Крестная мать

Потом, запахивая на груди порванный спортивный костюм, сплевывая кровь, Дорош поднялся с земли, взял пустые пластмассовые ведра, захромал к дому.

— Вам это так не пройдет, — пригрозил он промозглому вечеру, живо восстанавливая в памяти приметы нападавших — рост, телосложение, одежду и обувь. — Найду, никуда вы от меня не денетесь, подонки.

Он знал, где искать и от кого именно могли появиться в его дворе эти костоломы.

И еще он знал, что у него перебит нос и сломано по крайней мере два ребра.

Глава четвертая

С кладбища Алексей с Татьяной возвращались в сумерках. Алексей планировал ехать пораньше — старый, зеленого цвета «жигуленок» надо было еще отогнать в гараж, а это на другом конце города. Но Татьяна долго сидела у могилы Ванечки на низенькой скамейке, плакала, глядя на его фотографию, потом взялась прибираться на могиле: подмела огрызком веника снег, велела Алексею получше закрепить искусственные венки и узкую калитку, поправила замерзший букет гвоздик. Пока провозились, вялое декабрьское солнце скатилось за дальний лесок, на кладбище (оно расположилось в молодом сосняке на окраине Придонска) потемнело, и они наконец поехали. Татьяна молчала, все еще всхлипывала, вытирая глаза. Алексей крепился, хотя и он за эти полдня, что они провели на кладбище, плакал: не верилось до сих пор, что сын их лежит под этим песчаным, присыпанным снегом холмиком, что никогда уже не улыбнется им с матерью ласковой тихой улыбкой, не попросит: «Пап, дай прокатиться, а?»

— Леша, осторожней! — испуганно сказала Татьяна, когда они уже выезжали с территории кладбища на окружную дорогу. Алексей в самом деле не заметил приближающуюся на большой скорости «Волгу» — она белой стрелой пролетела мимо, обдав «жигуленок» дорожной грязью и мелкими камешками. Водитель «Волги» еще коротко и сердито посигналил — мол, чего рот раззявил? На главную дорогу выезжаешь, должен пропустить.

Алексей, тряхнув головой, виновато глянул на жену. Но она поняла — и сама еще была там, с Ванечкой.

Включив подфарники, Алексей теперь ехал неспе-ша, аккуратно. Руки его управляли машиной автоматически — мысли все равно были заняты сыном. Минуло девять дней, как его не стало, дом по-прежнему был в трауре. На девятины приходили все те же соседи и школьные друзья Ванечки, Игорь с матерью, Ольгой, соседки, Клава и Наталья. Ольга выглядела хворой. Что-то у нее с желудком, она мало ела, но крохотную рюмку водки за Ванечку выпила. Игорь ни слова не сказал в этот раз, хмурился. Он собирался съездить с ними, с Морозовыми, на кладбище, даже обещал, что отпросится у шефа вместе с машиной, «кадиллаком», на ней, мол, и поедем. Но что-то помешало парню, не приехал, и они отправились на своей. По дороге Татьяна поговорила с Алексеем — отчего, дескать, Игорь не приехал? — немного расстроилась: он же был ее крестным сыном, она теперь чаще думала о нем. Тем более, что кто-то из соседок, кажется, вездесущая Наталья, сказала «под секретом», что Игорь занимается нехорошими делами, возит какого-то крупного жулика, у которого денег куры не клюют. Татьяна не стала ничего спрашивать у парня, сочтет нужным — сам скажет, а бабьи языки, как известно, что помело. Но однажды (они шли вместе с троллейбусной остановки) она спросила у Игоря — чем, сынок, занимаешься? На какие средства живете с матерью? Мать-то можно считать инвалидкой, бывает, по полгода болеет.

Игорь внимательно глянул на нее, пожал плечами:

— Вожу одного коммерсанта, крестная. Он платит хорошо, нам с матерью хватает.

Татьяна удовлетворилась ответом, подробности выспрашивать не стала. К тому же, Игорь торопился, сказал, что его ждут, и прибавил шагу.

Сейчас Татьяна пересказала этот разговор мужу. Алексей, занятый машиной и своими мыслями, лишь рассеянно покивал — дескать, понятно, парень зарабатывает себе на хлеб как может, а досужим языкам верить не стоит. От зависти люди что угодно наговорят. И все же Татьяна отнеслась к словам Натальи серьезно — дыма без огня не бывает, что-то тут не так. Надо бы еще поговорить с Игорем. Соблазнов у молодежи много, парень он неопытный, молодой, может вляпаться в какое-нибудь нехорошее дело. Да и с Ольгой надо пообщаться. Она измучена болезнями, заниматься ей с сыном некогда (а с мужем разошлись лет двенадцать назад). Игорь был в общем-то предоставлен сам себе, больше находился у них, у Морозовых, с Ванечкой они росли как братья.

Алексей довез Татьяну до дома. Во двор заезжать она не разрешила — от дороги идти десять шагов, а кружить между домами — только время терять, езжай. Он согласился, помахал рукой и покатил назад, на окружную дорогу, опоясывающую город с северо-запада: так быстрее можно было попасть в гараж, да и машин сейчас на окружной почти нет.

Он ехал не спеша, с ближним светом фар. На душе пасмурно: со смертью Ванечки жизнь их с Татьяной словно остановилась, налетев с разгону на непреодолимую каменную преграду. Несчастье они переживали одинаково тяжело, разве только у Татьяны это проявлялось более эмоционально, в слезах и рыданиях, а он, мужчина, горе носил в себе. Переживал Алексей страшно. Ванечку он очень любил, с малых лет оберегал его от всяких случайностей, все свободное время уделял сыну. Они с ним дружили, хорошо понимали друг друга, доверяли друг другу тайны. «Тайны» эти были, конечно, наивные, детские: то Алексей припрятывал от Татьяны лишнюю десятку, и потом они с Ванечкой покупали на эти деньги мороженое; то Ванечка приносил из школы двойку, и они вместе прятали дневник, не говорили матери.

Взрослея, Ванечка стал понемногу отделяться от отца, секретами теперь делился с Игорем. Но все равно

Алексею доверял многое, и Алексей чувствовал, понимал, что с сыном у него есть настоящий душевный контакт, что по главным вопросам Ванечка все равно придет советоваться к родителям.

Когда пришла пора служить в армии, Ванечка сказал, что хочет быть десантником. Наверное, это случилось под влиянием рассказов самого Алексея: два его армейских года прошли в Тульской воздушно-десантной дивизии. Служить было интересно, не говоря уже о престиже. Народ в десантники подбирался рослый, дисциплинированный, дружный. Может быть, Алексей несколько романтизировал свою службу, но Ванечка воспринял все всерьез; в военкомате, на призывной комиссии, заявил твердо — буду только десантником. И вот нет больше у них с Татьяной сына. А ведь они уже мечтали о хорошей невестке, о внуках, о счастливой старости…

Глубоко задумавшись, Алексей не сразу понял, что произошло. Он отчетливо видел, что дорога впереди пустынна — ни одной машины. Сзади, в зеркале, плыли огни какого-то автомобиля, но они были далеко, и он не придал им особого значения, мозг отметил лишь сам факт: сзади идет машина. Если бы Алексей знал, что его на большой скорости нагонял «мерседес», который покрывал расстояние в считанные секунды, и, если бы он хотя бы разок глянул в зеркало заднего вида, — беды бы не было.

Но Алексей не глянул.

В следующее мгновение впереди, в свете фар, показалась выбоина внушительных размеров, он вильнул в сторону, влево, и тотчас в левый борт «жигуленка» врезался на сумасшедшей скорости синий «мерседес». По инерции машины пролетели вперед метров тридцать, потом «мерседес» резко затормозил и съехал на обочину. Из него выскочили трое рослых парней, один в дубленке, — с монтировкой в руках. У Алексея дрогнуло сердце: ничего хорошего эта встреча с явно крутыми парнями не обещала — вечер, пустынное шоссе, помятый по его вине бок новенького «мерседеса»… Он инстинктивно втянул голову в плечи, хотел было объехать бежавших к нему парней (уж лучше поговорить с ними потом, в присутствии ГАИ, номер машины ярко освещен, записывай), но они поняли его намерения, загородили дорогу, и Алексею пришлось тормозить. В ту же секунду ветровое стекло его машины треснуло от зверского удара монтировки. Алексея выдернули из машины сильные безжалостные руки, кто-то из парней крикнул: «Еще бежать хотел, собака!», а потом на голову обрушился сильный, железный удар.