Смерть на выбор

Профессор сам задавал вопросы и сам же на них отвечал. Нина пробовала вклиниться в плавный поток его речи, но успевала только кивать или мотать головой. Не самый удачный способ выразить мысли при общении по телефону.

— Значит, не сегодня, а завтра. Вот и ладненько, вот и договорились. Ведите себя примерно. До встречи. — Качев повесил трубку, Нина так и не вставила ни слова. Профессор считал, что студенты должны говорить исключительно на экзамене, а все остальное время слушать и слушаться.

Нина вздохнула и загрустила. Несмотря на авторитарную манеру беседовать, профессор был прав на сто процентов. Самый лучший выход — немедленно отправиться в Ташкент и ближайшим же рейсом — в Петербург. Только как объяснить это Максиму: если профессор авторитарен, то этот труженик пера тоталитарен!

Максим не замедлил доказать, что он подлинный диктатор. Во-первых, вошел не постучавшись, во-вторых, тут же стал командовать.

— Быстренько завтракаем. — Журналист деловито раскладывал на журнальном столике дары бухарского базара: краснобокие тугие помидоры, пупырчатые огурчики, полиэтиленовые трубочки, наполненные корейским салатом. — А хлеба я здесь не нашел. — Максим положил на стол лепешку. Потом он набил рот овощами, при этом продолжал распоряжаться: — Давай, давай, ешь, времени нет. Ландалет у входа, выезжаем немедленно. — Советами насчет продления жизни посредством тщательного пережевывания пищи журналист явно пренебрегал.

— А может, все же поедем в Ташкент? — Нина робко взяла помидор.

— Не… гово-и гу-поти. — Максим поперхнулся, даже закашлялся от возмущения. Нина, как гуманист, постучала по широкой спине пострадавшего. — Об этом не может быть речи, мы же договорились — три дня. Все, поехали. — Задыхающийся, с навернувшимися на глаза слезами журналист вскочил и потащил Нину к выходу. На ее сетования относительно неоконченного завтрака и незавершенного туалета он по-королевски не обращал внимания.

— В машине полно припасов, устроим завтрак на траве. — Явно непроизвольная и столь удачная ссылка на бессмертное творение Мане несколько удивила Нину. Бунт был удушен в зародыше.

Пустыня прекрасна, великолепна, машина — новенький «форд-сьерра» — умопомрачительна, солнце ослепительно. Слава конкистадоров близка. Максим весело насвистывал шлягер десятилетней давности насчет недельки в Комарове и радовался: у него нет необходимости искать острые ощущения на отмелях Финского залива, у него есть кое-что получше — он в сердце Азии, он вот-вот найдет невероятный клад, он вот-вот прославится. А то, что какие-то аборигены пытаются ему помешать, — это сущие пустяки.

Максим скосил глаза — Нина, кажется, успокоилась. Выглядит она вполне безмятежно, думает свою научную думу и даже смотрится шикарно на лайковом сиденье «форда». Оказывается, у нее очень красивые глаза. Зря она их прячет за этими уродскими очками.

— Вперед, малыш. — Максиму вдруг захотелось, чтобы девушка обратила на него внимание, он решил быть ласковым.

— Что?

— Кажется, подъезжаем. Это твой мазар?

— Какой?

— Из которого наш офицер план украл. — Желания обращаться со спутницей поласковее поуменьшилось. — Но туда мы не поедем. Будем прочесывать окрестности. Пока не зацепимся за какой-нибудь ориентир. Что там на плане?

— Что? — опять переспросила девушка. Послал Бог помощничка — ни реакции, ни сообразительности.

— Чертеж достань. Я не хочу сворачивать с шоссе наобум. И прикинь, что здесь могло сохраниться с прошлого века.

— Почти ничего. — Быстро отвечает, когда хочет испортить человеку настроение.

— Это я и без тебя знаю. А ты, как специалист, должна знать, что могло сохраниться. Ну-ка, шевельни извилинами.

Минут пять ехали молча. Мазар остался позади, и Максим уже было решил, что даже в таком пустяке на библиотекаршу положиться нельзя. Девушка, хоть и достала карту, но явно думала о чем-то своем.

— Родник, ну конечно же родник, как я сразу не догадалась. — Она радостно глянула на журналиста.

— Ну и как мы его увидим? Он же не бьет на десять метров. Нужно что-то заметное.

— У нас есть современная карта? — Нина его не слушала.

— Откуда? — Максим опешил и обиделся, кажется, она собирается обвинить его в непредусмотрительности. Но тут же нашел выход из положения: — Посмотри в бардачке, — и оказался прав. Бухарский филиал известной компании «Рентакар» позаботился о своих денежных клиентах. Туристическая схема Узбекистана и карта автодорог Бухарской области мирно лежали в бардачке, между рекламным буклетом фирмы и документами на автомобиль. Нина опять углубилась в карту, теперь уже современную.

— Значит, так. Если здесь и есть родник — то километрах в пяти направо. Поворачивай.

— И без тебя знаю. — Она еще учить его будет.

Максим свернул на первый же проселок. Хотя русским словом «проселок» эту утрамбованную тропу в пустыне называть не следовало. Они проплутали еще полтора часа. Пустыня коварна, не сразу замечаешь, что колесишь на одном месте, но удача — неизменная спутница смелых и упорных. Они нашли. А потом убедились, что поиски не были напрасными. Сначала Нина, поглядывая то на старинную карту, то вокруг, увидела три дерева.

— Точно. А вот то, что этот тип назвал холмом. Нам туда, дай карту.

Журналист схватил карты, сумку с другими документами и не оглядываясь бросился к бархану, за которым его ждал успех. В том, что девушка последует за ним, бравый журналист не сомневался ни секунды. Нина же оценила скорость, с которой мчался к сокровищам мастер пера, и поняла, что догнать его можно лишь при помощи техники. Техника стояла рядом, ключ в замке зажигания — только водить Нина не умела. Пару раз ей доверяли руль отчаянные автолюбители, что ни при каких обстоятельствах нельзя считать опытом автовождения. Она уютно устроилась на водительском месте и закрыла глаза. Пусть репортер немного побегает, а ей и здесь неплохо.

Сначала Максим бежал галопом, потом перешел на рысь и вот вынужден плестись шагом. Проклятая пустыня обманула его: казалось, до бархана — рукой подать. Полчаса под палящим солнцем заставили трезво взглянуть на расстояние. Это к вопросу о связи времени и пространства. Голос разума подсказывал, что следует вернуться к «форду» и Нине. Капризная библиотекарша прохлаждается там у родника. Максим вообразил, каким злорадным взглядом она его наградит, если он вернется с половины пути, и решил не возвращаться. В конце концов, каждый шаг по рассыпчатому песку, каждая струйка пота, от которого спина и лицо стали противно липкими, — это ступенька к кладу.

Еще через полчаса Максим вскарабкался на вершину бархана. Перевел дух и оглянулся. Отличная высотка — все как на ладони: бетонная лента автострады, едва различимые змейки необорудованных дорог, три чинары и родник, русло пересохших арыков, невдалеке за деревьями заброшенный дом или сарай (в стране, где уже несколько тысячелетий строят из необожженного кирпича, а окна считают архитектурным излишеством, отличить одно от другого довольно трудно). И далее за горизонт — все то же самое: редкие деревья, арыки, строения и барханы.

— А что еще ты рассчитывал увидеть? — урезонил самого себя журналист. Клада видно не было. Зато было время подумать. Бархан, на котором он расположился, пожалуй, самый высокий в округе, — очень подходящее место для раздумий. Максим расстелил обе карты, уселся рядом с ними, скрестив ноги по-турецки, и начал рекогносцировку на местности.

В результате все оказалось проще пареной репы: неведомый хранитель сокровищ бекташи составил очень простой и очень толковый чертеж. Он взял за основу три ориентира — бархан, родник и дом, нарисовал треугольник, потом разделил каждый угол треугольника биссектрисой и спрятал сокровища в точке пересечения линий, в центре треугольника. Последний раз Максим открывал учебник геометрии в восьмом классе. Он смутно припоминал уроки географии, на которых говорили о движущихся барханах. Максим не мог с уверенностью сказать, что дом, который он решил считать одним из углов треугольника, стоял на том же самом месте сто пятьдесят лет назад. Но в остальном теория, родившаяся на вершине бархана, была убедительной и, что важнее, единственной. Дело за малым — нарисовать на песке биссектрисы этого треугольника. Путь назад был в три раза короче.