Жертва мистификации

... Открыл глаза. Светало. Бриз с моря чуть шевелил тюлевые шторы. Жарко. Встал. Стряхнул с себя пыль веков, груз воспоминаний. Сразу стало легче дышать. Все равно жарко. Закурил. Вышел на веранду. На светлеющем небе одна за другой гасли звезды. Лежащее передо мной море дышало ровно и спокойно. Тихо и мирно, будто добродушный сенбернар, ворчал прибой. Разгоряченное тело повлекло к воде. Вот она — желанная прохлада! Погрузился в воду с головой. Хорошо! Открыл глаза. Увидел водоросли, малюски, мелких рыбешек. Жизнь. Везде жизнь. Бурная. Дикая. Неуемная. И властный инстинкт к размножению. Так есть. И так будет всегда. Вынырнул и, широко загребая, поплыл от берега. Дальше. Дальше. Сильное, мускулистое тело звенело от восторга. Оно наслаждалось свободой.

И тут передо мной встал мой рыцарь в сияющих доспехах. Его закрытого забралом лица я никогда не видел. Не знал кто он такой. Возможно, это был я сам из какой-то прошлой жизни. Или мой далекий предок. А может быть... Я не знал. Но он был мудрее и знал о жизни гораздо больше меня.

— Ты не свободен, — прогремел его голос, взорвав рассветную тишину. — То, что ты принимаешь за свободу — фикция.

— Что же мне делать, рыцарь?

— Ты знаешь сам. Прежде всего ты должен избавиться от всего того, что тебя связывает с миром людей. Только так ты можешь обрести истинную свободу. И тебе не будет равных на Земле. Но для этого ты должен быть решителен, жесток и беспощаден.

— Я понял, рыцарь, — ответил и повернул к берегу.

Выйдя на берег, обратил лицо к всходившему над землей светилу. Закричал:

— Будьте вы все трижды прокляты! Я ненавижу вас, люди. Ненавижу и презираю ваше стадное чувство, ваши мелочные интересишки, вашу гнусную мораль. Я плюю на вашу жалкую любовь, на вашу лживую дружбу, на ваши привязанности. Отныне я никому из вас и ничего не должен. Я освобождаю себя от всех обязанностей, от ваших догм. Я сам по себе. Я сильный. Я гордый. Я — свободный человек.

— Нет, — упали сверху слова. — Это ещё не свобода.

— Да, я знаю, — ответил и направился к дому.

Жена по прежнему спала. Ее сильное, гибкое обнаженнное тело было прекрасным. Высокие тяжелые груди мерно вздымались в такт дыханию. Согнутая в колене правая нога обнажала промежность, заросшую светлыми курчавыми волосами. Как же я был привязан к этому телу, как привык наслаждаться им. Похотливая самка! Ненасытная сука! Дрянь! Она наставляла мне рога с моим родным братом. Его труп сейчас покоиться в лесу в сорока километрах отсюда. Она этого не знает. Потому и спит так безмятежно. Но до чего же она красива! От неё исходил запах мускуса и сладковатый греховный, возбуждающий запах плоти. Жена что-то пробормотала во сне и повернулась на бок. На крутых ягодицах отпечатались складки смятой простыни. Как же я её хотел! Как неистово хотел! Возбудившийся во мне зверь обезумел от плотского запаха спящей самки. Горячо зашептал на ухо: «Возьми её. Возьми! Еще один раз можно. Последний. Возьми!» И я уже был не в силах этому противиться. Животный первородный инстинкт подавил во мне все сомнения. Лихорадочно сдернул мокрые плавки. Огромный возбужденный член ломило от нетерпения. Я схватил её за плечи, перевернул навзничь и с гортанным рыком упал сверху.

— Не надо! Имей совесть! — капризно захныкала она, слабо отбиваясь.

Я грубо раздвинул её ноги и яростно всадил в неё член. Ее южная кровь воспламенялась, словно порох. И скоро она уже стонала и извивалась в моих объятиях. Мы обезумели от страсти. Это было яростное ни с чем несравнимое неистовство плоти. Такого раньше между нами никогда не было. Мы оба задыхались от душной волны сладостратия, заставившей забыть все на свете. Но вот все было кончено. Я встал. Ощутил холодность и опустошенность. Пора было делать то, ради чего я сюда пришел. Выверенным движением достал из-под подушки кинжал.

Увидев его, лицо её выразило сначала изумление, тут же перешедшее в животный страх. Она все поняла.

— Родной, прости меня! — истошно закричала. — Я тебя люблю! Я тебя...

Но я не дал ей договорить и с ожесточением всадил кинжал в её левую грудь по самую рукоятку.

— А-а-а! — Забилось, затрепетало её красивое тело, но постепенно затихло. Глаза потухли, стали стеклянными. Изо рта по подбородку потекла тоненькая струйка крови.

Вот и все. Я рассмеялся. Ни боли, ни сожаления я не чувствовал. Нет. Я давно освободился от них. Я был свободен.

— Нет, — вновь прозвучало.

— Да. Знаю, — ответил и пошел в гараж. Взял заранее приготовленную двадцатилитровую канистру с бензином и, вернувшись, обильно полил им все комнаты. Оделся, взял деньги, документы брата. Уходя, бросил заженную спичку. Меня обдало жаром огня.

Поднявшись на пригорок, долго смотрел на огромный костер. Это был жертвенный костер. В нем сгорал мой дом, моя любовь, мои былые привычки и привязанности. Им я покупал себе подлинную свободу.

— Я свободен, — твердо сказал.

— Да. Ты свободен, — ответил рыцарь. Он стоял в пяти метрах от меня и его доспехи ослепительно сияли в лучах восходящего солнца. Он впервые откинул забрало и я увидел зияющую пустоту. — Теперь ты во мне не нуждаешься, — глухо прозвучало из неоткуда. — Теперь ты ни в ком не нуждаешься. Ты свободен.

Могучая неведомая сила подхватила меня и стала поднимать все выше и выше. Захватывало дух от пронзительной скорости, головокружительной высоты и обретенной свободы. Я парил над миром. Свободный. Гордый. Никому неподвластный. И никому ничем необязанный. И тут увидел свой город. Черный, громоздкий, безобразный и нелепый, он будто огромный дракон распластался на земле и выдыхал смрадные, ядовитые испарения. Серые и нелепые домишки — временные пристанища людей, в хаотичном беспорядке были понатыканы то там, то здесь и казались отсюда кучей дерьма. Ничего абсурднее я ещё не видел. И вот этим вот они гордятся! Я язвительно рассмеялся. Хохот тут же превратился в кристалики льда и выпал на город обильным снегом.

— Чудо! Чудо! — кричали наивные люди, радуясь словно дети. — Снег в зените лета!

А я смеялся над ними и все никак не мог остановиться...

Глава вторая: Безутешная вдова.

Было это лет восемь назад. Сбежал тогда из «строгача», убив охранника и прихватив пистолет, Семен Зеленский по кличке «Тугрик». На дыбы была поставлена вся милиция, но поиски ни к чему не привели. Тугрик будто сквозь землю провалился. Дмитрий Беркутов очень даже хорошо знал повадки Семена — залег волчара в нору и ждет, пока поутихнут страсти. Дело в том, что Дмитрий вместе со своим другом Сережей Колесовым год назад брал Тугрика на Богданке у его зазнобы Клавки Поливановой по кличке «Мани-мани». Полгода Зеленский совершал дерзкие разбойные нападения, а они, как борзые, бегали по его следам, пока не надыбали Клавкин адресок. Там его и взяли в постели ещё тепленького под бочком у этой рыжей красотки. Поэтому сразу после побега Зеленского Дмитрий с Колесовым ломанулись прямиком к Поливановой. Но там Тугрика не оказалось. Мани-мани клялась и божилась, что ничего о нем знать не знает и слышать не слышала. «Врет, зараза!» — решил тогда Дмитрий, наблюдая за Поливановой, — уж слишком коза пряла ушами от страха. Стали её «пасти». После их визита она побежала к подельнику Тугрика по первой ходке Витьке Свистунову, с естественной для него кличкой «Свистун». Свистун отошел от воровских дел, но стал заядлым картежником и обувал богатеньких мужичков за милую душу. Имел деньги, девочек, фасонил в престижных иномарках. Словом, жил, как кум королю. Оперативники поняли, что рыжая шалава Мани-мани не зря рысцой побежала к Свистунову — тот знает, где скрывается Тугрик. Не откладывая в долгий ящик, решили нанести ему визит вежливости и «поздравить» с процветанием его частного «предприятия».

Свистун открывал дверь дого и неохотно. На квартире они застали кодлу из пятерых воровских авторитетов с мрачными намерениями на лицах и трех молоденьких, лет по шестнадцать-семнадцать, проституток. Все были крепко под шафе.