Угол падения

Они пошли к лестнице, оставив позади себя растерзанную, загаженную пустоту старого паркета и тишину, прерываемую только скрежетом запираемых замков.

На первом этаже уже никого не было. На салатной стене давно остановившиеся часы показывали вечные два пятнадцать. Леонидовы и Ирина Сергеевна вышли на улицу. Коттедж величественно выступал из сугробов, которые подтачивала капающая с крыш влага, над ним низко стелилось дымчатое небо. Мерзкая, как и настроение у отъезжающих, погода. Впереди маячило несколько знакомых фигур, направляющихся к воротам. Алексей тащил две огромные сумки, как можно быстрее, — женщины и Сережка с трудом поспевали за ним.

Наконец они вышли к воротам. Сотрудники фирмы и сопровождающие их лица переминались с ноги на ногу, дожидаясь сигнала садиться по машинам. Уехали только Барышевы, прихватив с собой семью Глебовых.

— Как размещаться будем? — спросил кто-то из молодежи.

— Да прыгайте куда придется, все равно на похороны ехать. А там разберемся, — сказал Манцев.

— Мы с детьми никуда не поедем, — сразу заявила Юлия Николаевна Казначеева. — Мы возьмем Валерию Семеновну, Павлика — и по домам. Кто-нибудь один может сесть в нашу машину.

Никто не выказал желания, и Казначеева пошла заводить свою «восьмерку». Татьяна Иванова повернулась к Эльзе:

— Я могу тебя и Лизу захватить. И Саша с нами сядет. Мы, наверное, поедем, все-таки надо, чтобы кто-то с работы был. Ну что?

— Да, конечно, — поддержал ее Иванов-младший. — Сама поведешь?

— А у тебя что, права есть? — съязвила Татьяна.

— Представь себе, позаботился.

— Ну, заводи тогда. — Она бросила Иванову ключи. — Синяя «ауди», помнишь хоть, на чем мы сюда приехали?

— Разберемся. — Саша рысью побежал на стоянку. Манцев без всяких комментариев вывел свои далеко не новые «Жигули», кивнул Наталье Акимцевой, Юре и Липатову:

— Чего стоите? Все едут на похороны.

— А ты что, уже начальник? — огрызнулась Наташа. Липатов полез в машину молча. Ему в спину уперся неприязненный взгляд Ирины Сергеевны.

— Ну а мы как? — спросила она Алексея.

— Сережку не хочется тащить. Если мы их с Александрой завезем домой, то я к вам присоединюсь.

— Нам не очень большой крюк делать, завезем конечно, — отозвалась Марина. — Ирина Сергеевна, как?

— Ключи возьми, Марина. Помнишь мой «пассат»?

— Конечно.

Марина тоже направилась на стоянку. Леонидов провожал глазами отъезжающие машины. Его мучило ощущение страшной пустоты. Действовало на нервы все: ненужные обязательные слова, растекающаяся под ногами грязь, вонь сгорающего в двигателе бензина, усталые глаза Серебряковой. Жена нерешительно топталась рядом, стесняясь первой лезть в дорогую блестящую машину.

— Давай залезай в середину, — подтолкнул он ее.

— Я к окошку, — заканючил Сережка. Серебрякова молча открыла переднюю дверцу.

— Ну теперь уже точно все, — сказала она. — Поехали, Марина.

Красные кирпичные дома мелькнули за стеклом и остались на поле, а машина поползла по мокрой дороге в сторону леса. Там, среди елок, смотреть на окружающий мир стало уже не так противно. Изморось затянула стекло, Марина поежилась и включила печку и магнитолу. Под уютное тепло и мягкие звуки ласкающей музыки Леонидов задремал, прижимая к себе Сережку. Ему уже стало легче.

Вместо эпилога

Коммерческий директор фирмы «Алексер» Павел Петрович Сергеев лежал в гробу, одетый в свой самый дорогой и красивый костюм. У ворот кладбища стояла его дорогая, красивая блестящая машина, на которой привезла родню Сергеева красивая и тоже дорогая женщина, при жизни бывшая его любовницей. Все эти ценные вещи, включая двухкомнатную квартиру в престижном районе столицы, он оставлял здесь, на земле, в наследство своим многочисленным, переминающимся от нетерпения у гроба родственникам. Павел Петрович выглядел великолепно, как, впрочем, всегда старался выглядеть при жизни: над лицом тщательно поработал гример, рана на виске была замазана, волосы уложены волосок к волоску.

Народу на кладбище приехало не так уж много, в основном родственники, ничего еще не подозревающие о долгах покойного, привлеченные, блеском его показного благополучия. Единственная женщина, которая пыталась немного любить Пашу, лежала в провинциальном морге; многочисленные любовницы, вовсю пользовавшиеся при жизни коммерческого директора его красивым и щедрым телом, на кладбище явиться не соизволили, а может, им просто помешали ревнивые или влиятельные мужья, испугавшиеся огласки стать причисленными к породе рогоносцев.

Женщина, официально считавшаяся Пашиной подругой, активно строила глазки не скрывающему больше своих симпатий Манцеву. Леонидов был просто уверен, что на кладбище тот приехал исключительно из-за нее. Да еще затем, чтобы лишний раз повилять хвостом перед Серебряковой.

Группа коллег во главе с владелицей фирмы «Алексер» Ириной Сергеевной Серебряковой с грустным видом ждала, когда церемония закончится. И винить их в этом было никак нельзя. Вскоре им предстояли еще одни похороны. Ясно было, что Ольгу родители наверняка увезут из столицы и похоронят где-нибудь на тихом местном кладбище, без лишнего шума. А вот Валерия Валентиновича придется проводить в последний путь по всей форме. Покойный управляющий так много сил отдал процветанию «Алексера» и так старался навсегда остаться в анналах его истории, что заслужил торжественное «прости» отправивших его на тот свет подчиненных.

Серебрякова плакала искренне. Она, пожалуй, была самым несчастным здесь человеком. Кончалась целая эпоха ее жизни, в которой всем заправляли люди, расставленные по ключевым постам еще покойным мужем, прикормленные, прирученные и запуганные им, которые помнили, как все начиналось, и несли в себе уверенность в том, что они своими руками создали это дело, и создали не зря. Ирина Сергеевна оставалась совсем одна со своими большими деньгами, со своим вечным страхом, что занимается делом, к которому не лежит душа, со своим одиночеством и неумением принимать важные решения. Если кого Алексею и было жаль, так это ее. Он дождался, когда гроб с Пашиным телом опустили в глубокую, пахнущую сыростью яму, и подошел к Серебряковой.

— Пойдемте, я вас до машины доведу. Вам, видно, совсем худо.

— Да, мне худо, Леша, — впервые назвала она его просто.

— Рад бы вам помочь.

— Я знаю. Я тебе только сейчас и верю.

— Что ж теперь будет с вашей фирмой?

— Что было, то и будет.

— Может, новых людей найдете?

— А ты уверен, что они будут лучше старых?

— Да, все возрастает в геометрической прогрессии, в том числе и человеческая подлость. Вместо Сергеевых и Ивановых приходят Манцевы и Ивановы иного масштаба. Да, жаль мне ваш «Алексер».

— Кому верить, кому верить? — как заговоренная бормотала она. И вдруг посмотрела на него другими, просветлевшими вдруг глазами. — А может… — и неуверенно остановилась.

— Что «может»?

— Я тебе верю, Леша. Ты честный, ты умеешь просто молчать и делать свое дело, и если тебе так жаль мою фирму, принимай дела.

— Да вы смеетесь? Я же мент.

— Ты человек. Что, у тебя образования нет? Самое нужное, юридическое. Валера Иванов с грузчиков начинал. Не важно, что человек заканчивал, важно, как он будет относиться к своему делу. Ты умный человек, девочек моих тебе жалко, не все же у нас плохие. Вспомни Марину Лазаревич, Наташу, Елизавету. Юлия Николаевна тебе с финансами поможет. Да что я говорю… Разве ты захочешь в это дело лезть…

— Я даже боюсь подумать.

— Что, страшно?

— Да не то что страшно. Боюсь, и меня сожрет эта ваша система. Я не так уж крепок на все эти дорогие штучки, попробую хорошей-то жизни и тоже стану людей за мусор считать. С чего мне придется начать? Уволить тех, кого я считаю подлецами?

— А ты их пойми.

— Ну уж нет. Извините, Ирина Сергеевна, но…

— Все ясно. — Она потухла, словно вспыхнувшая от порыва свежего воздуха и задавленная духотой свеча, потом подошла к машине, спросила: — Домой тебя отвезти?