Мальчик на качелях

– Подлинники предназначались не частным коллекционерам, а вам, Олег Станиславович, – сказал я. – Началось это действительно два года назад. Вы знали, что Вьгшемирский-младший влюблен в вашу племянницу, встречается с ней, но не обращали на это никакого внимания. Но однажды от Риты вам стало известно, что Юрий занимается живописью, и вы решили воспользоваться этим. Когда пришла вам в голову эта мысль? Может быть, во время ежегодного посещения кладбища, куда вы ходили на могилу Елизаветы Максимовны с букетом желтых роз? Ведь вы, Олег Станиславович, любили ее, продолжаете любить до сих пор. Почему же, хотя бы в память о ней, вы не пожалели Юрия, а вместо этого играли на его слабостях, ломали парню жизнь?

– Жалеть этого безвольного подонка! – воскликнул Маркин. – Да я всегда презирал его!

– Он слабовольный человек, вы правы, но не подонок, – возразил я. – Подонком хотели сделать его вы и Зотов, которого вы не знаете, но на которого удивительно похожи. Вспомните, как через Риту вы заказали ему первую репродукцию. Устроили, так сказать, эксперимент. Вы знали, что профессор не сможет обнаружить подмены подлинников копиями. Кому же удобней и безопасней сделать это, если не сыну. Оставалось убедиться в способностях Юрия как художника и переманить его на свою сторону, сделать его сообщником. Зная запросы своей племянницы, зная от нее о его материальных затруднениях, вы не сомневались, что Юрий клюнет на деньги. И он, казалось, клюнул. Не думаю, что вам легко было уговорить его на первый шаг.

– Это не ваша забота, – пробурчал Маркин.

– Вы были щедры. Убедившись, что он одаренный художник, вы поняли, что игра стоит свеч. Заплатили пять тысяч рублей. – Я подошел к стене и показал на одну из картин. – Это та самая копия. «Зима в деревне» Коровина. Единственная здесь копия, – это установлено сегодня специалистами. Подлинник находится у вас дома. Им-то вы и шантажировали Юрия, дали ему понять, что деньги заплачены недаром, что их надо отработать, что речь идет не об одной картине, а о всей коллекции. Юрий и рад был порвать с вами, но часть денег он растратил на поездки в Крым и Сочи. Денег требовала Рита, денег требовал Зотов, а обратиться за помощью ему было не к кому. Юрий нашел отговорку. Он обещал, что передаст всю коллекцию сразу, как только полностью скопирует ее. Вы верили, но и проверяли. Время от времени, посещая профессора, смотрели копии, которые делал Юрий. Шло время. Вышемирский поссорился с Ритой, стал встречаться с другой девушкой, все реже и неохотней возвращался к разговору о картинах, устроился на работу. Наверное, вы терпели бы и дальше, не деньги интересовали вас и даже не коллекция. Вы мстили, вам была приятна мысль, что сын профессора Вышемирского – вашего заклятого врага – втянут в грязную историю. Вы пользовались тем, что отец с сыном не находили общего языка, и это тоже радовало вас. Но вот две недели назад Иван Матвеевич неожиданно завел разговор о передаче коллекции в дар музею. Вы вынуждены были обещать ему собрать комиссию для осмотра картин. Долго тянуть было не в вашей власти. Проходит неделя, начинается другая. Вы ищете возможности переговорить с Юрием, но он избегает встречи, не отвечает на телефонные звонки. Идти лишний раз к профессору вы опасаетесь и посылаете к Юрию племянницу с запиской, в которой угрожаете ему разоблачением…

Маркин нетерпеливо заерзал в кресле.

– Меня, знаете ли, не интересуют переживания этого подонка…

– Хорошо, перейдем к вам, – сказал я. – Узнав от меня о смерти профессора и об отъезде Юрия, вы уверовали, что находитесь вне подозрений. Вас, как магнитом, тянуло сода, в этот дом. Кроме всего прочего, гравюры, которые не числятся в заключении, оставлять опасно. Вы ищете выхода из создавшегося положения, вам страшно, но и необходимо проникнуть в дом. И тогда вы разыскиваете Леонида Осиповича Головню. Вы решили, что бывший уголовник – самая подходящая кандидатура для исполнения вашего плана. Но сторож парка оказался честнее, чем вы предполагали. Он отказался.

При упоминании о Головне Маркин еще ниже опустил голову и больше не шевелился.

– Мы знали, что вы придете. Сегодня был крайний срок. В субботу должна была начать работу комиссия, в состав которой входили и вы, Олег Станиславович…

3

Автомашина, в которую следом за сгорбившимся Маркиным сели два сотрудника уголовного розыска, урча тронулась с места. На повороте последний раз вспыхнули ее фары, и снова стало темно.

Я стоял на веранде и смотрел в небо. Оно было глубоким, почти черным, похожим на обитый бархатом купол с блестками из фольги. Во всяком случае, так мне казалось.

– Самое время послушать пленку, – прервал молчание Сотниченко. – Как вы, Владимир Николаевич, не возражаете?

Мы вошли в дом.

Сотниченко включил магнитофон в сеть и начал заправлять пленку. Логвинов, заложив ногу за ногу, сидел у письменного стола и нетерпеливо барабанил пальцами по колену. Я знал, что его беспокоит: он был женат всего месяц, а опыт показывает, что женам требуется гораздо больший срок, чтобы привыкнуть к тому, что принято называть ненормированным рабочим днем. Я понимал и сочувствовал ему, но помочь ничем не мог: если предложу идти – он кровно обидится и будет прав.

– Готово, – сказал Сотниченко.

– Подожди, – попросил я. – Прежде попробуем вкратце восстановить события того дня. Начинай, Костя, – обратился я к Логвинову.

– Попробуем, – он перестал выбивать дробь, сложил руки на груди. – Значит, так. Утром, после того, как ушел Юрий, профессор остался один. Спустя некоторое время к нему зашел Корякин. Иван Матвеевич чувствовал себя неважно, их разговор продолжался недолго. Около двенадцати позвонил Черпаков. Договорились встретиться в половине шестого. Чуть позже к Вышемирскому пришла Оля. После встречи с ней он наверняка с нетерпением ждал сына, чтобы переговорить с ним об Оле и о ребенке, которого та ждет… Пожалуй, все.

– Примерно в половине пятого, до того как начался дождь, домой вернулся Юрий, – дополнил Сотниченко. – Следом за ним пришла Елецкая.

– Теперь включай, – скомандовал я, и Сотниченко нажал на белую клавишу.

4

– Итак, вопрос первый, – услышали мы голос Вышемирского. – Редакция журнала «Вопросы литературы» интересуется моим мнением об авангардистских течениях в литературе двадцатых годов. – С легким шипением прокручивалась пленка. – Ну, во-первых, так называемый авангард никогда не был явлением единым и целостным. Его представляли писатели, полярно противоположные по духу. С одной стороны, декадентствующие индивидуалисты, с другой – коллективисты и истинные новаторы. В основе творчества первых лежит анархо-индивидуалистическая идеология, в основе творчества вторых – использование позитивных ценностей, накопленных веками человеческого развития… – Последовало молчание. – Суховато получается. Придется отредактировать на бумаге… – Перелистав страницы книги, Вышемирский продолжил: – Показательна в этом смысле творческая судьба Маяковского, Элюара и судьбы их литературных спутников Крученых, Бурлюка, Бретона. Выход первых за пределы футуризма, сюрреализма и литературная деградация вторых, оставшихся в кругу своих псевдоноваций, представляется закономерной. Подлинные художники никогда не разрывали форму и содержание, они стремились к диалектическому единству…

На веранде послышались шаги.

– Это ты, Юра? – громко спросил Вышемирский.

– Я, – донесся из прихожей голос сына.

– Зайди ко мне…

Стукнула входная дверь, раздались приглушенные голоса, затем приближающиеся шаги.

– Ты не один?

– Это не к тебе… – Голос Юрия стал громче, очевидно, он подошел ближе. – Мне надо поговорить с тобой… Срочно.

– Вот как? Представь, мне тоже, и тоже срочно… Я хочу знать, до каких пор ты будешь доставлять мне неприятности? До каких пор прикажешь терпеть твои выходки?!

– Выходки? – не понял Юрий.

– Да, выходки! – резко сказал Вышемирский. – Сколько я помню, ты не дал мне ни минуты радости… Неужели у тебя нет ни капли жалости к отцу? Хорошо, не к отцу, просто к больному, старому человеку! Посмотри на себя, на кого ты похож: волосы растрепаны, рубашка расстегнута, от тебя за версту разит вином… Я мечтал видеть тебя сильным, умным, самостоятельным… Сколько раз я просил тебя: веди себя прилично, не забывай, чей ты сын. И что же? Ты так и живешь недоучкой, а теперь вместо глупостей начал совершать подлости! Мне стыдно за тебя! Остановись, пока не поздно, стань наконец нормальным человеком! Неужели это непосильная задача?!