Чисто научное убийство

— Погоди-ка, — прервал я. — Настоящая Айша Ступник, та, что… Она ведь тоже имела израильский заграничный паспорт, который предъявила в Орли вместе с билетом…

— Естественно.

— А ответы на мои вопросы под номерами четыре, пять и шесть? — напомнил я.

— Уехала она из студии одна, охранник утверждает, что взяла такси, водителя пока не нашли. Больше эту женщину не видели. Из гостиницы она выписалась еще утром, и портье уверяет, что госпожа Ступник собиралась ехать на студию. Где была до того, как появилась на студии, неизвестно. Никакой другой информацией о женщине-двойнике пока не располагаем.

— Так ты согласен, что это был двойник?

— Ну не призрак же! — раздраженно сказал Роман. — Ясно, что кому-то было нужно создать видимость раздвоения личности. Непонятно только — зачем.

— Но если, — сказал я, подумав, — если на студии был двойник, то сама госпожа Ступник на передачу не собиралась, верно? Оригинал, так сказать, отправился в аэропорт, а копия…

— Вопрос, — буркнул Роман, — кто был копией, а кто оригиналом.

— Э-э… ну да… В любом случае, Роман, две женщины должны были быть в сговоре. Иначе не получается. Если Айша Ступник знала, что должна быть на передаче, а сама отправилась в аэропорт… И знала она об этом заранее, когда покупала билет, не так ли?

— То есть, эпизод с подменой был давно продуман и, следовательно, убийство — тоже, ты это хочешь сказать?

— Примерно…

— В том, что убийство не случайно, сомнений нет. Для чего нужна была женщина-двойник, вот, что непонятно.

— Вернемся к нашей Айше Ступник, — вздохнул я, — ну, той, что была в самолете. Отчего она умерла?

Липкин вопросительно посмотрел на Романа, он еще не свыкся с мыслью о том, что из главного свидетеля и, возможно, даже подозреваемого, я превратился в одного из участников расследования. Нормальная реакция, я не раз наблюдал, с каким подозрением полицейские (и вообще — любой человек в форме) относятся к гражданским, особенно если гражданские лезут с ненужными советами.

— Яд, — коротко сказал Роман, — а подробности изложит Гай.

— Очень сильный яд из группы токсинов. Вообще говоря, эти яды действуют в течение двух-трех часов, но в данном случае концентрация была, видимо, очень высока, и в течение буквально одной-двух минут яд проник в кровь. Кто-то уколол госпожу Ступник отравленной иглой — сквозь платье под левую лопатку.

— Как это могло произойти? — нетерпеливо спросил я.

— Никак, — буркнул Липкин. — Не только вы, но все свидетели утверждают, что Айша не покидала своего места, никто из пассажиров или членов экипажа не останавливался около вашего ряда и тем более — не наклонялся к госпоже Ступник.

— Стюардесса подала ей бокал с соком, — напомнил я.

— В стакане не было яда, — покачал головой Липкин. — Это был бы, конечно, идеальный вариант, ведь именно через две-три минуты госпоже Ступник стало плохо. Но на самом деле яд был введен совершенно иначе.

— Наши эксперты пока не пришли к единому мнению, — вмешался Роман. — С одной стороны, яд мог быть введен только уколом под лопатку, поскольку его не было в стакане с соком. С другой стороны, этого быть не могло.

— Почему? — спросил я.

— А каким образом? — удивился Роман. — С места женщина не вставала. Никто к ней не подходил. Спина ее была прикрыта спинкой кресла.

— Может, отравленная игла была именно в спинке? — осведомился я, прекрасно зная, какой последует ответ.

— Детективов начитался? — раздраженно сказал Роман. — Не было в спинке никакой иглы.

— А в… пятне? — спросил я, полагая, что теперь могу задать этот вопрос, и он не покажется Роману и Гаю подозрительным.

— Нет, — ответил Роман, не обратив внимания на напряженность в моем голосе.

— А что пассажиры, сидевшие позади нас с Айшей в двадцать седьмом ряду? — сказал я. — Тот, кто сидел в кресле С, мог бы…

— Не мог, — Липкин набрал на клавиатуре комбинацию знаков и прочитал с экрана. — Арон Нахмансон, пятьдесят восемь лет, предприниматель. Сразу после взлета покинул свое место и перешел в салон первого класса, где летел некий Леонард Дельмар, французский банкир. Нахмансон и Дельмар говорили о делах. Кресло С оставалось пустым.

— А из кресла D…

— Пассажир, сидевший в кресле D, не мог уколоть госпожу Ступник по левую лопатку. Для этого он должен был бы пересесть в кресло C, а свидетели утверждают, что он этого не делал. Кресло С было пустым все время — после взлета и до самого конца…

— Вот как, — протянул я. — А мне казалось… Когда вы, Гай, привели меня в свою комнату в аэропорту Бен-Гуриона, там, кроме меня, было еще четыре пассажира, и я понял, что это те, кто сидел впереди и позади нас…

— Да, — согласился Липкин. — Я задержал всех, у кого были места C и D в двадцать пятом и двадцать седьмом рядах. Тогда и выяснил, что Нахмансон не сидел на своем месте. Это подтвердили и другие свидетели, в том числе стюардесса — проходя по салону первого класса, она попросила Нахмансона вернуться, потому что скоро начнут разносить ужин.

— Никто не мог убить Айшу Ступник, но ее убили, — сказал я. — Айша Ступник не могла находиться в двух местах одновременно, но она находилась.

— Песах, ты очень точно сформулировал два главных противоречия, — согласился Роман. — Теперь многое, а возможно, все зависит от твой памяти.

— Есть еще одно противоречие, — вмешался Липкин. — Песах утверждает, что видел красное пятнышко на шее Айши, но он не мог его там видеть, потому что у госпожи Ступник длинные волосы. И это противоречие заставляет меня сомневаться в надежности господина Амнуэля как свидетеля.

— Но я же не ошибся — пятно было…

— Там, где вы его видеть не могли. Вы можете это объяснить?

— Нет, — сказал я, подумав. — Я точно помню… шея… пятнышко… короткая стрижка… Почему короткая? Я же видел, что волосы у моей соседки падали на плечи… У меня была совершенно распухшая голова, и я плохо соображал… Не спорю, что-то мне могло просто показаться. Если бы этого злосчастного пятнышка не было вовсе, я бы сам сказал — померещилось…

— Попробую помочь тебе вспомнить, — терпеливо сказал Роман. — Я просто представляю твое состояние, я-то знаю, что пить ты не умеешь совершенно… Может быть, ты на самом-то деле не видел никакого пятнышка, но кто-то при тебе говорил о нем, ты услышал, и это преломилось в твоем сознании…

— Кто мог об этом говорить? — удивился я. — В самолете — никто. Когда врач осматривал ее… тело… он не снимал с нее платья, только нащупывал пульс, изучал зрачки… А потом женщину накрыли накидкой и унесли… Может, мне подсказал сам Гай — ему сообщили результат осмотра, и он…

— Нет, — отозвался Липкин. — О пятнышке вы сказали по своей инициативе, результат осмотра я получил значительно позже.

— Ну… тогда не знаю. Я помню это пятнышко совершенно отчетливо. Круглое, красноватое, размером миллиметров пять… может, чуть больше… Померещилось?

Почему я опять промолчал о шипе, торчавшем из ранки? Это померещилось тоже?

— Суммирую, — бодро сказал Роман. — Итак, мы имеем уже три противоречия, которые…

Я перестал слушать, потому что пресловутый шип возник неожиданно в моем затылке и начал царапать кость, боль волной разлилась к вискам…

— Песах, — сказал Роман, прервав рассуждения. — Что-то ты мне не нравишься.

— Три противоречия… Должно быть, это слишком много для моих серых клеточек.

— Ты сможешь сам доехать до дома?

— Да… Пожалуй.

— Хорошо. Подпиши эту бумагу, я к тебе потом зайду.

Липкин протянул мне через стол листок, взгляд у полицейского был задумчивым — не будь рядом начальства, господин Липкин, вероятнее всего, задал бы мне еще десяток вопросов, толку от которых не было бы никакого.

Я вовсе не собирался сидеть дома и ждать звонка Романа. Что бы ни произошло вчера, сегодня мне надлежало быть на кафедре и докладывать профессору Теплицки, как прошли заседания, а потом еще нужно было съездить домой к профессору Бар-Леви и рассказать, как восприняли коллеги его, озвученный мною, доклад. И кроме того, я обещал доктору Фабри, секретарю местного оргкомитета конференции, что сразу по возвращении перешлю по электронной почте текст своих тезисов, которые не были заранее включены в программу и, следовательно, не могли быть выпущены в томе рабочих документов.