Плёвое дельце на двести баксов

Но доктор наук сумел найти решение проблемы. Все снаряжение он погрузит на «Волгу» и отвезет его на предполагаемый пункт наблюдения. И уже на месте выяснится: если машину удастся где-нибудь поблизости надежно замаскировать — очень хорошо, не удастся — Дерябин отгонит авто домой и возвратится к предполагаемому месту наблюдения пешком.

Наконец сборы остались позади, и, выпив на дорожку своего фирменного чайку, Дерябин, благословясь, тронулся в путь. Не склонный по своему характеру ни к малейшему риску, бывший преподаватель Истории КПСС в первый раз в жизни вступил на путь прямой авантюры. Но отступать, твердил себе Владимир Евгеньевич, вспоминая о полученной оплеухе, он не намерен.

Отоварившись в сельмаге, доктор поехал к Розовому дому окольным путем, вроде как запутывая следы, так, на всякий случай. Но где он в конце концов остановится лагерем, Дерябин себе в общих чертах представлял: напротив особняка располагался лесистый холм — идеальное место и для укрытия, и для наблюдения за Розовым домом.

К холму вела слабо наезженная грунтовка, по которой селяне обычно перевозили сено, накошенное на близлежащем лугу. Но сейчас пора сенокоса уже прошла…

Машину он поставил с противоположной от особняка стороны холма, загнав ее между деревьями и тщательно замаскировав ветками. Тот, кого занесет в это место, «Волгу», конечно, обнаружит, но со стороны грунтовки ее заметно не было. Владимир Евгеньевич это проверил, глядя с дороги на замаскированное авто под различными ракурсами.

Теперь следовало найти подходящий наблюдательный пункт. Сильно смущало то обстоятельство, что звукоуловителю был доступен негромкий разговор (а именно в таком регистре, как справедливо полагал Владимир Евгеньевич, ведутся всякие тайные беседы) на расстоянии до пятидесяти метров. А особняк находился от ближнего к нему склона холма в метрах семидесяти-восьмидесяти. Но Дерябин рассчитывал на то, что какие-то секретные разговоры могли вестись и в многочисленных беседках, расположенных на территории поместья поближе к холму.

Отправился доктор искать подходящее место пока налегке. Ему еще предстояло решить — ставить ли на противоположном склоне палатку, чтобы и в темное время суток вести наблюдение, или она будет слишком хорошо заметна с территории особняка и тогда придется ночевать в машине.

Проблема решилась неожиданно и сама собой. На ближнем к Розовому дому склоне вдруг обнаружилась ветхая, явно нежилая избенка, больше напоминающая шалаш. Скорее всего, возвели это сооружение здешние селяне, дабы в горячую пору сенокоса не тратить время на дорогу домой для ночлега.

Несмотря на очевидную заброшенность избенки, в ней все же ощущались следы человеческого пребывания. Выражались они в основном в наличии истерзанных консервных банок да пустой тары из-под спиртных напитков — доктора поразил их многообразный ассортимент: от французского «Камю» до одеколона «Тройной».

Впрочем, имелось и еще кое-что, напоминающее блага цивилизации, — широкий топчан. На нем-то, вероятно, и ночевали сенокосы. А может, и еще кто-нибудь…

Так или иначе надо было приниматься за дело. Особняк хорошо просматривался прямо из окна избенки, и Владимир Евгеньевич для начала вооружился биноклем.

Ага, вот он, кабинет Долинского! Дерябин хорошо запомнил его местоположение в доме.

А вон и сам Долинский! Беседует с кем-то. С кем-то? Да это же тот самый наглый секретарь!

Владимир Евгеньевич рефлекторно схватился за звукоуловитель. Но сразу осекся — с такого расстояния прибор не сработает.

Впрочем, попробовать можно, но надо, по крайней мере, чтобы в кабинете были открыты окна и разговаривали собеседники чуть погромче обычного…

Да, все козыри были на руках у Артюхова, но, как ими лучше распорядиться, он придумать не мог. Не мог и подобрать оптимальную линию поведения с шефом в свете имеющихся у него фактов. И даже не мог определить цену этим фактам — за сколько или за что продать их Долинскому?

И самое главное — Андрей был не в состоянии предугадать реакцию шефа на то, что ему предстоит узнать.

И здесь Артюхов задумался: а почему, собственно, он должен раскрывать подноготную Ирины ее отцу. Может, лучше договориться с самой дочкой?

Подумал — и тут же содрогнулся: да ведь она же просто чудовище, самое натуральное, не из кино и книжек, из плоти и крови! С ней просто никаких дел иметь невозможно, и место этой ведьме в преисподней.

Наконец, вспомнив мысль Наполеона: сначала ввяжемся в сражение, а там видно будет, Андрей со своим компроматом направился к Долинскому.

Босс пребывал в сумрачном состоянии духа — переговоры с Вельтманом по нефтяной лицензии зашли в тупик, видимо нужно было принять какие-то экстренные меры, чтобы конкурент пошел на попятную.

На вошедшего с мешком в руках Артюхова он воззрился с недоумением:

— Ты что, Андрей, никак мешочником заделался? Вообще-то самое время: если так и дальше дела пойдут, нам всем придется каким ни на есть подсобным промыслом заняться.

— Вы сейчас все поймете, Лев Михалыч.

Он вытащил на стол две пары кроссовок, две пары армейских ботинок, три кепки разного цвета, двое черных и синих джинсов, четверо черных очков, две байкерских куртки разного фасона и колера.

— Это я нашел у Ирины на квартире, в ее сундучке, — в меланхоличном тоне пояснил Артюхов. — Отработанный материал. Не понимаю, почему она все это не уничтожила. Планировала использовать еще раз, что ли?

Смысл действа пока не доходил до Льва Долинского, но он, понимая однако, что его помощник слишком умен и хитер, чтобы без серьезных на то оснований совать под нос своего босса какое-то барахло, коротко приказал:

— Поясни!

— Все эти элементы одежды фигурируют в описаниях маньяка-убийцы, затерроризировавшего буквально всю Москву. На сегодняшнее утро на его счету четыре жертвы. В том числе двое боевиков Коха из «Палермо».

Артюхов мог догадываться, что в этот миг творилось в душе Долинского, но лицо олигарха сохраняло полную невозмутимость.

— Откуда ей было знать про боевиков Коха? — с бесстрастной интонацией спросил Долинский.

— Помните, я подал вам эту идею, когда мы играли в гольф в нашем парке. Вероятно, обсуждали мы данную мысль слишком громко.

— И она решила подыграть папочке, — понимающе кивнул олигарх. — Милое дитя.

— Ну, допустим, — осторожно отреагировал секретарь. — Однако убиты еще двое.

— Кто же они?

— Совершенно посторонние люди, один — безработный, другой — шофер. Застрелены в различных местах общепита в течение двух дней.

— А что говорит о том, будто все четыре убийства связаны между собой?

— Прежде всего — баллистическая экспертиза. Все убийства совершены из одного ствола.

— А у Ирины есть пистолет?

— Да. Я, правда, не помню точно — то ли «глок», то ли «беретта». Но определенно — девятый калибр. Этот же калибр фигурировал в вышеуказанных убийствах.

Лев Долинский встал, подошел к окну и открыл его:

— Какой-то чертовый нынче август: то солнце, то ливень. Неустойчивая пошла природа, нет в ней никакой определенности. — Он повернулся к Артюхову: — Андрей! На самом-то деле против Ирины ничего нет, кроме кучи этого хлама, который ты приволок в мой кабинет. Да и тот на полноценные улики не тянет. И стоит разжечь камин и бросить туда…

— У меня еще кое-что есть, Лев Михалыч. — Артюхов вынул из кармана несколько снимков и положил их на стол шефа.

Долинский как-то сразу спал с лица и чуть ли не бегом бросился к столу. Пока он рассматривал снимки, Андрей давал свои комментарии:

— Это я тоже нашел в сундучке Ирины. Она, когда убивала, одновременно включала миниатюрную видеокамеру, а потом, вероятно, любовалась результатами своего труда. Лев Михалыч, поймите наконец, ваша дочь тяжело больна — она удовольствие получает от убийств и, судя по снимкам, от мучений и ужаса своих жертв. Боевиков Коха она прикончила не для того, чтобы помочь вам в деле с Вельтманом, — просто для нее это было удобное прикрытие: Ирина работала под неведомого киллера. А когда в «Палермо» приняли меры предосторожности, она уже без всякого прикрытия, только маскируясь, стала валить кого ни попадя и где ни попадя.