Чисто научное убийство

Вопрос «куда я дел шип?» был, на самом деле, легким. Достаточно было спросить самого себя, чтобы вспомнить. Я спросил и вспомнил.

Конечно, когда стоишь под душем, и на тебя льются потоки горячей воды, вспомнить можешь все, что угодно. Я закрутил краны, и меня опять затрясло, теперь уже от холода, так и до пневмонии недалеко, полотенце оказалось на крючке, и мне пришлось выбираться из ванны на холодный пол, а потом я никак не мог вытереться, потому что дрожали руки — озноб больше походил на паркинсонизм, я с ужасом подумал, что это никогда не кончится, и что Рине придется теперь до самой моей смерти кормить меня, потому что в трясущихся руках мне не удержать даже ложку.

Я включил нагреватель (в такую жару!) и несколько минут стоял под горячими струями воздуха. Отогрелся. Знобить перестало. Паркинсон отступил. Я наскоро обтерся полотенцем, хотя уже успел частично обсохнуть под теплым ветром пустыни, и выскочил из ванной в чем мать родила. Я просто забыл в тот момент, что человек обычно носит одежду.

Брюки мои висели сложенными на спинке стула, я сам их на стул и повесил, прежде чем идти в ванную. Если мне память не изменяет…

В левом кармане у меня обычно лежит скомканный носовой платок. Пользуюсь я им редко, и если…

Шип был в платке, он зацепился острым концом и упал мне на ладонь, когда я расправил материю.

Это был пятый шип — братец четырех, и кончик его не блестел так, как у остальных. Кончик был тусклым, будто смазанный жиром. Я мог случайно уколоться, и тогда…

С чего я решил, что это яд?

Если полагать, что первична материя, а не дух, то налицо были все доказательства преступления. Я мог отпираться сколько угодно, но — шип в кармане, футляр с шипами в кейсе, кончик шипа, смазанный чем-то, и любая экспертиза обнаружит яд, я был уверен в этом, иначе все, что происходило, не имело смысла…

А так — смысл был?

Я убил Айшу Ступник. Я был в невменяемом состоянии и не осознавал своих действий. Допустим, хотя это и чепуха.

Но — зачем?

Я впервые увидел эту женщину в аэропорту Орли. Она мне понравилась, не стану отрицать. Если на то пошло, я бы с удовольствием с ней переспал — нормальная мысль для мужчины. Сидя рядом с ней в самолете, я ощущал краем сознания запах ее косметики, и это возбуждало, но… шип?

К тому же, если я проделал это в состоянии странного помутнения сознания, то когда же все началось? Я должен был положить в кейс футлярчик, ибо никто, кроме меня, не мог этого сделать. Я должен был окунуть кончик одного из шипов в пузырек с ядом… Завернуть шип в платок, ведь кейс лежал на багажной полке, у меня не было физической возможности открыть его во время полета, да этого и не было на самом деле, иначе на меня показали бы по крайней мере несколько пассажиров, и тогда инспектор Липкин не выпустил бы меня из своих рук…

Зачем я убил Айшу Ступник?

Когда хлопнула входная дверь, и Рина вошла в салон, уставшая после рабочего дня в своем беспокойном офисе, у меня не было никаких сомнений в том, что пришла жена убийцы.

Глава 6

Расследование

По словам Рины, войдя в квартиру, она услышала мой голос, доносившийся из-за закрытой двери в ванную комнату:

— Ты не могла бы подать мне большое полотенце, то, что в шкафу?

Она высказалась в том духе, что, собираясь мыться, неплохо бы заранее подумать, что потом придется вытираться, но полотенце принесла, обнаружив, что одно уже висит на крючке и, судя по его состоянию, я уже пытался им пользоваться.

Несколько минут спустя я появился в салоне, причесанный и готовый к исполнению любых супружеских обязанностей. В данный момент от меня требовались лишь подсобные работы — накрыть на стол, нарезать хлеб, ответить на телефонный звонок. По словам Рины, у меня был возбужденный блеск в глазах, но она отнесла это на счет интенсивной умственной деятельности.

Звонил Роман.

— Хорошо, что ты дома, Песах, — сказал Бутлер. — Липкин искал тебя днем, хотел задать несколько дополнительных вопросов. Если ты не возражаешь, мы к тебе заедем.

— Есть новости? Удалось продвинуться? — спросил я, надеясь, что голос мой не отражает мыслей.

Роман хмыкнул и положил трубку. Судя по всему, продвинуться им не удалось.

Шипы я сложил обратно в футлярчик, присоединив к четверке и тот, что обнаружил завернутым в собственный носовой платок, а футлярчик спрятал в брючный карман, предполагая позднее придумать для улики более подходящий тайник.

— Ты ничего не рассказываешь о Париже, — с обидой в голосе сказала Рина, переодевшись в домашнее платье. — Вчера ты был уставший, а сегодня какой-то взвинченный.

— Это из-за женщины, ну, той, в самолете, — пробормотал я.

— Можно подумать, дорогой, что ты впервые сталкиваешься с убийством, — пожала плечами Рина. — Иногда мне кажется, что тебе надо бы бросить кафедру и перейти на работу в криминологический отдел полиции.

— Не берут, — сказал я. — Я не умею отжиматься двадцать раз подряд, а это, как ты понимаешь, главное.

Ответа жены я не расслышал, потому что Рина включила электромясорубку. Мне пришлось открывать дверь самому, и я был уверен, что Бутлер с одного взгляда изобличит во мне если не убийцу, то патологического лжеца. Роман был не один, из-за его плеча выглядывал инспектор Липкин, и, видимо, присутствие коллеги лишило моего соседа присущей ему наблюдательности.

В кабинете нам троим просто не хватило бы места, учитывая, что Роман любит сидеть, вытянув ноги, и мы расположились в салоне. Рина, выглянув из кухни, предупредила, что накормит всю компанию через полчаса, если у нас есть терпение ждать.

— Спасибо, я не голоден, — вежливо сказал Липкин, а Роман добавил, что даже сытый человек не имеет права отказаться от приглашения отобедать. Было похоже, что Бутлер намерен обосноваться у меня всерьез и надолго.

— Песах, — заявил Роман, заняв свое кресло у окна, — по этому делу ты проходишь как важный свидетель, и, вообще говоря, наш разговор должен быть запротоколирован. Вот я и привел с собой Гая — память у него великолепная, и каждое произнесенное тобой слово он потом запишет.

— Послушать тебя, так я должен сейчас звонить своему адвокату и молчать до его прибытия, — пробормотал я.

— У тебя есть свой адвокат? — с подозрением осведомился Роман.

— Откуда свой адвокат у бедного историка? Это я так, к слову.

— Песах, — начал Липкин, переключив, видимо, свои мозговые клеточки на режим запоминания информации,  — вы не могли бы вспомнить, сколько было времени, когда вы впервые увидели Айшу Ступник? Это ведь произошло в зале регистрации, не так ли?

— Так, — согласился я, вспомнив гнетущее впечатление от низкого подвального помещения. — Время было шестнадцать двенадцать, над стойкой регистрации висели электронные часы. Я пришел самым последним, госпожа Ступник была впереди меня примерно на десять человек. Наверняка девушки из службы безопасности могли бы сказать точнее, когда она появилась в аэропорту.

— Они уже сказали, — кивнул Липкин. — Айша Ступник прошла мимо них в шестнадцать ноль пять. Еще вопрос: не обратили ли вы внимание — может быть, кто-нибудь крутился около Айши Ступник в зале регистрации или потом?..

Я обратил внимание пока лишь на то, что Липкин старательно избегал называть бедную женщину госпожой или жертвой или иным определением — Айша Ступник, и точка.

— Нет, — сказал я. — Никто в зале около Айши Ступник не крутился, она стояла одна. Перед ней была компания молодых людей, их было человек пять, израильтяне, похоже, студенты, возвращавшиеся из туристической поездки. А сзади нее стояла супружеская пара — по-моему, французы, лет под шестьдесят.

— Господин и госпожа Шарден, — кивнул Липкин.

— Значит, вы знаете больше меня. Молодежь не обращала на Айшу Ступник никакого внимания, а французы… Не могу сказать, я видел лишь их затылки… А потом, после регистрации Айша Ступник прошла в коридор, и больше я ее не видел, пока не вошел в самолет…