Пока смерть не разлучит нас

Сэр Харви милостиво принял озабоченный вид и отвел глаза.

— Сочувствую, друг мой, — он ткнул погасшую сигару в пепельницу, — но это правда. — Потом с теплым чувством посмотрел на Дика. — А если вы думаете…

— Продолжайте! Что думаю?

Выражение лица его собеседника стало еще саркастичнее.

— Вы сочиняете психологический вздор о душах и мыслях убийц. Не постыжусь признаться, мне нравится. Мои коллеги считают, будто у меня довольно оригинальное чувство юмора. Если вы думаете, будто я фантазирую, разыгрываю вас ради шутки, выбросьте это из головы. Поверьте мне, я не шучу.

Только тут Дик понял, что он действительно не шутит.

— Эта женщина, — очень четко проговорил сэр Харви, — коварная злодейка. Чем раньше вы к этой мысли привыкнете, тем скорей с ней разделаетесь. И тем целей будете.

— Целей?

— Вот именно. — Лоб сэра Харви опять жутко сморщился. Он заерзал в кресле, устраиваясь поудобней, потом, терзаемый болью, сердито замер на месте. — Только вот в чем проблема, — продолжал он. — Она, по моей оценке, не особенно умная женщина. Тем не менее снова и снова делает свое дело и выходит сухой из воды! Нашла способ убийства, который ставит в тупик и Гидеона Фелла, и меня самого.

Впервые слово «убийство» прозвучало в связи с Лесли Грант, открыв новые бездны, новые врата ада. Дик еще слепо искал объяснений.

— Постойте! — потребовал он. — Вы что-то сказали насчет отпечатков минуту назад. Значит, она была под следствием?

— Нет. Отпечатки сняты неофициально. Она никогда не была под следствием.

— Да? Откуда тогда вам известно, что она виновна?

Лицо его собеседника выразило безнадежность.

— Вы не поверите мне, мистер Маркем, до прибытия нашего друга из Скотленд-Ярда?

— Я этого не говорю. Только спрашиваю, на чем основаны ваши утверждения. Если Лесли виновна, почему полиция ее не арестует?

— Потому что доказать не может. Не забывайте, три случая! А доказать что-либо невозможно.

Главный патолог министерства внутренних дел вновь бессознательно попытался сменить позу и снова почувствовал резкую боль. Но теперь его одолевали другие заботы, и он почти ее не заметил. Пробежался пальцами по обитым ручкам кресла, не сводя обезьяньих сверкающих глаз с Дика Маркема. Взгляд был полон такого сарказма, что казался почти восхищенным.

— Полиция, — продолжал он, — сообщит вам детали и точные даты. Могу рассказать только то, что знаю по личному опыту. Будьте добры не перебивать меня без крайней необходимости.

— Ну?

— Я познакомился с этой дамой тринадцать лет назад. Наше так называемое правительство тогда еще не удостоило меня рыцарского титула. Я еще не был главным патологом министерства внутренних дел. Частенько исполнял обязанности полицейского хирурга и патолога. Однажды зимним утром — даты, повторяю, полиция сообщит — нам стало известно, что в доме на Гайд-парк-Гарденз найден мертвым в своей туалетной комнате, смежной со спальней, некий американец по фамилии Фостер. Я туда отправился вместе со старшим инспектором Хэдли, ныне суперинтендентом. Казалось, это явное самоубийство. Жены покойного ночью не было дома. Тело обнаружили полусидящим на диване за столиком. Смерть наступила от инъекции синильной кислоты в левую руку. Шприц нашли на полу, рядом с ним.

Сэр Харви помолчал.

Морщинистые губы сложились в весьма жестокую улыбку.

— Ваши изыскания, мистер Маркем, — расправил он пальцы, — ваши, так сказать, изыскания наверняка дали вам представление о синильной кислоте. Проглоченная, она действует мучительно, но быстро. Введенная в вену, действует мучительно, но еще быстрее. Случай Фостера представлялся несомненным самоубийством. Ни один мужчина в здравом уме не позволит убить себя уколом в вену из шприца, от которого за десять шагов разит горьким миндалем. Окна туалетной были заперты изнутри. Дверь не только закрыта изнутри на засов, но еще приперта чрезвычайно тяжелым комодом. Слуги открыли ее с огромным трудом. Мы старались утешить потрясенную вдову, которая только что вернулась домой и находилась в полной прострации, проливая потоки слез. Горе слабой несчастной женщины вызывало сочувствие.

Дик Маркем старался строго держаться фактов.

— И этой вдовой, — уточнил он, — была…

— Женщина, которая называет себя Лесли Грант. Да.

Опять воцарилось молчание.

— Теперь перейдем к одному совпадению, которое, как ошибочно считается, встречается чаще не в жизни, а в литературе. Лет через пять я как-то весной приехал в Ливерпуль, где выступал свидетелем на выездной сессии суда присяжных. Там же оказался и Хэдли по какому-то своему делу. Мы с ним столкнулись в суде, познакомились с тамошним полицейским интендентом. Со временем интендент рассказал…

Сэр Харви поднял глаза:

— Рассказал о весьма странном самоубийстве в Принс-парке. Мужчина покончил с собой, сделав инъекцию синильной кислоты. Пожилой, но с большими деньгами, здоровяк, безо всяких проблем. Сомнений тем не менее не возникало. Следствие только что завершилось. Тут интендент махнул головой, указывая в другой конец коридора. И мы увидели женщину в черном, шагавшую по грязному коридору в окружении толпы сочувствующих. Я человек крепкий, юноша, на меня нелегко произвести впечатление. Только никогда не забуду выражение лица Хэдли, который оглянулся и объявил: «Клянусь богом, та самая женщина».

Простое утверждение, но нестерпимо живое.

Сэр Харви, задумавшись, замолчал, а доктор Миддлсуорт тихо прошелся по комнате, обогнул большой письменный стол и сел в скрипучее плетеное кресло у окна.

Дик слегка вздрогнул. Он совсем забыл о докторе. Миддлсуорт даже сейчас не высказывал никаких комментариев и не вмешивался в беседу. Просто скрестил тощие ноги, уткнул костлявый локоть в ручку кресла, положил на ладонь подбородок и задумчиво уставился на лампу в желтовато-коричневатом абажуре, висевшую над письменным столом.

— И вы хотите сказать, — выпалил Дик Маркем, — будто это опять была Лесли? Моя Лесли?

— Да, ваша Лесли. Несколько поизносившаяся.

Дик собрался было вскочить с кресла, но передумал.

Хозяин дома не проявлял никаких признаков раздражения. Видимо, он, подобно хирургу, старался вырезать острым ножом у Дика Маркема злокачественную, по его мнению, опухоль.

— Тогда, — продолжал он, — полиции пришлось начать расследование.

— С каким результатом?

— Точно с таким же, как прежде.

— Было доказано, что она не могла это сделать?

— Простите. Было доказано, что ничего доказать невозможно. Точно так же, как в случае Фостера, жены в тот вечер не было дома…

— Алиби?

— Нет, подтвержденного алиби нет. Впрочем, этого и не понадобилось.

— Продолжайте, сэр Харви.

— Мистера Дэвиса, ливерпульского брокера, — продолжал собеседник, — нашли лежавшим на столе в рабочем кабинете. Дверь опять была заперта изнутри.

Дик схватился за голову.

— Никто не мог войти? — уточнил он.

— Окна не просто заперты, но к тому же закрыты деревянными ставнями. На двери два засова, новых, прочных, взлому не поддающихся, один наверху, другой внизу. Дом большой, вычурный, старомодный; в том самом кабинете можно было забаррикадироваться изнутри, как в крепости. И это еще не все. Выяснилось, что в молодости Дэвис был фармацевтом, поэтому отлично знаком с запахом синильной кислоты. Исключено, чтобы он сам себе ее ввел по ошибке или позволил кому-нибудь это сделать. Если не самоубийство, то, значит, убийство. Однако никаких следов ни борьбы, ни наркоза. Дэвис был дородным, крепким стариком и не стал бы покорно подставлять руку под иглу с синильной кислотой. А комната была заперта изнутри. — Сэр Харви поджал губы, склонил голову набок, чтобы лучше подчеркнуть последнюю фразу. — Случай так прост, джентльмены, что полицейские чуть с ума не сошли. Возникло конкретное подозрение, а доказать ничего невозможно.

— А какие, — спросил Дик, отбрасывая свои собственные подозрения, — объяснения дала Лес… Я имею в виду, что сказала жена?