Пылай, огонь (Сборник)

— Боже небесный, конечно, нет. В любом случае я видела эту ужасную вещь два или три раза в жизни.

— Сегодня вечером, как ты сказала, она была найдена тобой в коридоре. Как и когда ты нашла его?

— Ну вот! Ты сам послал меня, — с укоризненными нотками в голосе возразила Флора, — составить с Соланж список всех драгоценностей леди Марии Корк. Соланж очень толковая девочка и наизусть помнила все из них, но она не умеет читать и писать, так что мне пришлось самой все записывать. Потом я вернулась и вручила тебе список, даже не заходя в комнату. Ты не помнишь?

— Ясно. И дальше?

Флора в отчаянии вскинула руки, но потом уцепилась за ручки кресла.

— А дальше, — сказала она, — я села на один из этих тиковых стульев у маленького столика и стала ждать тебя. Как мне и было сказано.

— На какой стул? У какого столика?

— Ох, откуда мне помнить? Хотя погоди — вспомнила! Это был стул у того же самого столика, на котором... на котором ты позже спрятал пистолет в вазу.

— Господи! Продолжай!

— Делать мне было нечего, кроме как волноваться и ломать себе голову. И ты был тому причиной. Я не идиотка и не болтушка, ты же знаешь. Ты не говорил ни о чем, кроме этого идиотского птичьего корма, тем не менее все время ты был так напряжен, что порой тебя даже била дрожь. Ты задавал вопросы относительно воров, денег и драгоценностей. Ты приказал мне принести их список, но не сказал, зачем он тебе нужен. Дорогой мой, я чувствую, случилось или случится что-то ужасное.

— Продолжай!

— Ну что ж! Наконец я опустила глаза на ковер, как раз под столиком. Я увидела, что там что-то отливает золотом. И блестит. Я подумала, что там лежит какая-то драгоценность или что-то такое. Но, нагнувшись, чтобы рассмотреть предмет поближе, я увидела, что там было.

— Ты узнала этот пистолет?

— Да! О, Господи, да! С инициалами Артура на рукояти.

— И что ты сделала?

— Я не осмелилась притронуться к нему. Я боялась, что он заряжен и может выстрелить. Ногой я вытолкнула его из-под стола.

— И затем?

— Я увидела, что он уже разряжен. Посмотри на него! Курок спущен. Посмотри на обгоревший клочок бумаги под ним. Это то, что вы называете пыжом, не так ли? Да! Я убедилась, что он разряжен и не представляет больше опасности.

— Что ты тогда сделала?

Остановившись, Флора подняла на него глаза.

— Я подняла его, — четко сказала она, — и сунула за подкладку муфты.

— Почему ты так поступила?

— Я...

Слова ее, до сих пор такие четкие и ясные, замерли у нее на губах. Уставившись на зеленые и розовые узоры ковра, она замолчала.

— Почему, Флора? В этом— краеугольный камень того, что произошло... Хотя подожди! Когда ты подобрала пистолет, как ты это сделала? Ты можешь показать мне? Но если ты боишься притрагиваться к нему, я не буду настаивать.

Снова она взглянула на него.

— Конечно, не боюсь!

— Тогда покажи.

Он держал оружие на весу, поставив его на предохранитель. Ладонь Флоры легла на пистолет сверху, закрыв курок и часть ствола, пальцы касались и деревянного цевья. Застыв в таком положении на несколько секунд, она отбросила его.

— Спасибо, Флора. Когда ты его держала, был ли ствол (вот эта часть) , был ли ствол теплым?

— Теплым? Нет. Во всяком случае, сквозь перчатку я не чувствовала. — Хотя она не могла читать его мысли, от Флоры не мог укрыться ни один оттенок его мысли. — Джек! В чем дело?

— В общем то ни в чем. И после этого ты положила пистолет в муфту?

— Да. И держала его обеими руками.

— За сколько времени до убийства это произошло?

— Господи, чего ты от меня ждешь? Я была так расстроена. Кто-то стрелял из пистолета в доме, где и без того хватает неприятностей. Может быть, прошло несколько минут, точно не помню. Все, что я помню...

— Да?

— ...Это то, что я вскочила и повернулась лицом в другую сторону. И осталась так стоять. Мне казалось, что я не могу сдвинуться с места. И в этот момент я услышала щелчок (они всегда щелкают) дверей той комнаты. Оттуда вышли ты и тот хромой человек, беседуя друг с другом. Я не оглядывалась, я не хотела, чтобы кто-то увидел мое лицо. Я услышала, как ты сказал что-то вроде: «Она не говорит правды» или «всей правды», хотя не могу ручаться за точность слов. Я решила, что ты имеешь в виду меня.

— Ты решила... что?

Жест Флоры заставил его замолчать.

Колени мои подкосились, и меня стала бить дрожь. Я не могла двинуться с места. Из спальни Марии Корк вышла эта ужасная женщина Ренфру, направившись в зал для танцев. Но она изменила свое намерение и направилась к лестнице. Она была впереди от меня и слева. Я почувствовала дуновение воздуха и какой-то легкий свист или что-то вроде этого. Она сделала еще несколько шагов и упала лицом вперед. И больше ничего я не могу тебе сказать.

— И тем не менее...

— Прошу тебя, дорогой мой!

— Но я обязан узнать у тебя, Флора, пусть даже это останется только между нами: зачем? Почему ты с самого начала спрятала оружие?

Мягкие очертания лица Флоры отвердели, когда она подняла на него глаза. Флора уверенно и твердо посмотрела на него, и ее длинные ресницы не дрогнули.

— Потому что, — ответила она, — я чувствовала, что отвечаю за эту ошибку.

— Прошу прощения...

— Когда Артур был жив, — со страстной настойчивостью сказала она, — все, что не получалось, было связано с моими ошибками. Во всяком случае, я так считала. Теперь, когда бедный мой муж скончался два года назад, стаяло еще хуже. Я ничего, ну совершенно ничего не могу сделать, без того чтобы эти отвратительные люди вокруг не думали и не говорили обо мне ужасные вещи. Я знаю, Джек, что я не уродина и не старая карга, и во мне говорит не тщеславие. Но что я могу тут сделать? Я даже стараюсь не кататься по Рингу в моей карете, никому не улыбаюсь и ни с кем не раскланиваюсь, ибо тут же вижу любопытные глаза и слышу шепот. «Ага!» — перешептываются они, считая, что я кем-то увлечена, хотя я даже не думаю об этом.

Внезапно Флора протянула руку, коснувшись пистолета.

— Он принадлежит мне, — сказала она. — Во всяком случае, принадлежал Артуру, а это одно и то же. Прежде чем тут произошло... произошло убийство, когда начались разговоры о похитителях драгоценностей и других интригах, кто-то стрелял из принадлежавшего мне оружия. И первым моим побуждением было спрятать его, спрятать, спрятать до того, как кто-то может меня в чем-то заподозрить. Может, это было глупо. Может, я и в самом деле сделала глупость. Но неужели ты не можешь понять меня?

Наступило молчание.

Чевиот кивнул. Он положил руку ей на плечо, и она прижалась к ней щекой, теплой и нежной. Затем он отстранился от нее, рассеянно глядя на картины и миниатюры, украшавшие розовые стены.

Да, каждое слово из повествования Флоры могло быть чистой правдой.

Здравый смысл говорил ему, что в суде его убежденность стала бы предметом насмешек, «Итак, джентльмены! Вам не кажется ли, что это весьма сомнительные доводы? Можем ли мы полагаться...» И так далее. И Чевиот, в чьи обязанности входило первым выслушивать свидетелей и определять меру их искренности, сам понимал, что возражения будут звучать весьма убедительно.

Попугай, молча ерзавший на насесте, внимательно изучил их одним глазом, а потом вывернул шею, стараясь присмотреться другим.

Если этот ара снова заорет, решил Чевиот, я сверну шею этой чертовой птице. А пока же...

— Ты говоришь, Флора, что в коридоре прозвучали два выстрела?

— Дорогой мой, я говорю только о том, что случилось.

Чевиот сжал зубы.

— Мне приходится тебе кое-что сказать. Когда я поднял пистолет с ковра и спрятал его под лампой, ствол его по-прежнему был теплым.

— Теплым? Теплым? — помолчав, повторила она. — Конечно, он должен был быть теплым! Он лежал в муфте, и я держала его обеими руками, а минуты все шли и шли! — Запнувшись, она растерянно спросила: — Ты... ты все еще сомневаешься в моих словах?