по-доброму, и в нем на миг проснулся прежний хищник. Между губ на миг мелькнули ослепительно белые для настоящих зубы, сделав хозяина похожим на крысу.

— Совратил… Это спорный вопрос, кто кого совратил. Она сама притащилась ко мне в спальню после дня рождения Глеба. Я был пьян, Наташа спала в другой комнате. Она частенько уходила, когда я напивался. Ксюша просто явилась среди ночи, оседлала меня и стала целовать, стащила трусы… Я даже не понял, кто на мне сидит. Это был просто секс на тот момент, пьяный секс, где обоим было кайфово. Да, мне нравилось. Еще как нравилось, а как это могло не понравиться? В маленькой девочке сочеталась похоть и скромность. Никто бы никогда не поверил, на какие штуки она способна. Я бы мог тебе сказать, что когда понял, кто на мне скачет, то пытался ее остановить, но ты же не поверишь?

— Не поверю, — сказал я. — Вы ведь не привыкли себе ни в чем отказывать? Даже если для того придется в чем-то ущемить родного сына.

Макаров поморщился.

— Не жалоби меня, Стахов. Да, не привык. И я понимаю, что это извращение, почти педофилия, но мне нравилось, понимаешь, осознавать, что я еще ого-го, и со мной можно вот такое вытворять: не за деньги, не за власть, не за тачку и айфон. Да, в ту ночь она меня трахнула, а потом, когда до меня дошло, кто со мной в койке, я разошелся и трахнул ее, и еще раз, и еще. Мы трахались как кролики до самого утра. Мне понравилось, потому что молодое тело — это молодое тело. А утром, когда совсем не осталось сил, она ушла обратно в гостевую комнату, потому что порядочные девочки не спят со своими мальчиками. Это вообще на сон походило, я даже сам себя спрашивал потом, не приснилось ли мне происходившее ночью, тем более, что на завтраке Ксения вела себя так, будто ничего не случилось. Я на нее глядел и в голове все переворачивалось. Девчонка была великолепной актрисой. Я даже поднялся и поглядел на свою разоренную постель, а потом скинул простыни на пол и сам унес их в машинку. Глеб ничего не узнал, Наталья тоже ничего не заподозрила. Я думал, что это кончилось. Но она не захотела ничего заканчивать.

— Сколько это продолжалось? — спросил я. Макаров пожал плечами.

— Что-то около двух лет. Нет, я пару раз пытался с ней поговорить, мол, что это все ненормально, но все разговоры заканчивались одинаково, в койке. Я не мог от нее отказаться. Это как наркота. С Ксенией я чувствовал себя моложе на двадцать лет. Мне даже виагра не нужна была, я ее хотел, как подросток. Черт, да у меня в штанах все дымилось едва я ее видел, кожа горела огнем. Мы встречались в самых разных местах: в ее квартире, в нашем загородном доме, гостиницах, однажды она пришла к нам домой, в гости к Глебу, мы смогли вырвать четверть часа, и я трахнул ее в чулане для гладильной доски и пылесоса, боясь, что нас застанут. Черт, да я каждый раз боялся, что вот сегодня — точно в последний раз, она откажет и предпочтет мне другого, какого-нибудь сопляка и потому не мог наесться ею. Но ей не надоедало. До того вечера.

Макаров допил коньяк и тупо уставился на дно бокала.

— Мне без нее тошно, — нехотя произнес он. — Это же одно и то же, что просто остаться без какой-то сучки. Мы были близкими людьми, понимаешь? Сейчас я сам себе противен, а тогда мне казалось нормальным спать с невестой сына. Когда Ксения умерла, я тоже умер наполовину, будто в бочину вцепились и кусок мяса вырвали. Вроде можно жить, только капец как больно. Хотя что тебе объяснять? Ты же не поймешь.

Волею случая я как раз прекрасно понимал, о чем он говорит, но жалости к престарелому педофилу не было. Все, что я чувствовал, было презрение, потому мне с трудом удавалось сдерживать себя в руках.

— Что произошло в тот вечер? — спросил я. Макаров выразительно поглядел на бутылку, и я поднялся и налил ему коньяку, но он не стал пить, и только вертел бокал, согревая спиртное руками.

— Накануне у Глеба была выставка. Наталья закатила скандал, облила Ксению вином и обозвала потаскухой. Наташа давно… подозревала, что у меня кто-то есть, но, видимо, не догадывалась, с кем я могу спать, оттого ее ярость была просто разрушающей. Ксения убежала, а потом позвонила мне в слезах. Я не мог приехать сразу, понимаешь? Наташа… Она моя жена.

— Ксения полагала, что вы на ней женитесь, — заметил я. Макаров долго молчал и разглядывал стол сквозь стекло бокала и плещущуюся в нем жидкость.

— При всей своей кажущейся взрослости и разумным действиям, у Ксении была совершенно вывернутая деформированная психика, — произнес он со вздохом. — Мне казалось, она понимает, что мы с ней ненадолго, и что все рано или поздно кончится. Потом она стала заговаривать о замужестве, но я резко пресек эти темы. Больше она не говорила о том, что хочет моего развода с Натальей, а я бы и не стал… Ксюша часто не понимала, что можно делать, а что нельзя. Ладно я, без в ребро, но девчонка семнадцатилетняя… Эта ее мораль: спать с папочкой, с сыном и думать, что все ништяк…

— Мне кажется, или вы ее осуждаете? — изумился я.

— Сладкое вредно, Стахов. И бухло вредно. И курить. И наркота. Но мы все это употребляем. Сознаем, что вредно, но все равно жрем и пьем. И разумная часть моей башки Ксению осуждала. Только мужики разумной частью головы редко думают, когда охота трахаться. А мне хотелось. И только с ней. Но я не собирался на ней жениться. В ту ночь я ей это еще раз сказал. У нее была истерика. По ее мнению, мы все ее бросили.

— Вы приехали на машине из своего служебного гаража? — уточнил я. Макаров не удивился.

— Я всегда пользовался разными машинами. Не хотелось, чтобы Наталья узнала. Даже когда она уже была в курсе, я поехал к Ксении, чтобы поговорить на служебной машине. Хотелось, чтобы она видела, что моя машина стоит в гараже. Но жены дома не было.

— Потому что она была в вашей квартире, там же, в доме Ксении? — спросил я.

— Ну, — пожал плечами Макаров, — я этого не знал. Мы поговорили. Ксения поплакала, назвала меня старым козлом и велела убираться из ее жизни вместе с моим вялым хером и инфантильным сыночком, с которым она встречалась из жалости. Я ей чуть не вписал, но потом подумал, что это злость говорит, поэтому просто уехал. Даже тогда я не хотел, чтобы все кончалось, несмотря на разговор с женой и сыном.

— Не любите, когда у вас отнимают любимые игрушки? — усмехнулся я. Макаров побагровел и стиснул бокал. Стекло хрустнуло, и сквозь пальцы миллионера потекла красная жидкость: то ли коньяк, то ли кровь.

— Она не была моей игрушкой! — прорычал он.

— А кем она для вас была? — не моргнув глазом, спросил я. — Вы спали с ней, несмотря на то, что ее любил ваш сын. Вы не собирались разводиться с женой. Подумайте, остались ли бы вы с Ксенией, если бы ей было не семнадцать, а тридцать? Когда она стала слишком настойчивой, вы предпочли избавиться от нее, верно? Потому и поехали к Ксении в тот вечер.