Покойся с миром

Оставалось прижаться к стене в надежде, что рефлексы водителя заставят свернуть его к оврагу. В этом случае столкновение с моей машиной могло бы ускорить его перемещение в данном направлении, позволив мне проехать.

Так, к сожалению, не случилось.

Водитель надавил на гудок и снизил скорость, как только увидел меня. Я не мечтал о лобовом столкновении, но был готов к нему. Сам надавил на гудок, но и не подумал снизить скорость.

Расстояние между нашими машинами стремительно сокращалось. Он наконец свернул, но слишком поздно.

Мы столкнулись. Он съехал с подъездной дороги, я попытался столкнуть его еще дальше, но не смог сделать это достаточно далеко.

Задев стену, я проехал мимо его машины и остановился. Попытался поехать дальше. Попытался включить задний ход. Бесполезно.

Схватил ножку койки, валяющуюся на сиденье справа от меня. Быстро взглянул на машину — оказывается, в ней было трое. Дверь с моей стороны была плотно прижата к стене, дверь с их стороны можно было открыть всего лишь на несколько дюймов, но затем она должна была упереться в их машину. Не раздумывая, я закрыл глаза и треснул трубой по лобовому стеклу.

Очевидно, их теперь делают достаточно прочными. Я имею в виду лобовые стекла.

Трое вышли из машины. У всех троих — пистолеты. Двое подошли с передней стороны машины, один — с задней.

Один навел на меня пистолет и завопил:

— Руки вверх!

Свое требование он подтвердил тем, что немного сместил мушку и всадил пулю в лобовое стекло угнанной мной машины.

Я бросил трубу и поднял руки. Меньше всего мне хотелось погибнуть в «форде», да еще в Бразилии.

Один из них — Доминик, как я понял, — держал меня под прицелом, а двое других попытались убрать машину.

Двигатель не помог, не помогла и мышечная сила. Я услышал, как они ругаются.

Я засмеялся. Истерически, как мне показалось.

— Вылезай через лобовое стекло, — сказал Доминик.

— Слишком много осколков.

— Убери тем, что валяется рядом.

Я подчинился, потом перелез через приборный щиток на капот. Он отошел на несколько шагов, а я спустился на землю.

— Лицом к машине, руки на капот, — приказал он.

Потом, повернувшись к одному из двоих, судя по всему к Виктору, приказал:

— Обыщи его!

При обыске были обнаружены проволочки в левом кармане брюк.

— Как вы вышли из дома? — спросил он.

— Открыл дверь.

— Чем?

— Этими проволочками. Замок был старым.

Подошел водитель, которого я раньше не видел.

— Проклятье! — воскликнул он. — Посмотрите на машины.

Он занес над моей головой кулак.

— Перестань! — закричал Доминик. — Если ты его вырубишь, придется самому его тащить. С меня достаточно на сегодня. Оставь свет в этой машине включенным. Возвращаемся домой.

Водитель кивнул.

— Пусть возьмет ключи от замка зажигания, — сказал он. — Двигатель еще работает.

Я вернулся к машине и достал ключи.

Потом под их конвоем обошел разбитые машины и, пройдя по краю оврага, вышел на дорогу. Какие-то разбуженные птицы защебетали в деревьях. Лучше бы я услышал их во сне.

Допросы продолжились, как только меня привели обратно в дом. Впрочем, на этот раз были применены некоторые новшества, например меня били по ступням. Возникли новые вопросы, касающиеся того, кто послал меня украсть то, что я якобы украл, и сколько мне за это заплатили. После каждого отрицательного ответа меня, как правило, били по животу, используя набитый носок. Ради разнообразия, как я полагаю. Затем меня распяли на столе. И каждый раз, когда я терял сознание, выливали на голову и плечи ведро воды. Я потерял счет времени и числу обливаний.

Следующие два дня вспоминаются мне как тяжелый бред. Не хочется рассказывать о том, как они наполняли ванну водой, засовывали меня в нее головой вниз и держали, пока я не начинал захлебываться, а потом делали мне искусственное дыхание и продолжали допрос. Не хочется вспоминать и о том, как они приложили электроды к моим яичкам и пропускали ток, пока я несколько раз не повторил свою историю, начиная с Карла Бернини и заканчивая ЦРУ, а они только смеялись и говорили, что я говорю неправду. Нет, обо всем этом не хочется вспоминать и рассказывать.

Часть ночи и половину дня я провалялся голым на брошенном на пол матрасе, дрожа и переходя из состояния кошмарных снов в состояние сознания, которое было ничуть не лучше кошмаров. Они унесли из камеры трехногую койку и не вернули одежду после допроса. Меня уже перестали волновать повреждения внутренних органов. Правда, иногда я задумывался о том, сколько проживу. Странно, но на теле не было ни единой гематомы.

Порой я начинал фантазировать, что сделал бы с ними, если бы представилась такая возможность. Старался не думать ни о чем другом и смаковал подробности.

Наконец они снова пришли.

Принесли стол и стул, поставили их у окна и ушли. Через несколько минут вернулись и поставили на край стола тарелку с горячей и выглядевшей вполне прилично пищей. Один из них задержался у двери, прежде чем уйти.

— Обед, — сказал он.

Я подполз к столу — ноги слишком болели, чтобы выдержать вес тела.

Сел на стул и стал есть. Съесть удалось не много. Они вернулись. Я вздрогнул, но не обернулся, услышав, как открылась дверь. Заставил себя набить рот на тот случай, если они собирались засмеяться и унести еду.

— Прошу прощения, — сказал Доминик, поставил на стол таз с водой, а рядом положил полотенце, мочалку, мыло и бритвенный станок.

— Ваша одежда, — сказал он, выходя из камеры.

Я обернулся и увидел, что одежда, выстиранная и выглаженная, аккуратно сложена на матрасе.

Я доел то, что оставалось в тарелке, и выпил стакан чистой воды. Посмотрел на бокал с чем-то похожим на вино, который оставил на десерт. Сделал глоток — действительно вино.

Помылся, стараясь не вставать со стула, насколько это было возможно. Зеркало мне не принесли, тем не менее я вполне прилично побрился.

Доковылял до матраса и оделся. Удивился, обнаружив, что никто не покусился на содержимое пояса с деньгами.

Рядом с одеждой лежал конверт большого формата. В нем находилось все, что у меня отобрали, то есть паспорт, бумажник, расческу, часы и т. п. Причесавшись и убрав вещи в карманы, закурил одну из немногих оставшихся сигарет. Поморщился, увидев переданный мне Бруно список художников: он был предметом слишком многих вопросов.

Туфли надевать не стал, сел у окна, использовав их как подставку для ног. Постепенно начал чувствовать себя человеком. Даже появилась надежда, что меня оставят в живых. Выкурив вторую сигарету, я почувствовал, что начинаю дремать, и заснул на стуле.

Примерно через полчаса услышал, что открывается дверь, мгновенно проснулся.

Виктор кивнул мне и улыбнулся.

— Прошу вас следовать за мной, — сказал он.

Я сунул ноги в туфли, встал и вышел вслед за ним в коридор. Мы подошли к двери в переднюю комнату. Он жестом пригласил меня войти, но сам остался в коридоре.

Инспектор Моралес располагался за столом, перед ним сидела Мария. Судя по ее виду, она тоже подверглась процедуре выведения на чистую воду. Лицо у нее было измученное, глядела она исподлобья, и это ее состояние не могли скрыть ни аккуратная прическа, ни косметика. Но лицо было напряженным, а взгляд хитрым, несмотря на мытье, причесывание и наложение косметики. Рядом с ней, слева, стоял свободный стул, и Моралес показал на него:

— Присаживайтесь, мистер Уайли.

Я сел и уставился на него выжидающе.

— Во-первых, — сказал он, — как я уже говорил мисс Борзини, я приношу свои извинения по поводу неудобств, которые вы испытали во время вашего пребывания здесь. Насколько я понимаю, некоторые лица, проводившие допрос, превысили свои полномочия. Они понесут заслуженное, предусмотренное уставом полицейского управления наказание.

Я вспомнил улыбку Виктора, но ничего не сказал.

— Проведя дополнительное расследование, — продолжил Моралес, — мы нашли ваши показания приемлемыми. В результате нелепого совпадения вы оказались на месте преступления на следующее утро после его совершения при — надеюсь, вы признаете это — весьма подозрительных обстоятельствах.