Запоздалая оттепель. Кэрны

— Люди! Помогите! — заорал мужик.

Дряхлые старики глазели на происходящее, ничего не понимая, не зная, что случилось.

— Куда вы меня тянете? Отстаньте! Пустите! — кричал Кузьма, но мужики подталкивали, волокли насильно вниз по лестнице.

Уже в дверях подъезда мужиков остановил Яков.

— Стойте! Кому говорю, стоять! — крикнул он.

— Да пошел ты! — послышалось в ответ.

— Куда забираете нашего столяра? — обступили старики чужих людей.

— Куда–куда! В психушку! Куда еще?

— Кто вас послал? — спросил Яков.

— Главврач! Кто ж еще?

— Я с вами еду! — вызвался Яков.

— Нам велено одного психа доставить. Добровольцев не берем!

— А я поеду! Иначе Кузьму не пустим!

— Да кто тебя спросит? — подняли за руки, за ноги, открыли дверцу машины, впихнули внутрь.

— Э–э, нет, мальчики! Произвол не пройдет! — влез Яков в кабину. И не дал себя вытащить из нее.

— Да он тоже долбанутый! Толкни его к тому! пусть вдвоем едут, туды их мать!

Но Яков предложил:

— Давайте без мата! Я — директор стардома! Вы забираете нашего лучшего работника, не имея на то прав! Я знаю, чьих рук это дело! И просто так не оставлю!

— С главврачом трави баланду. Мы обычные санитары. Нам на уши лапшу не вешай. Поехали, если тебе делать не хрен!

Яков тут же пошел к главврачу психиатрической больницы. Представился. Сказал, что привело его сюда.

Они говорили минут десять. Главврач велел привести Кузьму в кабинет. Сам осмотрел, простукал, проверил, поговорил с ним. Спросил о случившемся. Кузьма рассказал подробно. Ничего не утаил.

— Извините, но я должен взглянуть на вашего внука, — сказал главврач.

Вернувшись в стардом, все трое нашли Женьку в медпункте. Медсестра прижигала кровоточащие рубцы на теле. Оно было иссиня–черным, запекшимся. Мальчишка не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Перестарался родитель! И часто тебе вот так от него влетало? — спросил главврач, прищурившись.

— Все время. Не успевало заживать…

— И за что, если не секрет?

— За деда! Я люблю его!

— Так это хорошо! Это славно!

— А он деда ненавидит…

— Помилуй! Он же его отец!

— Он деду смерти желает!

— Вы что–то путаете, молодой человек! — не поверил главврач.

— Не путаю! Все из–за дома! Он хочет его себе забрать, а деда выжить. Но дед — хозяин дома и не велел держать квартирантов. Отец с ним ругался. А потом захотел отделаться насовсем. И бабку на деда травил. Я все слышал. Но не говорил никому. А когда пригрозил отцу, что все расскажу деду, он поклялся убить меня. И даже начал. Но дед помешал. Не дал…

Медсестра и врач стардома рассказали, как накануне Егор приехал в стардом, вошел в квартиру Кузьмы и зверски избил Женьку.

— Понятно. Меня хотели втянуть в неприглядную историю. Да–а–а, у коллеги не все в порядке! — усмехнулся главврач и, коротко извинившись, заторопился покинуть стардом.

Яков запретил сторожам и вахте пропускать в стардом Егора — сына Кузьмы.

— Ни пешком, ни на машине! Ни ногой на нашу территорию! Нарушивший мое распоряжение будет строго наказан! — предупредил всех.

Женька лежал в медпункте, забинтованный до шеи. Его не отпустили отсюда. За ним ухаживали поочередно и медперсонал, и старики. Одни делали уколы, давали таблетки, ставили компрессы, другие кормили, поили, отвлекали мальчишку от тяжелых воспоминаний. Но никто из них не говорил об отце. Не ругал его.

Кузьма тем временем работал, дорожа временем. До вечера много успел. А едва стемнело, пошел навестить Женьку.

— Ты не горюй, внучок! Вот выйдешь из больнички, начнешь опять со своей машинкой играть.

По щеке Женьки слеза покатилась:

— Раздавил он ее! Когда я поднять хотел, он на руку мне наступил каблуком. И кричал, что раздавит в пыль вместе с игрушкой!

— Дурак! Недаром гинеколог! Дальше этого не пошел и, кроме хварьи, ничего не знает и не видел! Ну да черт с ним! Машинку тебе я уже новую купил. Дома ждет, покуда в коробочном гараже.

— Правда? А ты принеси ее мне завтра! Посмотреть хочется! — попросил внук.

— Лады! Завтра с утра у тебя будет! — пообещал Кузьма.

Но утром его разбудили милиционеры.

— На каком основании избили сына? Изувечили за что?

— Как думаете оплатить ущерб, причиненный семье?

— Какое имеете право удерживать у себя внука и настраиваете против родителей?

— По какому праву оскорбили свою невестку?

— Как посмели выкинуть среди ночи семью из дома, где она прописана?

— Почему устроили погром и дебош?

— Как смеете вторгаться в отношения детей и родителей? Или вам мало было изгнать из дома семью своего среднего сына и дочери? Вам еще нужно было избавиться от старшего?

— Для чего?

— Вам было мало места в доме? Мы увеличим. Получите персональную! Камеру! До конца жизни из нее не выйдете!

И тогда Кузьма рассвирепел. Грохнул кулаком так, что дубовая доска разлетелась на части.

— Вы мне грозить удумали, сучье племя? Сколько вы получили от Егорки за паскудство свое?! Стращать пришли? Опоздали! Я уж пуганый! Стреляный воробей! В каталажку вместях с им и вас всуну!

— А ну заткнись, старый черт! — встал один из вошедших, норовя ударить Кузьму кулаком в ухо. Но двери распахнулись, и толпа стариков с шумом ввалилась в комнату. Сквозь нее не без труда продирался Яков.

Он увел сотрудников милиции в свой кабинет. Целый час говорил с ними о чем–то. Они уехали, даже не захотев увидеть Кузьму. Но на Женьку взглянули, поговорили с ним и с врачом. Молча переглянулись. И вышли, ничего не сказав.

— Ну и сволочь! Ну и подонок! — обронил один из них по пути к машине. Кого он ругал, Кузьму или Егора, избившего сына, никто в стардоме так и не понял.

А Яков вечером пригласил Кузьму на чай. Нет, он никого не ругал. Яков вообще не умел долго помнить зло. А вот пошутить, посмеяться над случившимся умел и любил.

— Знаешь, как все получилось? Разговариваю я с завхозом, а в это время влетает Суворов. Ну, он, конечно, Александр! Суворов! Но наш! Не тот, что поход через Альпы совершил. Наш — в своем роде! По–своему известен. Его и теперь в стардоме Щупарем зовут не случайно. Ну, ворвался да как заблажит: «Дурдом приехал!» Я ему отвечаю: «Тебе–то что переживать? Баб прибавится! Будет с кем веселиться!» А он в ответ: «Не бабы! Мужики!» Я ему, мол, уже всех переловили? Ты последний остался?.. Смотри, эти щупать себя не дадут. Тогда старик и говорит: «Трое их, морды в лобовое стекло не помещаются, и все за Кузьмой побежали! Чего им из–под него надо? Иди разнюхай! Не то я сам их в клочья пущу!»

Едва вышел, наши старухи в кольцо взяли, обступили, облепили, в один голос воют: «Единственного мужика из стардома забирают! Что мы станем без него делать? Завянем и пропадем без времени! Иди отбей нашего сокола у воронов. А уж ощипать их — нам оставь! Чтоб неповадно было впредь грязной сворой вламываться. Мы им не то перья, все что сыщем — вырвем…» А я их лебедушками да зайками называл. А как услышал, самого мороз продрал. На рысях поскакал тебя выручать, чтоб и меня под горячую руку не поймали бабки.

— А с ментами как развязался?

— С ними по душам поговорили. Вначале друг друга никак не могли понять. А потом сказал, что, если они напирать будут, у меня в стардоме имеются не только ветераны милиции, а и прямые родственники начальства из областного управления. И нам достать самоуправщиков ничего не стоит. Что они не успеют Кузьму в отдел привезти, как их телефонный звонок опередит. И всякий, кто к этому делу руку приложит, поплатится не только именем, званием, должностью, а и опозорен будет на долгие годы. Сказал, что знаю, кто заказал музыку. А чтобы им легче думалось, при них позвонил тому, кого упомянул, кем пригрозил им. Ты бы видел, как изменились наши гости! Рты пооткрывались, и ни звука выдавить не могут. Онемели в одночасье. Задыхаться стали. Лица вытянулись, побелели. На стульях ерзают. Словно я им в сиденья по дюжине гвоздей набил. А разговор с начальником был всего–то о его родительнице, которая у нас живет. Зато гости, едва дух перевели, знаки стали показывать, чтоб я смолчал о них, что они уходят сами, тихо. И задом к двери попятились. Боялись, что тот, с кем говорю, увидит, как они непочтительным местом к нему повернулись во время разговора. А может, и не случайно зады прятали. Нынче потерять работу легко. Ну а милиция — место хлебное!