За секунду до взрыва

— Он просил передать, что готов встретиться с тобой у себя в офисе.

— Когда? Сегодня?

— Да, прямо сейчас. Сказал, что ему не терпится спихнуть тебя со своей шеи.

— Как и всем остальным.

— В том-то вся прелесть. Скажи, нет?

— Да уж. Каждый день одно и то же, хоть совсем не являйся на работу. — Этим грубоватым юмором он надеялся хоть немного развеселить ее. Ничего не получилось.

— Сидеть за столом начальника было бы намного безопаснее.

— Да что вы с Кэри сговорились, что ли?

— А что я могу поделать, если ты такой упрямый? Как пень. Надо же как-то заставить тебя слушать. В конце концов можно учиться не только на своих ошибках, но и на чужих тоже. Вот Боб Бэкман не хотел ничему учиться. Если бы он остался сидеть за столом, был бы сейчас жив.

— Боб Бэкман погиб, Потому что всегда был идиотом, — проговорил Дэггет. Тоска накатила на него горячей волной.

— А твой сын прикован к инвалидной коляске. Надеюсь, об этом-то я не должна тебе напоминать. — Она вся раскраснелась от избытка чувств. И наконец замолчала, поняв, что зашла слишком далеко.

Ее слова висели в воздухе, как тяжелые камни. Или как ядовитые мухи. От них не было спасения.

— Нет, об этом мне напоминать не надо, — медленно проговорил Дэггет.

Ядовитые мухи полетели прямо в глаза. Слезы покатились по щекам, он безуспешно пытался загнать их обратно…

Это не сон. Это вполне реальные воспоминания. Они накатывают тяжело, неумолимо. Так падает на сцену тяжелый занавес. Нет, они больше похожи на прозрачный экран, в котором движутся образы. До боли родные образы. Образ мальчика, бегущего по трапу. Отогнать их невозможно никакими усилиями. А вызвать может любая мелочь: запах, звук, иногда просто прикосновение к шерстяной вещи. От этих воспоминаний нет спасения.

Он стоит в школьном гимнастическом зале, который немцы отвели под склад вещей, принадлежавших пассажирам того самолета. Почти все вещи уложены в чистые полиэтиленовые пакеты, на каждом пакете бирка с указанием, на каком расстоянии от места взрыва найдены вещи. Сквозь непрозрачный пластик невозможно разглядеть, что же там внутри. Через несколько минут глаза у него начинают слезиться. Сколько же здесь вещей! Целые кипы, штабеля платьев, сумок, портфелей, детских корзинок, тростей, компьютеров.

Чего здесь только нет! От обилия этих вещей он начинает безудержно рыдать. Он рыдает уже три дня подряд, от любой мелочи. От вида детской вещички, от какого-нибудь слова, произнесенного на брифинге. Он боится, что не выдержит этого напряжения, что однажды разрыдается и уже не сможет остановиться.

Он просматривает пакет за пакетом, пытается разглядеть, что там внутри. Внимание его привлекает кукла с оторванной головой. По дороге в город, наутро после катастрофы, он видел мертвую женщину, висевшую вниз головой на самой верхушке дерева. Платье болталось клочьями, руки раскинуты, как будто женщина плыла… Это был первый признак катастрофы, с которым он столкнулся. Вокруг был пасторальный, почти лубочный сельский пейзаж. Мирный, зеленый и очень немецкий. И вот ему приходит в голову: а может, девочка, которой принадлежала эта кукла с оторванной головой, была дочерью той женщины? В конце концов личности всех погибших, конечно, будут установлены, но до тех пор чего только не передумаешь!

Выжили всего четыре человека. Все четверо — дети. И один из них — его сын. Нижняя часть туловища у него теперь парализована. Как и остальные триста двадцать семь пассажиров, дети упали с высоты шестнадцать тысяч футов. Все четверо упали в болото к западу от деревушки. До сих пор непонятно, как они остались живы. Один из них позже скончался в больнице от стафилококковой инфекции, о чем потом без устали кричали все средства массовой информации. И действительно — выжить после падения с высоты шестнадцать тысяч футов, чтобы умереть в больнице от инфекции!

Он проходит дальше. Пакеты, пакеты, пакеты. С туалетными принадлежностями, с фенами для волос, с магнитофонными кассетами, с глянцевыми красочными журналами.

И вдруг он останавливается как вкопанный. Пытается протянуть руку и не может: рука трясется. Эти вещи еще не уложены в пакет. Их уложат после того, как он их опознает. И к ним тоже прикрепят бирку с именем и занесут в список, а список потом введут в компьютер. Это делается теперь каждый вечер. А потом, в результате поисков в банке данных определят владельца каждой вещи. И постепенно, шаг за шагом раскрутят всю эту трагическую историю.

Он стоял и смотрел на ботинок Дункана, весь покрытый болотной грязью. Один-единственный ботинок. С ноги, которая уже больше никогда не будет ходить. Ботинок Дункана, его мальчика. Он лежал в куче вещей, на многих из которых были пятна крови.

Дэггет подозвал усталого молодого человека, одетого в камуфляжную форму. В руках у него была бирка, и при виде ее Дэггет снова разрыдался. На этот раз не из-за Дункана. И не из-за себя самого. Он был потрясен теми усилиями, которые прилагают все эти люди, и этот измученный парнишка в камуфляжной форме. И еще он плакал из-за того, что никто из них, из людей, связанных с последствиями этой катастрофы, никогда уже не сможет стать таким, каким был прежде.

Лаборатория по исследованию взрывчатых средств лос-анджелесского регионального отделения ФБР (ЛАРО) находилась в Доме Гувера в центре города. При входе в лабораторию в глазах рябило от микроскопов, коробочек и ящичков, в которых хранились все мыслимые и немыслимые взрывные устройства.

В комнате работали два лаборанта в синей спецодежде. Они даже не взглянули на Дэггета, когда тот вошел. Тем лучше. Дэггет прошел прямо в кабинет Мичема.

У Чеза Мичема были темные волосы, ярко-голубые глаза и тонкая, все понимающая улыбка. Говорил он очень быстро.

— Слушай, кажется, нам удалось кое-что выяснить. Ну о том, чем там занимался Бернард у себя в номере. Правда, теперь, после гибели Бэкмана, это дело скорее всего положат под сукно на некоторое время. Я подумал, тебе захочется хотя бы кое-что узнать. И не смотри на меня так, Мичиган, это не моя вина.

Дэггет прикусил язык.

— Почти все, что нам удалось обнаружить, — продолжал Мичем, — схвачено вакуумными фильтрами. Из этого можешь сделать вывод, каких размеров частицы нам попались. Микроскопические. В основном упали на ковер со стола, за которым он работал. Он очень тщательно за собой прибрал, поэтому-то нам и остались лишь микроскопические частицы. Никто не может замести все следы, даже такой чистюля, как Бернард. Прежде всего — и это самое интересное — нам попались частицы с высоким содержанием настоящего серебра. Высокой пробы. А это означает, что он собирался изготовить очень сложное и тонкое устройство. Самые большие по размерам частички — из пластика. — Он показал Дэггету снимок; на нем были указаны размеры частиц. Дэггет ничего в этом не понимал. — Я когда вижу такое, — произнес Мичем, — у меня все внутри поднимается. Агенты-сыщики проследили, как Бернард заходил в магазин автозапчастей, так? А вот теперь я могу сказать тебе, что именно он там покупал. Измерители высоты. Он купил по крайней мере два альтиметра, судя по тому, сколько пластиковых штучек мы обнаружили. — Он подсунул Дэггету графики. Черт, ни бельмеса не понятно! Эти ребята живут в каком-то другом мире.

— Два прибора, говоришь?

Мичем с энтузиазмом закивал головой.

— В этом-то все дело: два. Это и есть самое интересное. — Он продолжал свои разъяснения, а Дэггет в это время представлял себе Бернарда, как тот сидит, склонившись над столом в номере гостиницы, и собирает детонатор из бесконечного количества мельчайших частей, а рядом лежит пистолет. — Мы обнаружили еще и кусочек серебряного провода с платиновыми добавками. Это совсем нехорошо. Из этого можно сделать вывод, что он достал мини-детонаторы. Длиной они всего в несколько сантиметров и спокойно проходят через металлодетекторы, даже рентгеновскими лучами их не всегда удается обнаружить. Одним словом, мечта всех террористов. А температуру они дают такую, что любой пластик воспламенится. Любой, какой мы только знаем. От такой температуры плавится и алюминий, и бронза, да, в общем, любой мягкий металл. Ни один из обычных детонаторов не дает такой температуры, и к тому же все они намного массивнее. А мини-детонатор к тому же можно применять в самых разнообразных условиях. Короче говоря, мы имеем дело с очень сложным, высокоэффективным детонатором. Достать такой практически невозможно, так же, как и обнаружить, а это означает, что у Бернарда были очень серьезные намерения.