Петля для полковника

— Поняла. Молодец, Мишель!

— И еще. У него речь не шибко грамотная. Он говорит «с Москвы». Понимаешь?

— Теперь многие так говорят… Увы. Но тоже ценно, буду иметь в виду образовательный ценз. Как там Вячеслав Иванович?

— Вызвали в кадры…

— Вернется, передай ему, что его разработка подтверждается. А я выезжаю в рыбколхозы и рыбартели… Меня пока не ищите. Сама позвоню.

Сиволодский стал ждать Быкова, Но так и не дождался, хотя до конца рабочего дня оставалось полчаса. Тогда он пошел к генералу Панкратову сам. С таким докладом Василий Матвеевич должен принять его, лейтенанта.

XVIII

Вот и все. Быков вышел из управления кадров и побрел, не разбирая дороги, по шумному многолюдному столичному городу, как брел когда-то, теряя надежду, по синьозерскому лесу, сбившись зимой с пути. Хорошо бы так подгадать, чтобы дома никого не было… Собрать вещи и уехать в госпиталь на Октябрьское поле.

Вот и все. Вопрос выносится на коллегию министерства. Ну, дожил ты, Быков! Конечно, это связано и с публикацией…

Как тут не вспомнить Бориса Пастухова, его горькие слова: вину доказать можно, а как доказать невиновность?.. Тогда он, Быков, горячился, заверял, что бремя доказывания лежит на нем, как на представителе обвинения… А на ком теперь лежит бремя доказывания? На полковнике Петрове, который совершенно искренне доверяет показаниям Ильина и представлению Анищенко? И не хочет задуматься, что за подонок Ильин и кто стоит за этим Ильиным? А зачем об этом думать полковнику Петрову? Сие за пределами его задач. Ему нужно проверить факты представления прокуратуры. Теперь вот еще — проверить факты, поднятые статьей известного журналиста Чеснокова…

Вот и все. По вопросам, поднятым статьей, даже не потребовали объяснения… А вы, товарищ Быков, распишитесь в получении направления в госпиталь на общее обследование состояния здоровья. Каждому служивому ясно: в госпиталь кладут перед увольнением из органов. Вот и все. Местечко в госпитале уже готово.

«И ведь надо же, — думал Быков, — еще три года — и полная выслуга. Нет… Черной краской крест-накрест все двадцать два года службы. Из-за двух подонков и нескольких искренне заблуждающихся аппаратчиков».

Третьего дня Марина с чисто женской интуицией почувствовала, к чему дело клонится, кричала: «Тебя же уволят из МВД! Тебя же исключат из партии!.. Что ты сидишь?..»

А куда идти? «Почему ты не пишешь на имя генерального прокурора?» Так написал уже все, что мог, написал в ответ на представление прокуратуры. Больше написать нечего…

«Ирка, наверное, дома… Господи, как бы ей не пришлось уйти с юридического после этого кошмара!.. Девочка моя, тебя-то за что?..» Мимо люди идут, кто куда… «Скорее бы все это кончилось, — подумалось вдруг. — Это же как гаротта, казнь испанская, когда на шее преступника медленно затягивается петля…»

А Марина? Какая я ей теперь опора? И как смею я искать опоры в женщине?!

Будут жалеть… Будут сочувствовать… Вот что сейчас самое тяжелое, понял Быков…

И он пошел к метро «Тургеневская» бесконечным московским Бульварным кольцом.

XIX

Поговорив с Сиволодским, очень довольная сегодняшним днем, майор Левченко поехала в рыболовецкую артель «Освобожденный труд». Три подобные поездки она уже совершила, и местные коллеги даже отговаривали ее продолжать личный розыск. Но майору Левченко все эти дни хорошо работалось. Она чувствовала, что приближается к цели, и не только к подлинному убийце Киреева, но и к оправданию — нет, это не оправдание, не в чем ему оправдываться, — к очищению полковника Быкова от клеветы и наветов. «Охотник», — вспомнила Левченко прямой перевод этого имени с древнегреческого.

Уткин и Зибуллин упираться не стали. Артема Сабатеева они по фотографии узнали и сказали, что каждого из них Артем в Керчи уже успел навестить. Кажется, он ушел на промысел не то с плавбазой, не то с рыбартелью.

Сообщение Сиволодского о вызове Быкова в кадры никак не насторожило Валю. Журнал со статьей Чеснокова до Керчи еще не дошел. А генерал Панкратов обещал, что никаких решений относительно судьбы Быкова до ее возвращения из командировки не будет принято.

В день убийства Киреева, рассуждала Валентина Михайловна, Артем находился на бюллетене, следовательно, на астраханском рыбозаводе, где числился укладчиком, не появлялся, о чем есть свидетельства очевидцев. К участковому врачу он пришел за четыре дня до убийства Киреева с симптомами ОРЗ, утром пришел, видимо, в тот же день вылетел в Москву по вызову кого-то. В тот же день, явствует из показаний дочери Киреева, звонил в Янтарпилс.

Закрывать бюллетень Сабатеев явился на день позже, прогул объяснил сильнейшей головной болью. Вызывать доктора на дом якобы постеснялся — молодой, сильный, — закрыл бюллетень задним числом и явился на работу. Врач, подписавшая бюллетень, согласилась с версией больного насчет непереносимой головной боли — на приеме обнаружилось, что давление у него резко поднялось, но продлевать бюллетень Сабатеев отказался. «Еще бы не давление, — подумала Левченко, — после убийства! Не умалишенный же он и не рецидивист. Молодой парень… Разведен. Ребенок есть. Хоть и все пять лет растет без отца. Судя по анкете, жена ушла от «охотника» с грудничком на руках — тоже деталь к характеристике.

Но что же заставило его пойти на хладнокровное убийство? Чем провинился перед ним Киреев? Или чем вынудили его пересечь полстраны, чтобы убить? Чем шантажировали? Или сколько заплатили?! Если только вообще можно представить себе, что человек, выросший в наше время, в нашей стране, мог быть нанят и превращен в убийцу?»

Через день после «выздоровления» «охотник» подал на расчет. Из Астрахани выписался, указав в паспортном столе, что выбывает в Коми АССР. Сделали запрос в Сыктывкар — таковой не прибывал. Или пока не прописался, что тоже можно предположить. Но с другой стороны, прикидывала Левченко, что делать в таежных лесах этому Артему, человеку, выросшему в тепле, на юге? Да и привыкшему к легкой работе — что такое быть укладчиком для здорового парня?! Вряд ли он захочет наниматься в Коми рубить сосну и ель. А там другую работу ему трудно сыскать.

По запросу майора Левченко проверялся личный состав недавно принятых на промысловые плавбазы Черноморского и Азовского рыболовецких флотов. Сама Валентина Михайловна включилась в береговой поиск Артема среди рыбаков-артельщиков на Керченском перешейке. Нужно увидеть в лицо, говорила она, человек мог сменить фамилию и имя… Он мог и паспорт поменять — на эту мысль наводил ответ из Аэрофлота: в указанные МВД дни Сабатеев под своей фамилией в списках пассажиров не значился. Но добирался он только самолетом, иначе за пять дней так лихо ему не обернуться. На плавбазы отправили фотографии из личного дела «охотника» с Астраханского рыбозавода.

Милицейский «Москвич» свернул с шоссейки и пошел по песчаному проселку. Валентина увидела впереди сверкающую кромку воды, резко запахло рыбьей чешуей — родной запах, как дома, в Сосновке, где тоже ловили кефаль и скумбрию.

— Ну что, Валентина Михайловна, пойдем искать здешнего начальника? — спросил лейтенант, местный участковый. — Это вон там, за пирсом. Видите, белая будочка?

Лейтенант шел первым, словно прокладывая ей дорогу среди козел, на которых сушились сети, перевернутых лодок, среди сидящих, занятых делом, лежащих, отдыхающих от работы людей… Валя поглядывала по сторонам скорее из любопытства и радости узнавания. От начальника рыбартели ожидала услышать, кто тут новенький. Узнает, потом начнет знакомиться с этими новенькими…

И вдруг сердце екнуло, она сбавила шаг и внимательнее посмотрела в ту сторону, на человека, сидящего у края пирса. Подошла поближе, стала сбоку. Милиционер-водитель и лейтенант тоже остановились, вопросительно взглянув на нее.

Подошла еще ближе. «Он! Артем! «Охотник»… Сейчас задержание. Потом допрос. Алиби — бюллетень: лежал в жару, не вставая, — лихорадочно прикидывала Левченко. — Пара лжесвидетелей — и мы останемся в дураках». — Она напряглась. Значит, именно сейчас надо действовать! Парализовать его волю!