Пылай, огонь (Сборник)

— Да провалиться им, ничего подобного! Только...

— Подождите! Еще до того, как внизу я стал задавать вам вопросы, со слов Флоры и леди Корк стало ясно, что вы немало знаете об этом деле. Ваше неизменно хорошее настроение, ваше отменное чувство юмора привели к тому, что леди Корк решила спрятать свои драгоценности в кормушках. И вы постоянно болтались где-то поблизости.

— Вы же знаете, что это была только шутка!

— Допустим. Но в самом ли деле Маргарет Ренфру похитила драгоценности леди Корк, в чем убеждена хозяйка дома?

— Да! — ответил Фредди, уставившись в стол.

Джон Чевиот тихонько испустил вздох облегчения. Но на лице его ничего не отразилось.

— Маргарет Ренфру, — пробормотал он.

— А в чем дело, старина?

— Я припоминаю ее. — Чевиот сделал неопределенный жест рукой. — Этакая живая брюнетка с прекрасной фигурой. Она могла бы быть очень привлекательной, просто красавицей, если бы не... не что? Холодность? Жесткость? Явное пренебрежение? Застенчивость? Единственная личность, в характере которой я не смог разобраться.

Фредди решил было заговорить, но передумал.

— Послушайте, — решился Чевиот, увидев блеснувшие глаза молодого человека. — Она была убита наповал. Она оказалась в центре всей этой неразберихи. И мы не двинемся с места, пока не выясним ее роль.

После чего Фредди Деббит, на лице которого появилось рассеянное выражение, пробормотал странные и даже удивительные для него слова.

— Пылай, огонь, — сказал он, — и клокочи, котел!

— Что это?

— Вы знаете Эдмунда Кина? — вышел Фредди из транса. — Актера?

— Мы никогда с ним не встречались, — совершенно искренне ответил Чевиот.

— Хм. Впрочем, ладно. С ним покончено. Он окончательно спился — теряет память и все такое. Хотя, должен сказать, он еще числится в Ковент-Гардене и по-прежнему играет.

— Фредди. Я спрашивал вас о...

— Парень невысок ростом, но отнюдь не карлик, — продолжал свое Фредди. — И с широченной грудью, а голос у него такой, что стекла дрожат. Когда в старые времена Кин был истым светским львом, отец рассказывал мне, что он редко бывал в обществе. — Плевать мне на них! — говорил Кин. Теперь все это в прошлом, он еле волочит ноги и не может доковылять от Ковент-Гардена до Оффли, его приглашает к себе лишь Мария Корк.

— Хотя стоп, стоп! — вскинулся Фредди. — Как-то вечером, месяц или около того тому назад, Кин был у леди Корк. И, думаю, он в первый раз увидел Пег. Он был так перепуган, словно увидел привидение как-там-его-имя. Он не сводил с нее глаз. И... «Пылай, огонь, и клокочи, котел!» О, черт возьми! Не выходит из головы этот голос, от которого даже у швейцаров волосы вставали дыбом. Не могу понять, что он имел в виду. Честно говоря, он набрался глинтвейна с бренди.

Они сидели в кофейне, залитой неверным светом газовых светильников, но эти слова заставили Чевиота поежиться. Перед ним всплыло лицо мисс Ренфру, ее кривящиеся губы — о чем она думала, что таилось в ее сердце?

— Фредди! Можете ли вы мне рассказать то, что знали о ней? И особенно о ее таинственных любовниках?

Собеседник помедлил.

— А если я это сделаю, — с непритязательной юношеской хитростью обратился он к Чевиоту, — бросите ли вы свои глупости с пилерами? А?

— Не могу обещать. Но, возможно, в будущем моя точка зрения изменится.

Фредди внимательно осмотрелся по сторонам и махнул рукой.

— Слушайте! — шепнул он.

 9

Невиновность Флоры Дрейтон

Подтянутая фигура полковника Чарльза Роуэна, стоявшего у стола в своем кабинете (здесь же были мистер Мейн и мистер Хенли) излучала гордость и удовлетворение.

Но на вытянутом невозмутимом лице его не отражалось и следа этих чувств:

— Мистер Чевиот, — начал он, — могу ли я иметь честь представить вас мистеру Роберту Пилю?

Пятый человек в комнате, сцепив за спиной руки и оттопырив нижнюю губу, стоял у окна, глядя на почти облетевшие деревья и обнажившиеся кусты во дворе Скотланд-Ярда; наконец он повернулся.

Мистер Пиль был высоким человеком с крупной головой, и его внешний вид говорил о присущей ему властности. На нем был длинный коричневый сюртук с высоким воротничком черного бархата и широкими прорезями петель. В сорок один год у него был цветущий цвет лица, на удивление большие и внимательные глаза. Чевиот, лишь читавший о нем, представлял его холодным и напыщенным; и действительно, речи мистера Пиля на заседаниях кабинета министров отличались высокопарностью и были насыщены латинскими цитатами.

Но в действительности его манера доведения резко отличалась от книжного представления Чевиота.

— Мистер Чевиот, — сказал он с широкой улыбкой, пожимая его руку, — вы убедили меня. Он ваш.'

— Сэр?

— Да, пост ваш, человече! Вы суперинтендант министерства внутренних дел!

— Мистер Пиль, — вмешался полковник Роуэн, аккуратно приводя в порядок груду бумаг на своем столе, — был более чем приятно удивлен вашим рапортом.

— Лучший, который я когда-либо читал, — тут же перехватил инициативу мистер Пиль. — Они послали вас. И ради чего? Ради кражи птичьего корма. Вы же установили (и как!), что там были похищены драгоценности. Вам удалось найти, где были они спрятаны. Вы выдвинули предположение, кто мог это сделать, и фактически убедили Марию Корк признать вашу правоту. Все расчеты были проведены с такой математической точностью, о которой можно только мечтать... Вы математик, мистер Чевиот?

— Нет, сэр. Математика всегда была моим слабым местом.

Брови говорившего удивленно приподнялись.

— Хм. Жаль. Вы удивляете меня. А вот я-то математик. Скажу вам больше: я ланкаширец, человек практичный. Если что-то у вас не идет, подходите к делу с другого конца и не бросайте его: вот это и есть практический подход. И если вы правы, не обращайте внимания, как вас будут называть. Вас в любом случае будут оскорблять, эхо доводится слышать и мне.

Мистер Пиль принялся расхаживать по комнате, казалось, в ней бушевал ураган. Хотя кабинет полковника Роуэна и мистера Мейна был не так мал, присутствие высокой фигуры министра внутренних дел заставило его уменьшиться в размерах.

Затем его румяное лицо снова повернулось к Чевиоту.

— Теперь, сэр, касательно вас. Итак, вы суперинтендант данного подразделения. И тем не менее! Мы не можем позволить, чтобы такие головы, как ваша, подвергались риску нападения уличных хулиганов.

— Но, сэр...

— Говорю я, мистер Чевиот.

Было три часа пополудни, и в воздухе стоял легкий морозец октябрьского дня. Водянистый солнечный свет, падая на последние пожелтевшие листья на ветках, проникал сквозь красные портьеры и ложился бликами на турецкий ковер, посеревший от бесчисленных кучек пепла.

С прошлой ночи тут ничего не изменилось. Даже увесистый пистолет е серебряной рукояткой и полуспущенным курком, который придерживался примитивным предохранителем, все так же лежал на столе под незажженной лампой красного стекла.

Чевиоту — свежевыбритому, после ванны, в модной новой одежде — его положение уже не казалось столь странным. Тут он чувствовал себя уже более привычно, чем в занимаемых им комнатах в Олбани, где молодой и серьезный камердинер помог ему управиться с кадушкой горячей воды и подобрал одежду, которая ныне была на нем.

Если бы он стал вдумываться во все эти обстоятельства, они бы привели его в ужас. Но сейчас он видел перед собой только пронизывающий взгляд министра внутренних дел.

— Говорю я, мистер Чевиот, — повторил он.

— Прошу прощения, сэр.

— Ладно, ладно. — Мистер Пиль отмахнулся. — Тем не менее вам придется взять на себя большинство номинальных обязанностей старшего инспектора. Вы будете ходить без формы, даже без желтого галуна вокруг воротника, говорящего о вашем звании. Вы должны будете оставаться в цветном платье, таком, какое на вас сейчас.

(«Как мне это не пришло в голову? — подумал Чевиот,— "Цветное платье" означает просто штатский наряд, о чем я должен был догадаться после слов кучера кеба»).