Смерть на каникулах. Убийство в больнице (сборник)

– Как бы там ни было, это исключает вашего лондонского подозреваемого, – медленно произнес Дэвид. – Доктор Морис Колмен на этом этапе из картинки выпадает?

– Надеюсь, что нет, – отозвался инспектор. – Я пока держу его в поле зрения.

– И думаю, вы правы, – серьезно сказал главный констебль.

– Есть о нем новости? – спросил Дэвид.

– Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать, – ответил инспектор Стейнс.

Глава 11

Слегка уязвленный этим пренебрежительным ответом, Дэвид вернулся в деревню Уэйкли. У Джилл были для него новости.

– Рейчел организовала для нас посещение. Приглашение пришло сегодня утром. На нас обоих завтра к чаю.

– И на меня тоже?

– Сказано – обоих. Смысл ведь в том, чтобы ты увиделся с викарием?

– Несомненно. Но я был готов, что усилия окажутся бесплодными.

– У тебя подавленный вид.

– Инспектор Стейнс неласково со мной обошелся.

– Бедняжечка. Но ты ему ответишь тем же. Обычно ведь так и бывает.

Преподобный Томас Хеншоу служил викарием в Уэйкли уже тридцать пять лет. Это был простой, добрый, не педантичный человек, лет под семьдесят, преданный интересам своего прихода и мало чем озабоченный за его пределами. Жена его, по сути очень на него похожая, обладала куда более подвижным умом. Это ее усилиями прекраснодушные замыслы викария воплощались в жизнь. Без нее его душевная доброта оставалась бы во многом бесплодной.

Дэвид и Джилл увидели, что входная дверь дома викария открыта и подперта щеткой для чистки обуви. На звонок никто не откликнулся, и они стали искать дверной молоток, но тут в дальнем конце прихожей появилась миссис Хеншоу.

– Доктор и миссис Уинтрингем? – дружелюбно спросила она. – Ну заходите же! Звонок на прошлой неделе сломался, и я никак не могу добиться, чтобы кто-нибудь пришел и починил его, и еще месяц не смогу как минимум. Так я держу дверь открытой и обычно слышу, когда приходят люди.

Она провела гостей в симпатичную светлую гостиную, где на широком подносе, поставленном на низенький трехногий стол, уже был сервирован чай. Четырехъярусная стойка для пирогов радовала разнообразием закусок.

– Прошу садиться, – предложила миссис Хеншоу. – Мой муж придет буквально через секунду. Он возился в саду и сейчас переобувается. Конечно же, доктор Шор запрещает ему копаться в земле, но если нет садовника, то что поделаешь? Нашего призвали сразу после Рождества. Такой хороший парнишка; он был первым ребенком, которого Том крестил после нашего сюда приезда. Вы не будете возражать, если я пойду заварить чай? Сейчас к нам только миссис Уайт приходит по утрам. Горничная наша, Вера, в прошлом месяце ушла в АТС.

Она вышла, прикрыв за собой дверь гостиной, но не до конца. Вскоре дверь снова распахнулась и появился викарий, держа в одной руке заварной чайничек, а в другой чайник с кипятком.

– Приношу свои извинения, что приветствую вас со связанными, так сказать, руками, – добродушно поздоровался он. – Как видите, я – рабочая лошадь. В сфере домашнего хозяйства мне дозволены лишь функции чернорабочего.

Поставив свою ношу, он церемонно обменялся с гостями рукопожатием.

– Зато в саду вы – высшая власть, – вежливо ответила Джилл.

– К сожалению, да. Нам повезло, что Альфред прослужил у нас так долго. Но он, конечно же, старше многих, хотя для нас все равно юнец.

– В деревне люди взрослеют медленно, – сказала вошедшая миссис Хеншоу и стала разливать чай.

– Да, не правда ли? – поддержала ее Джилл. – Я сама из деревни.

Миссис Хеншоу обрадовалась. Гостья, начавшая с такого гамбита, выгодно отличалась от эвакуированных из города и деревенских, приходящих со сложными проблемами. И хозяйка с энтузиазмом погрузилась в поиски общих знакомых.

Тем временем Дэвид тактично переключил разговор с викарием с садов на фермы, а с ферм – на Уэйкли-Мэнор.

– Трагический род, – скорбно произнес мистер Хеншоу. – Человек суеверный мог бы допустить, что на нем лежит проклятие. Не припомню времени, когда в усадьбе не было той или иной беды.

– Прошлая война почти во все семейства внесла разлад, – заметил Дэвид.

– О нет; я о временах куда более давних: мы сюда приехали в девятьсот шестом. И вся деревня бурлила сплетнями о Фринтонах. Конечно, в сухом остатке оказалась достаточно обычная, если проанализировать, история. Оба мальчика – теперешний Хьюберт Фринтон и его брат – учились тогда в университете. Хьюберт хотел жениться на дочери управляющего. Уэйкли в те времена было куда больше теперешнего; часть земли пришлось продать после смерти старого мистера Фринтона. Ушли четыре фермы, если я правильно помню, и вся земля в сторону Биркингтон-Ридж. Естественно, отец Хьюберта не поддержал его намерений. Он был еще несовершеннолетний, и в любом случае как младший сын должен был освоить профессию, что лишь через много-много лет дало бы средства, достаточные для содержания своего очага. В деревне это всем было отлично известно. Моя роль в той истории оказалась любопытной, и сейчас о ней можно рассказывать уже без вреда. Бедная девушка умерла много лет назад, а ее родители уехали из Уэйкли. А было вот что: отец девушки пришел ко мне в великом гневе, угрожая страшными карами своему нанимателю, мистеру Фринтону, отцу Хьюберта. Очевидно, его дочь обвинили в попытке запутать Хьюберта в свои сети и его попросили положить конец встречам Хьюберта и дочери – или же считать себя уволенным. Он был в ярости, и нельзя сказать, что беспричинной. Управляющий сообщил, что в ответ сам немедленно объявил о своем увольнении, но, главное, его дочь Хьюберта ни в грош не ставила и была его вниманием весьма раздосадована. Естественно, я взял на себя роль миротворца. Молодые люди были тогда еще совсем дети, и я решил, что прискорбно раздувать до скандала всего лишь неуместную телячью влюбленность. Прежде всего я повидался с девушкой и убедился, что настроена она именно так, как описал ее отец. Потом я пошел к мистеру Фринтону и уговорил его отнестись к делу не столь серьезно. Я его заверил, что брак в любом случае невозможен, поскольку леди твердо намерена отказать, и потому все как-то рассосется само собой. И наконец я увиделся с Хьюбертом и попытался возвать к его здравому смыслу. Боюсь, это удалось мне лишь частично.

– Представляю, как он может быть упрям, когда ему перечат, – сказал Дэвид. – Я его видел пару дней назад.

– Трудный характер, – вздохнул викарий. – Хотя возраст и испытания его изменили. Смягчающее влияние оказало прибытие Урсулы: он был к ней привязан. По ассоциации, наверное.

– Что вы имеете в виду?

– А, вы же не знаете продолжения. Ссора с семейством управляющего была заглажена, Хьюберт вернулся к учебе и на каникулы приезжал редко. В двадцать два года, едва заняв свою первую постоянную должность, он женился. Через год родился Реджинальд, а жена Хьюберта умерла.

– Старый мистер Фринтон тогда очень переживал, – вмешалась миссис Хеншоу, возвращая Джилл в общий разговор. – Хьюберт ему не сказал, что женился. Узнал он об этом из телеграммы, сообщившей о рождении внука.

– А старший брат тогда уже был женат? – спросила Джилл.

– Нет, – ответил Дэвид. – Мистер Фринтон рассказал мне об этом при встрече. Его брат женился в прошлую войну и был убит за несколько месяцев до рождения Урсулы.

– Он вам говорил, на ком женился его брат?

– Нет.

– Он женился на дочери управляющего – девушке, которую хотел взять в жены Хьюберт за девять лет до того.

– Правда?

Дэвид был так изумлен, что даже изменил своему обычному спокойствию.

– А вся деревня говорила, что она была влюблена в него все эти годы и потому и отвергла Хьюберта, – добавила миссис Хеншоу.

– Кто знает. Определенно известно, что она так и не оправилась от потрясения после смерти мужа, даже когда родила Урсулу. Но она сделала Хьюберта опекуном девочки, и они с Реджинальдом вернулись сюда.

– И со старой няней, конечно, – уточнила миссис Хеншоу.