Готовься к войне (Кат)

Состояние эйфории, вызваное привычной физической нагрузкой, свіжим морозным воздухом и мышечной радостью, неспроста извлекло из дальних уголков памяти старую знакомую по Архиреевой даче. Судя по всему она знала о существовании бриллиантов и так же, как и Левша, интересовалась их судьбой.

Левша до сих пор в глубине души продолжал теплить бриллиантовую

надежду, хотя и понимал, что шансы разбогатеть за счет Никанорового наследства ничтожно малы. Слишком много времени прошло с тех пор. Он видел камни только один раз, да и то при свете керосиновой лампы, но и сейчас мог с уверенностью сказать, что их было не меньше трех десятков. Бриллианты были не большие по величине, имели правильную форму, но несколько самых больших самоцветов были овальными и грушеобразными. По самой скромной оценке Никаноровы брилианты, даже при учете устаревшей огранки, тянули на крупную сумму, которой хватило бы Левше на несколько лет безбедной жизни. А если их рассматривать как историческую ценность, то стоимость увеличивалась на порядок.

По возвращении в город он, уже не спеша, пядь за пядью обследовал

пустующую комнату Катсецкого и, как и следовало ожидать, ничего не нашел. Левша знал наверняка, что в ту ночь Никанор никуда не отлучался и камни покоились на дне графина, а на следующий день, когда напуганые непрекращающимся хриплым мяуканьем Золотого, соседи почуяли неладное и вызвали участкового, комната была опечатана, и в ходе следствия в ней дважды проводили обыск.

Как опытный оперативник, Кат это предвидел и, наверняка, принял меры

предосторожности. Едва ли он хотел, что бы бриллианты достались ментам.

Остается последний вариант: Катсецкий передал камни в окно кому-то, кто зашел со двора. И этим человеком могла быть, скорее всего, конопатая. «Это только теоретические домыслы. Но в них есть какая-то логика», - размышлял Левша.

Он перешел на шаг, розгаряченное тело начало остывать, по спине снизу вверх мелкой волной прошел озноб и начала побаливать голова. Мысли, как крысы, выпущенные из клетки, мешая и натыкаясь друг на друга, стали разбегаться в разные стороны. Из этой суматохи, из дальнего и темного уголка подсознания, начало прорисовываться что-то неимоверное и почти мистическое, пока не имеющее четких контуров и очертаний, но с каждой секундой становившееся определеннее.

Увлекшись воспоминаниями, он сбился с дороги, сделал крюк и, обогнув ельник, вышел к архиреевой даче с другой стороны. Заснеженный двор пустовал и, казалось, что здесь уже многие годы не ступала нога человека. Левша снеговой лопатой расчистил дорожку, сгреб снег с крыльца и дернул на себя тяжелую, давно не крашеную входную дверь. Пружина натянулась, заскрипела радостно, и Левша не поверил своим глазам. На крыльцо вальяжной походкой вышел рыжий, упитаный котяра, точная копия Золотого. Левша подумал, что от долгого бега босиком он все-таки простудился и у него начался жар, но присмотревшися по внимательней, убедился, что все происходит в действительности. Кот важно прошествовал мимо Левшу и, не уступая ему дорогу, тиронулся хвостом об покрасневшую ступню.

- Стоп, - одернул себя Левша, - этот котяра с хвостом. Значит он ничего общего с Золотым не имеет. Это всего лишь совпадение. А, может, это маленькая генеалогическая веточка, оставленная жизнелюбивым Золотым? - предположил Левша: слишком уж разительным было сходство.

Скорее всего, это был любимец Бороды. Как оказалось, кошак выбрался на двор не даром. Левша наблюдал, как он, спрятавшись между деревьев, раскопал передними лапами рыхлый снег, беззастенчиво уселся на выкопаное углубление, и для видимости отгородившись от внешнего мира пушистым хвостом и выпучив круглые золотистые глаза, стал справлять свою большущую кошачую нужду. Левша не стал ему мешать и снова потянул на себя скрипучую дверь.

Пружина мелодично скрипнула, старые ржавые петли запели восторженно, под их аккомпонемент в голове у Левшу, что-то щелкнуло, и цепь замкнулась. Он мысленно выстроил в одну линию рыжего хвостатого кота, справляющего котячую нужду, старую конопатую знакомую, избавившую его в свое время от запора, чем чуть было не оказала медвежью услугу, и бесследно исчезнувшие драгоценности. Все дело было в том, что когда ему ставили клизьму, он уже собрался на этап и, опасаясь неминуемого в этом случае неоднократного обыска, проглотил запаяные в целлофан три сторублевки. Зеки называли это «торпедой», которая была самым проверенным способом перевозки денег у «хозяина». Прошедшая все циклы пищеварения «торпеда» через несколько дней опять оказывалась в руках у своего владельца. Самую конечную фазу этого мероприятия с трудом можно было рассматривать с точки зрения эстета. Но у «хозяина» на это не обращали внимания. Существовал и упрощенный способ «торпедирования», но он был расчитан на одни сутки. Из скромности автор не станет посвящать в него взыскательного читателя.

Теперь все становилось на свои места. Знавший все зековские ухищрения, Катсецкий мог, запивая водой, поштучно проглотить бриллианты и унести их с собой в могилу.

Поразмыслив, Левша пришел к единственно правильному решению: «Бриллианты у Никанора. Пусть все сбудется, как задумал Кат».

С Самвелом Вагинаковичем Левша сошелся на Магистрали, широком

привокзальном тротуаре, усеянном магазинами, киосками и лотками. Большая часть уезжающих и приезжающих, так или иначе, проходила через Магистраль, с утра до позднего вечера пассажиры экспрессов, скорых и электричек сновали взад-вперед, покупая все необходимое для дороги. В час пик Магистраль напоминала муравейник. На это «сладкое» место и притащил Вагинаковича Муравел. Подыскав парочку подставных, так называемых «верховых», Самвел «упал на низ», то есть стал выступать в роли ведущего, громко и с прибаутками зазывая прохожих. К ним сразу же подошел бригадир стоявших рядом наперсточников, отозвал Муравела в сторону и не совсем вежливо попросил сменить место работы.

- Здесь все забито, братэло, - объяснил он подошедшему Вагинаковичу, указывая рукой вдаль. – Все до самого Дома быта. Так что теряйтесь и не находитесь.

Муравел, Вагинакович и двое верховых понуро побрели вдоль Магистрали и примостились где-то на задворках, за Домом быта. Несмотря на это, рулетка под бойким руководством Самвела Вагинаковича, имела успех, возле нее постоянно толпились зеваки и игроки, делающие ставки. Первый рабочий день прошел удовлетворительно, и коллектив во главе с Муравелом зашел в соседний двор Литерного дома для подведения итогов. Но, видимо, это был не их день. Вслед за ними в Литерку зашли трое на лысо стриженых молодцов и, выпячивая на показ дутые бицепсы, стали в боевые стойки:

- От кого работаете? Кому доляшку носите? Что в общак кладете? - посыпались вопросы.

- Мы сами по себе, - невнятно пробормотал Муравел, сделал шаг назад и от неожиданности тихо и очень протяжно испортил воздух. Самвел стал подальше прятать деньги и получил пинок чуть ниже копчика.

- Это вам что, Нагорный Карабах? – запальчиво завопил крупье, двумя руками закрывая карман с деньгами. Но это не помогло. Непрошеные гости забрали большую часть денег и на прощанье сказали, что теперь они будут работать на них.

После повторного пересчета кассы оказалось, что бритоголовые прихватили не только выручку, но и часть денег, которые Самвел раздал для работы подставным. Такое распределение средств очень не понравилось Самвелу, и он три дня сидел в номере и пил горькую.

Деньги, как всегда, стали заканчиваться в самый неподходящий момент и, пересчитав остаток наличности, армяшка показался на свет Божий. Он заплатил за номер, и решил перекусить в «Экспрессе», рядом с вокзалом. Самвел был человеком общительным и хлебосольным, вдобавок ему надоело пить одному, поэтому он пригласил к себе за столик одиноко сидевшего за чашкой чая посетителя. Тот от угощения отказался, но внимательно выслушал собеседника и обещал помочь с трудоустройством.