Готовься к войне (Кат)

- «Сойдет на вырост», - успокоил себя Левша, и с удовольствием ощупав во внутреннем кармане тугой лопатник*{*лопатник – бумажник, кошелек (жарг.)}, тихо, как ночная птица выскользнул в коридор.

Захлопывая тамбурную дверь Левша н секунду оглянуося и увидел бегущего в одних подштанниках босоногого Психа. На одном дыхании, проскочив несколько купейних вагонов, беглец оказался в плацкартном, прикрепленном в конце поезда. Дальше бежать было некуда и нежелательная встреча с одноглазм казалась неизбежной. Но тут ему улыбнулась удача.

В полумраке, освещенного тусклыми, засижеными мухами, ночниками вагона Левша увидел, как с боковой полки поднялась не сов сем трезвая, на вид молодая женщина. Деликаатно отвернувшись, она подтянул капронове чулки, и, поправляя рыжие всклоченые волосы, нетвердой поход кой направилась в сторону туалета. Несмотря на напряженность ситуации, Левша невольно обратил внимание на заманчивые округлости ее фигуры. Услышав сзади стук двери соседнего вагона, он не раздумывая, лег на освободившуюся полку, укрылся с головой одеялом, отвернулся к стенке и замер. Мимо, сначала в одну, а затем в другую сторону, недовольно прошлепали мозолистые Психовы ступни.

- Подвягайся, Митя, - услышал Левша возле самого уха. – Чегой-то тебе не ляжится на своем месте?

Налицо была явная ошибка, но он не спешил разубеждать говорившую, плотнее придвинулся к стенке и засопел.

Рыжая улеглась с краю, потянула на себя одеяло, просунув теплую руку Левше под мышку, прижалась всем телом и поцеловала в затылок. От поцелую пахло портвейном и дешевой губной помадой.

- Мить, а Мить. А ты мяня любишь, Мить? – тихо, но настойчиво поинтересовалась неожиданная спутница и почесала Левшу за ухом. В груди у него стала нагреваться красная спираль, раскучиваясь, она наполняла все тело теплом.

«Эх, не успею», - подумал он с сожалением, справедливо завидуя счастливцу Мите. – «Сейчас поезд тронется. Да и Псих может вернутся. А если мужик ее проснется, тоже будет несладко. Наверняка где-то рядом почивает».

- Не бяряжешь ты вещи, Митька. Опеть в кустюме улегся, - недовольная безразличным поведением Левши, со слезой в голосе, прошептала незнакомка. – Завтре снова сваха скажить, что тябе опеть как корова языком пожевала. Говорила я тябе: не пей больше. Ты даже раздетьси не силах. Где тябе уж свои мужнины абязанности справлять.

- Не перепил я, а переел. Мне на нужник приспичило. Счас мотонусь о быстрому, вернусь и ты у мине закряхтишь от удовольства, - соврал Левша, подстраиваясь под кацапский говорок российской глубинки и воображая себя счастливчиком Митькой.

Он перевалился через свою несостоявшуюся пассию, на секунду задержавшись в верхней точке горизонтального положения и, минуя туалет, выскочил в тамбур.

Вагон качнулся, глухо звякнули сцепки, поезд тронулся и стал медленно набирать ход. Левша до упора нажал ручку двери и спрыгнул н перрон. С соседней платформы отправлялся товарный состав, следующий в обратном направлении. Левша дождался, когда с ним поравнялась открытая платформа, перефозишая огромный екскаватор, пробежал рядом несколько метров и уцепился за поручни. Кабина екскаватора оказалась закрыта и была опломбирована. Левша забрался в ковш, свернулся калачем и стал досматривать сны.

На незнакомом переезде, где товарняк замедлил ход, Левша спрыгнул с подножки платформы, зацепился лакированной туфлей за шпалу и, подвернув ногу, покатился с насыпи.

Травмированная лодыжка опухла, и каждый шаг давался с трудом. В лесопосадке он вырезал толстую, изогнутую на конце орешину, и, опираясь на самодельную клюку, похромал по проселочной дороге.

Деревня, в которой Левша решил пережить трудное время, дворами выходила к березовому пролеску.

- «Представлюсь заготовителем», - подумал он, приглядываясь к крайней избе, выходящей двором к березовому подлеску. – «Скажу, что машина застряла на пол дороги. А там буду действовать по обстоятельствам»

Подобравшись поближе, он внимательно осмотрел рубленое, крытое тесом строение, из трубы поднимался дым, пахнувший березовой корой, соломой и домашним уютом. Подхваченный резким порывом ветра дым-домашняк трусливо жался к земле и стелился к ногам угрюмого молчаливого вяза, окруженного обугленными, почерневшими от солнца, обезглавленными, но не сломленными до конца, стеблями прошлогоднего подсолнечника. Дым просил о пощаде.

Часть 2

Зима запаздывала. Первый липкий снег в 90-м выпал только к Рождеству, а до той поры город окутывал мокрый туман, пришедший на смену холодным осенним дождям.

Левша проснулся от крика неугомонных галок, шумно выражавших недовольство нежелательным, по их мнению, снежным покрывалом, затрудняющим добычу пропитания. Вставать не хотелось и, отвернувшись к стене, сделал еще одну попытку заснуть. Старая солдатская кровать противно заскрипела, как будто ей хотелось побыстрее избавиться от залежавшегося постояльца. Убедившись, что заснуть не удастся, Левша лег на спину, закинул руки за голову, потянулся всем своим жилистым, сухощавым телом и замер. Мысленно досчитав до шестидесяти, позволил себе расслабиться. Привычное упражнение прогнало сон. Это движение он перенял у просыпающихся котов. Животные никогда не делают резких движений после пробуждения, а долго и осторожно потягиваются. «Нам еще многому надо поучиться у наших молчаливых друзей», - вспоминая никогда не унывающего Золотого, подумал Левша. Он легко поднялся с кровати и, открыв форточку, стал наблюдать, как в старом саду Архиреевой дачи продолжали бесчинствовать пернатые. Тридцать лет не прошли бесследно. Двор опустел, деревья поредели, покосились, и только прожорливые вороны также по-хозяйски раскачивали ветки, как и в то далекое время, которое, к сожалению, нельзя вернуть. Оглядываясь на до боли знакомый рисунок на стене, в потрескавшуюся и кое-где обвалившуюся лепку на давно не беленом, покрытом паутиной мелких трещинок потолке, в свое отражение в мутном пожелтевшем зеркале, Левша с грустью осознавал, что самый страшный грабитель – это время. Оно отнимает у нас молодость и иллюзии. Веками мучавшая людей мысль о необратимости каждой минуты пришла к нему именно сейчас, когда ход времени становился все быстрее, и сложнее было добиться перемены к лучшему. Короткая, как мимолетная улыбка, жизнь шла на убыль.

Его возвращение в город совпало с развалом Союза, и в этом мутном безвременье нужно было найти свое место. Жизненный опыт, полученный за время отсидок и в промежутках между ними, подсказывал, что любое криминальное предприятие, повторяемое периодически, очень часто заканчивается плачевно. А это было не совсем желательно. Годы уходили, и он стал понимать, что страшнее старости может быть только нищая, одинокая, голодная старость. Наступало то критическое время, когда нужно было сделать единственный решающий бросок, поставив на карту все и, если улыбнется удача, обеспечить себе достойную жизнь. В этом случае спешка была недопустима. Нужно было мимикрировать, растворится в окружающей среде и, как охотник, ждать своего часа. Если быть терпеливым, то добыча рано или поздно окажется рядом.

После сорока пяти Левша начал замечать, что прозвище «Лошадиная голова», напоминавшее о далеком детстве, опять становится актуальным. С годами он стал чуть уже в плечах, от длительных ежедневных тренировок, занятий йогой и постов, тело стало сухим, гибким и уменьшилось в объеме и весе.

Левша никогда не понимал людей, страдающих от избыточного веса. Обжоры, стараясь похудеть, следовали всевозможным диетам. И, как правило, безрезультатно. Хотя достаточно было повесить на стене церковный календарь и соблюдать все посты. Это поможет вернуть человеческий облик и, вдобавок, послужит лекарством от высокомерия и ненужной гордыни. Ничто так не смиряет дух и не прочищает мозги, как воздержание в пище.

Не лишним было бы соблюдение десяти заповедей. С годами они давались Левше все легче. Кроме двух – «не укради и не прелюбодействуй». «Но это вопрос времени» - считал он.