И нет мне прощения

– Простите, мне так неловко… Как вас зовут?

– Петр Ефремович. А тебя как звать?

«Петр». Манон совершенно некстати, абсолютно не к месту вдруг вспомнила, как целовалась с Петей Ломовым. Даже щеки ее вспыхнули от неловкости. Или не от неловкости, а от…

– Манон.

– Ишь, имя у тебя какое красивое! И редкое. Как Манон Леско, аббата Прево, да?

– Верно, – она улыбнулась. – Хотя, скорее, как героиня оперы Пуччини.

– Мама твоя, значить (он так и произнес: «значить»), оперу любит? Коль тебя так назвала?

– Любит, – кивнула Манон. Рассказывать о своей маме у нее не было никакой охоты. – Вы меня привели к себе… А что со мной такое произошло, скажите? Почему я оказалась тут, у вас?

Старичок качнул головой неопределенно.

– Может, чаю тебе сделать, дочка?

– Спасибо… Но я бы домой предпочла…

– Это понятно. Я тебя не держу. Хотя гости редко у меня бывают, я б и рад поговорить-то… – увидев выражение лица своей гостьи, он поспешно продолжил, – но понимаю, тебе после всего этого домой, конечно…

– После чего, Петр Ефремович?! После чего «всего этого»?!

– Ох, прости, напугал я тебя! Я ж не знаю, на самом-то деле. Просто я тебя сразу заприметил: не та ты девушка, чтобы по ночам по бульварам шляться!

– Я… шлялась?

– Ну вот, опять я неловко выразился… Давай расскажу тебе по порядку. Дело вот как было, дочка: сидела ты на скамейке в своем красивом платьице и спала крепко. Я иногда по ночам гуляю, от бессонницы. У нас тут спокойно, полиция часто ездит, так что погулять старому человеку можно без опаски… Так вот, вышел я погулять и тебя увидел на скамейке: спала ты, милая, крепко. Может, у тебя драма сердечная приключилась и ты в вине решила ее утопить… Не думай, я не вмешиваюсь! Я старый человек, много жил, много видел и знаю, что иные раны души посильнее телесных бывают…

Манон попыталась сообразить, наличествовала ли у нее «рана души», но ответ на данный вопрос был, хоть и не слишком уверенный в виду ее странной забывчивости, но все же отрицательный.

– В общем, выглядела ты, дочка, не обижайся уж, как пьяная…

– Пьяная?!

Только сейчас Манон сообразила, что имел в виду старичок, сказав, что она «драму сердечную в вине решила утопить».

Старичок немного смутился.

– Вроде того… Я тебя обидел, дочка? Ты не пьяная была? Ты извини, я рассказываю, как есть, – в смысле, как думал… Ты же сама спросила…

– Я не помню, Петр Ефремович. Ничего не помню. Если и была пьяная, то где напилась и почему, не представляю…

Старичок похлопал ее по руке утешительным жестом: мол, бывает, не горюй!

– Пожалуйста, дальше!

– Спала ты, значить, на скамейке крепким сном. А вокруг тебя трое малолетних пацанов крутились. Сумку твою сначала забрали, а ты и не шелохнулась. Сам я подальше отошел, в кусты, – я старый человек, меня даже мальчишки обидеть могут, так что отошел я от греха подальше, – однако ж наблюдал… Ты на руки свои посмотри, дочка. Видишь, ничего от твоих колечек не осталось? И часиков нет. Уж не знаю, золотые были или как, но сняли их с тебя. И на шейке что-то у тебя висело, тоже стащили. В общем, как елочку после Нового года тебя разобрали. Ну, пацаны быстро смылись после дела своего нечестного, а я осмелился, к тебе подошел. Думаю: грех оставлять девушку беспомощную на бульваре-то… Растолкал я тебя и к себе привел… Вот и вся история. Ты, главное, сейчас водички побольше пей. Чтобы почки гадость эту вывели поскорей!

– А таблетки от головной боли у вас не найдется?

– Найдется. Но я тебе ее не дам, дочка. Нельзя таблетки с алкоголем. Вот до дому доберешься, там уже и выпьешь. А сейчас нельзя, гадость эта у тебя еще в организме гуляет… Я врач. Ну, был врачом, сейчас уж что, на пенсии давно… Но ты мне верь, я тебе дело говорю.

– Спасибо вам, Петр Ефремович! Как жаль, что у меня все украли… Я бы вам денег дала за гостеприимство ваше!

– Эк ты… Что ж вы, молодые, деньгами все меряете, а? Доброе дело для добра делается, дочка, а не за интерес. Не нужно мне твоих денег, не взял бы.

Манон стало стыдно, аж краска в лицо бросилась. Она ведь сама «доброе дело для добра делает, а не за интерес»! Как же ее черт за язык дернул сказать такое Петру Ефремовичу!

– Простите меня. Можно я вас просто обниму?

– А это с удовольствием, – произнес старичок, вскинув худые руки ей навстречу.

Дом, который она покинула, – старенький четырехэтажный, – стоял во дворе, а за двором оказался бульвар. Манон не смогла опознать, какой именно, но ясно, что находилась она в центре Москвы. Таких домов на окраинах нет. Она пожалела, что не спросила у Петра Ефремовича адрес, но возвращаться не хотелось.

Надо поймать такси, подумала она. Однако ей снова отчаянно захотелось пить, а бутылку с водой, как советовал Петр Ефремович, она взять забыла. К тому же она вдруг ощутила столь невыносимый голод, словно не ела сутки. От голода и жажды ее мутило. Такси отменяется, пока она не поест и не выпьет сока…

О нет, только не сока!!! Почему-то от одной мысли о соке ее замутило еще больше… Чаю! Зеленого! С мятой!

Завидев первый же ресторан, – благо почти рядом, – Манон направилась туда. «А такси вызову из ресторана…» – подумала она.

На нее в ресторане странно посмотрели. И то, она в вечернем платье, с утра-то… Да и видок у нее, наверное, тот еще… В квартире старичка Манон не подумала глянуть на себя в зеркало, но надо полагать, что макияж ее того, тю-тю…

Сделав заказ, она отправилась в туалет. Зеркало подтвердило ее худшие опасения: тушь расплылась под глазами, под которыми и без того были синюшные круги… Хороша…

Без сумочки своей она чувствовала себя, как без рук: все для макияжа, равно как и для снятия оного, она обычно носила с собой. В ней, в сумочке. И как же теперь без нее?..

Она сорвала лист бумажного полотенца, намочила его водой и оттерла, с грехом пополам, черные круги под глазами… Остались лишь нестираемые, синюшные. Ну и черт с ними.

Она вернулась за столик. Ей уже несли заказ: омлет с ветчиной и чайник с зеленым чаем. Жадно набросившись на еду, Манон пыталась восстановить в памяти события, отделявшие ее от ужина в ресторане с Костей до пробуждения в квартире старичка… Но ничего не получалось.

Наевшись, Манон почувствовала себя лучше. Она налила чай из чайничка и принялась рассматривать через стеклянную стену ресторана улицу в надежде ее опознать…

Ах, да, она же собиралась вызвать такси!

И вдруг до нее дошло: нет у нее мобильника, украли… Но, самое интересное, у нее нет денег! Как же она будет расплачиваться в ресторане за свой завтрак?!

Ни разу за всю свою жизнь Манон не случалось находиться в подобной ситуации. Мало того что ее приняли за алкашку, мало того что ее ограбили, мало того что ей память отказывает, – так она еще оказалась неплатежеспособна в ресторане!!!

Что же делать? – с отчаянием думала она, представляя тот момент, когда придется расплачиваться. Что же делать, а? И телефона при ней нет, позвонить Петру она не может… Собственно, почему Пете? Можно Косте позвонить, он наверняка примчится ее выручать, рыцарь…

Размышляя, она уставилась в стекло… И вдруг увидела на бульваре Петра. А рядом с ним детектива, Алексея Андреевича. Ей показалось, что они собираются зайти именно в этот ресторан! Какое невероятное везение!!!

Промелькнула мысль, что ей эти двое пригрезились. Что они делают столь ранним утром, вдвоем, на этом бульваре? Не может такого быть, это слишком похоже на чудо, – но чудес ведь не бывает!

Двое мужчин, в которых она узнала – ну, ей показалось, что она узнала… – Петю и детектива, остановились у перехода, но с места не двигались, несмотря на зеленый сигнал светофора. Они что-то горячо обсуждали и были со всей очевидностью заняты этим разговором… Или, скорее, спором.

Светофор переключился на красный, потом снова на зеленый, а они все о чем-то спорили.