Опер любит розы и одиночество

Я скидываю мою гордость-дубленку и скромно присаживаюсь за свой стол, но не как обычно, по-хозяйски, а бочком, словно я не заработала свое рабочее место. Включила компьютер и заплясала пальцами по клавиатуре. Если я подготовлю аналитическую справку к вечеру, есть надежда, что совесть заползет в свою норку.

Юрия Григорьевича в кабинете нет, Виктора тоже. Вскочив с краешка стула, я открываю шкаф — точно, шинелей нет, оба на выезде. Ах да, наверное, снова убийство…

Лампочка на карте с монотонным подвываньем излучает сигналы бедствия: SOS… спасите наши души…

Жаль, ведь чаще всего мы выезжаем, когда спасать уже некого. Я ловко подпрыгнула и нажала на кнопку. На этот раз сработало, лампочка перестала вопить о беде. Смешно, но Виктор Владимирович и Юрий Григорьевич могут спокойно работать при этой лампочке, не замечая, что она воет уже несколько дней. Я слышать не могу никаких сигналов бедствия, мне хочется, чтобы жизнь всех радовала и приносила одно счастье. Так я устроена, и странно, что уже восемнадцать лет я служу в милиции.

Мало того что я обладаю восприимчивой душой. Мне и службы доставались самые трудные. Здесь я кривлю душой, службы выбирала самостоятельно, считая, что должна пройти весь сложный путь тяжелой милицейской работы.

— Пройти-то прошла сложный путь, а из-за моей глупости человека чуть не убили! — воскликнула я вслух и тут же услышала:

— Да, Гюзель Аркадьевна, из-за вас человека убили!

Полковник опять материализовался в кабинете, как старик Хоттабыч. Виктор Владимирович как нормальный человек, как все нормальные люди, вошел в кабинет, открыл и закрыл за собой дверь, а Юрий Григорьевич к тому же прочитал мои греховные мысли.

— Почему из-за меня? — вытаращила я раскосые глаза.

В экстремальных ситуациях мои глаза напоминают блюдца, иногда тарелки размером с НЛО. Если эти тарелки где-нибудь и существуют…

— Вы вчера ездили в «Петромебель»? — Юрий Григорьевич навис над моей грядкой. «Грядкой» я называю свой стол и никому не позволяю сесть за него.

— Вы же знаете, что ездила, — ответила я.

Я недоумеваю, с какой стати он ко мне прицепился…

— Мы с Виктором Владимировичем были на месте происшествия, — Юрий Григорьевич повернулся к карте, увидев, что лампочка мерцает ровным светом и не зуммерит, снова повернулся ко мне, — убит начальник безопасности «Петромебели».

— Не может быть! — прошептала я, вспомнив, что бендеровец-верзила разговаривал по внутреннему телефону с каким-то Олегом Иванычем.

Я даже пыталась подслушать их разговор.

— Может! Срочно идите в убойный отдел и объясняйтесь. Я устал из-за вас в дураках пребывать.

— Они, что? Меня допрашивать будут? Я же в глаза не видела этого Олега Иваныча! — От ужаса мой голос превратился в дискант.

Юрий Григорьевич махнул мне рукой, дескать, иди, иди в убойный отдел, только не визжи.

— Гуля, сходи в убойный, объясни им, когда и зачем ты приезжала в «Петромебель», — по-человечески, нормальным голосом советует незлобивый Виктор.

Ему не хочется присутствовать при служебной перепалке — кто виноват, что делать и где лучше…

— Витя, а к кому подойти в убойном? — Я обращаюсь к Виктору, чтобы задеть своим невниманием Юрия Григорьевича.

Но его абсолютно не трогает охлаждение моих чувств. Он тихо переговаривается с Виктором, нетерпеливо поглядывая на меня, видно, сгорая от нетерпения, когда же я уйду.

— Подойди к Королеву, он ждет тебя, — Виктор жалеет меня, он прерывает беседу с полковником, что не положено по уставу, и напутствует взглядом, дескать, не тушуйся, все нормально…

Он включил кофеварку, и в кабинете запахло свежесмолотым кофе. Сейчас этот дивный запах трансформируется и превратится в самый вдохновенный запах на свете. Совесть-солитер, поднявшая было голову, тут же юркнула в норку. Схватив рабочую тетрадь, я полетела по коридору в убойный отдел. От одной мысли, что меня ждет кровожадный Королев, готовящийся выпить из меня литра два крови, у меня прерывалось дыхание и стыла в жилах кровь.

— Привет, Королев! — Я храбрюсь, делая вид, что настроение у меня отличное, задор боевой и, вообще, моя совесть чиста. — Допрашивать будешь?

— Обойдусь, — проворчал Королев, доставая какие-то листы, исписанные мелким почерком. — Скажи, ты видела вчера Олега Иваныча?

— Нет, не видела. Но он дал указание не пропускать меня на фирму. — Я устраиваюсь удобнее, готовясь к долгой беседе.

Побеседовать о серьезном деле с самим Королевым — это вам не фунт изюму скушать…

— Зачем ты ходила на фирму? — пустыми глазами уставился на меня Королев.

— Не знаю, сама толком не знаю. У них Григорий Сухинин работал водителем. Ты же запросил уголовное дело из Тихвина?

— Запросил, завтра привезут, — отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, Королев. — Значит, ты не видела Олега Иваныча?

— Нет, не видела, — я кладу ногу на ногу, собираясь закурить.

В кои-то веки меня принимают в убойном отделе на равных, а не как женщину-сотрудницу…

— Свободна! — рявкнул Королев. — Можешь испариться в свой штаб.

— Сволочь ты, Королев! — сказала я.

Пришлось рявкнуть в ответ. И я срочно дематериализуюсь, в глубине души радуясь, что вовремя сперла уникальное качество у полковника.

Я теперь тоже, как старик Хоттабыч, но в юбке и рангом пониже.

В кабинете стояли на посту свежий запах кофе и мертвая тишина. Юрий Григорьевич и Виктор Владимирович углубились в работу. Они не сопят, не кряхтят, в воздухе тихо шелестит бумага, навевая мысли об архивных крысах. Мышкой проскользнув за компьютер, я уставилась тупым взглядом в монитор и задумалась.

Надо проникнуть на «Петромебель»! И я проникну туда, чего бы мне это ни стоило!

— Юрий Григорьевич, можно вас спросить? — Я робко присела на стул, стоявший рядом с глыбой-столом полковника.

— Спросите, Гюзель Аркадьевна, — милостиво разрешил Юрий Григоьевич.

— Добудьте мне разрешение у генерала на доступ в «Петромебель», — я заискивающе заглядываю ему в глаза.

— А я уже достал, — улыбнулся полковник. — Я же знаю, что для вас это бальзам. Пока вы любезничали с Королевым, — тут я не преминула хмыкнуть, знали бы вы, как мы с Королевым любезничаем, — я убедил генерала в целесообразности такой встречи, сначала мы хотели договориться о встрече на комбинате, но потом решили вызвать всех прямо в управление. Генерал вам поблажку сделал, Гюзель Аркадьевна. Бальзам, просто бальзам для вашей души!

— Что — «бальзам»? — недоуменно спросила я.

— Бальзам от одиночества. — Юрий Григорьевич оторвался-таки от бумаг и засмеялся, разглядывая меня. — Завтра все руководство «Петромебели» будет в вашем распоряжении. Прямо здесь, с доставкой на дом. Благодарите генерала, он не любит, когда сотрудников милиции обижают. Если бы они вас вчера пустили, может быть, убийства бы и не было.

— Вот это сервис! — воскликнул Виктор, гремя чашками. — С доставкой, как в Интернет-кафе.

В чашках дымился животворный напиток…

Одна из чашек предназначалась мне. Непонятно одно — «сервис» относился к кофе или к встрече руководителей корпорации, в которой беззастенчиво мочат уже второго работника.

— А вы будете присутствовать, Юрий Григорьевич?

— Зачем? Сами справитесь. — Юрий Григорьевич поблагодарил Виктора за кофе и потерял ко мне интерес.

— Ноя, это, боюсь, — забормотала я, сгорая от возмущения на проснувшуюся совесть-солитер.

Я ерзала на стуле, пытаясь объяснить, почему я боюсь. Из моей попытки ничего не вышло, потому что я никого и никогда не боялась. И все в управлении это знали.

— А вы не бойтесь. — Юрий Григорьевич отпил глоток из чашки и добавил: — Пейте кофе, а то что-то вы у нас бледная. Вы знаете, кто генеральный директор на «Петромебели»?

— Да, знаю, Дмитрий Николаевич Шерстобитов. У него два учредителя — Шацман Григорий Исакович и Шерегес Александр Иваныч. Шерстобитову сорок пять лет, Шерегесу около сорока, Шацману далеко за пятьдесят. Все они в одной упряжке почти десять лет. Корпорацию создавали собственными руками, на пустом месте, точнее, на месте социалистической собственности. Десять лет назад социалистическая собственность являлась бесхозной, вот они и подобрали комбинат. Много лет укрупнялись, создавали империю, в переводе на общедоступный язык — корпорацию. Почему директор корпорации — Шерстобитов? Потому что у него самая русская фамилия, в российском бизнесе принято назначать директорами людей с русской фамилией. Я их называю «Три Ша», или «Школа шпионов в штатском». На пятом канале есть прикольная передача с таким названием. — От глотка кофе у меня окончательно прояснилось в голове, нет, все-таки я не чайная женщина, скорее я — кофейная дамочка…