Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца

Лодка Арне была уже готова, новенькая желтая шлюпка с подвесным мотором.

— Садитесь! — пригласил Арне. — Отправляемся на поиски приключений!

Взревел мотор.

— Как думаешь, что нас там ждет? — спросил я у Моники. — Чем можно удивить людей, привыкших к электрическому свету, холодильникам и психоанализу?

Она улыбнулась:

— Я чувствую, что нас ждет что-то необыкновенное. Возможно, мы и сами будем тому не рады.

Глава третья ЧЕЛОВЕК В БРЕЗЕНТОВОЙ РОБЕ

Вскоре веселые домики Лиллесанна и его миниатюрная гавань остались далеко позади, наша моторка шла между голыми скалами, торчавшими из моря, и уютными островками, где белые рыбацкие домишки и красные лодочные сараи теснились по берегам небольших заливов. На островах паслись овцы. Неожиданно из пролива вынырнула шхуна с парусом цвета оберточной бумаги, палуба была завалена сетями и ящиками для рыбы. Свежий ветер гнал на высокие полированные берега крутые волны, над подводными скалами взмывали в воздух фонтаны белой пены.

Пройдя час среди шхер, мы увидели высокую длинную гряду, силуэт которой четко вырисовывался на фоне неба, различили голые горные пустоши. Трудно было себе представить, что в тех местах мог оказаться такой большой остров, должно быть, это была часть материка, полуостров, далеко уходящий в море.

— Хейланд! — объявил Арне. — Люди живут по другую сторону. Там есть небольшой поселок, отдельные усадьбы лежат среди пустошей.

Он взял курс на полуостров, и моторка пошла вдоль сурового, негостеприимного берега. Мы устали после долгой поездки, в особенности Моника. Я промок насквозь, потому что Арне неудачно повернул лодку и меня захлестнуло волной. Единственное, о чем я мечтал, — поскорей расположиться у пылающего камина с бокалом чего-нибудь согревающего и крепкого. Но берег и ближайшие к нему шхеры не сулили ни уютного камина, ни глубоких кресел, ни покрытых пылью бутылок.

Я уже хотел спросить Арне, не спутал ли он дорогу, как вдруг глазам нашим открылось поразительное зрелище. Крутой, неприступный берег уступил место небольшой равнине, лежавшей в глубине залива. И там, метрах в двухстах от берега, стоял длинный дом старинной архитектуры. В доме было два этажа и чердак, но из-за своей длины и окружавших его пустошей дом казался низким, он словно пригнулся, пытаясь укрыться от моря. Когда-то он был белый, но краска давно облупилась. Вечернее солнце отражалось в одинаковых черных окнах. То ли сад, то ли палисадник прилегал к дому.

— Каперская усадьба! — Арне обвел рукой свои владения жестом бывалого экскурсовода.

Меня охватило почти благоговейное чувство, пока мы шли от причала к ампирному порталу с массивными дверями. Арне вставил в замок большой ключ, двери распахнулись, и мы оказались в прихожей, из которой вела лестница на второй этаж. Мне показалось, что я перенесся в прошлый век. Ампирная мебель, выделка и узор портьер, картины и гравюры, модели кораблей, подвешенные к потолочным балкам — все это принадлежало к эпохе наполеоновских войн. Короче говоря, окажись здесь репортер из журнала «Наша усадьба», он бы начал лихорадочно устанавливать свой фотоаппарат.

Мы прошли прямо на кухню, сиявшую медной посудой, где Мария уже хлопотала у солидной чугунной плиты времен величия фабрики «Нэс Ярнверкс». Мария выглядела бледной и испуганной, и мы, словно уговорившись, не поминали ни о черном коте, ни о других представителях нечистой силы. Впрочем, оказавшись на кухне, мы забыли обо всех тайнах усадьбы. Насколько мне известно, привидения редко являются голодным людям, которые жадно наблюдают, как на шипящей сковородке румянятся аппетитные оладьи.

Когда мы поели, Арне показал нам дом и прежде всего картину Ватто. Это был шедевр, он не обманул наших ожиданий, и, безусловно, место его было в музее. Игра приглушенных, мягких тонов напоминала переливы света на море в солнечный день. Настроение картины было светлое и в то же время мрачное — диссонанс между беспечностью и грустью, характерный для искусства рококо. Я сразу влюбился в эту картину.

Мебель и обои в доме гармонировали друг с другом. Арне был неутомимым гидом. Он подводил нас к картинам, изображавшим то свору охотничьих псов, то молодую женщину с крутыми локонами, то группу пышнотелых купающихся нимф, сыпал именами французских и английских мастеров восемнадцатого века. Он также демонстрировал мебель, называя мастеров, стиль и эпоху, гордый, как князь, обладатель наследства предков. Однако попутно он рассказывал нам и о своих планах, связанных с будущим отелем. В одном месте он уберет стену, в другом — поставит новую, там будет бар, тут разместится оркестр.

Я так и не смог сосчитать, сколько в доме комнат, некоторые из них были скорее большими залами. Мы побывали в библиотеке, где за пыльными стеклянными дверцами книжных шкафов темнели кожаные фолианты, и в маленькой оружейной палате, в которой стены были увешаны старинным оружием — кортиками, кавалерийскими саблями с потускневшими золотыми шнурами, массивными пистолетами с инкрустированными рукоятками, почтенными карабинами и ружьями.

Наконец мы пришли в большую комнату на втором этаже, которая находилась в конце длинного коридора. В одном углу стояла кровать, однако вся остальная мебель не имела ни малейшего отношения к спальне. Там стоял великолепный стол, шкаф, украшенный тонкой резьбой, несколько уникальных стульев, обитых плотным шелком с изысканной вышивкой. Без сомнения, здесь была собрана самая ценная мебель во всем доме. Высокое, в человеческий рост зеркало крепилось мощными винтами к одной из стен — это была северная сторона дома. Зеркало доходило почти до пола, оно так помутнело и облезло, что человек, отражавшийся в нем, скорее напоминал неведомое морское чудовище. Стены в комнате были ядовито-желтого цвета, такого цвета мог быть рассвет в преисподней, если пользоваться лексикой Карстена.

— Ну, а это знаменитая Желтая комната, — сказал Арне. — Спальня капитана Корпа. Уютно, не правда ли? Здесь обычно и появляется черный кот. Там, в углу, стоят капитанские ботфорты. У этой комнаты своя, неповторимая атмосфера, вот где недурно было бы провести свадебную ночь.

Я ходил вдоль стен и разглядывал картины. Там было семь или восемь картин, изображавших юных особ, которые не злоупотребляли одеждой, зато явно злоупотребляли пирожными и взбитыми сливками.

— Сколько же, по-твоему, стоит все это собрание живописи? — спросил я.

— Одни эти полотна стоят несколько сот тысяч, — ответил Арне. — Это художники школы Буше и Фрагонара.

— Откуда тебе это известно? Откуда ты вообще знаешь, что сколько стоит в доме?

— Я же не кота в мешке покупал, если не считать, конечно, черного монстра, которого я получил в качестве бесплатного приложения к дому. Я знаю толк в делах. Еще в феврале я привез сюда целую армию специалистов: двух экспертов по живописи, архитектора по интерьеру, специалиста по стилям, архитектора-строителя и страхового агента. Все картины подверглись тщательной экспертизе, кроме картины Ватто. Потому-то я и хотел взять ее в Осло, чтобы показать еще одному знатоку. Подлинность мебели была установлена, цена определена — она в пять раз выше того, что я отдал за всю усадьбу.

— Значит, ты понес бы колоссальные убытки, если бы все это, например, сгорело?

— Я же не идиот. Все это полностью застраховано. И от воровства, и от пожара.

Моника стояла у окна и смотрела вдаль. Вид отсюда был великолепный — острова лепились к берегу, как цыплята к наседке, на горизонте небо сливалось с морем. Старый морской разбойник наверняка не раз тосковал по родной стихии, стоя у этого окна.

Вдруг Моника воскликнула:

— А вот и первое привидение! Кажется, оно идет сюда!

Мы с Арне подошли к окну. По берегу шел какой-то человек, судя по всему, он направлялся к дому. На нем была фетровая шляпа, куртка и резиновые сапоги.

— Если это и призрак, он умер всего каких-нибудь двадцать или двадцать пять лет назад, — сказал я.