Дело о пеликанах

— Что значит «доследование»?

— Апелляционный суд может избрать один из трех вариантов действий. Утвердить вердикт, отменить его или, найдя достаточно ошибок, вернуть дело для проведения нового судебного разбирательства. Если оно возвращается назад, значит, идет на доследование. Суд может также утвердить частично, отменить частично или частично возвратить на доследование.

Записывая, Грэй покачал головой в растерянности:

— Как могут люди идти в юристы?

— Я спрашивала себя об этом несколько раз за прошлую неделю.

— Имеются ли какие-нибудь соображения по поводу возможного решения суда пятой инстанции?

— Никаких. Они его даже не видели пока. Истец якобы заявляет о многочисленных нарушениях со стороны ответчика, и, принимая во внимание, что дело носит характер сговора, многое может оказаться справедливым. И решение присяжных может быть отменено.

— Что случится тогда?

— Фарс начнется сначала. Если обе стороны окажутся неудовлетворенными судом пятой инстанции, они могут подать апелляцию в Верховный суд.

— Странно, странно.

— Каждый год Верховный суд получает тысячи апелляций, но выбирает для рассмотрения единицы из них. Судя по деньгам, давлению и рассматриваемым вопросам, это дело имеет хорошие шансы на то, чтобы быть избранным.

— Сколько потребуется времени, начиная с сегодняшнего дня, для принятия решения в Верховном суде?

— Где-то от трех до пяти лет.

— К тому времени Розенберг умер бы своей смертью!

— Да, но в Белом доме к тому времени, когда бы он умер своей смертью, мог оказаться демократ. Поэтому лучше убрать его сейчас, когда еще можно предопределить его замену.

— В этом есть смысл.

— Глубокий смысл. Если вы — Виктор Маттис и имеете всего около пятидесяти миллионов, но хотите быть миллиардером и не прочь убить парочку верховных судей, то для вас сейчас самое время.

— А что, если Верховный суд откажется рассматривать дело?

— Он умоет руки, если суд пятой инстанции утвердит решение присяжных. Но если он отменит решение, а Верховный суд откажет в рассмотрении этого дела, то у Маттиса возникнут серьезные проблемы. В таком случае он, как мне кажется, затеет новую тяжбу и начнет все сначала. Слишком много вложено денег, чтобы он убрался восвояси зализывать раны. Надо думать, что, позаботившись о Розенберге и Джейнсене, он всерьез взялся за дело.

— Где он находился во время суда?

— Оставался совершенно невидимым. Помните, что общественности неизвестна его ведущая роль в этом процессе. Ко времени начала суда существовало тридцать восемь объединившихся ответчиков. Ни одна личность в отдельности не называлась, фигурировали только корпорации. Из тридцати восьми только семь компаний выступали на процессе официально, но его доля собственности в каждой из них не превышает двадцати процентов. На сцену были выставлены лишь мелкие фирмы. Остальные находились за кулисами, и я не смогла разузнать о них. Но я выяснила, что многие из них тесно связаны друг с другом, а некоторые даже находятся в собственности у общественных корпораций. Распутать это почти невозможно.

— Но контроль осуществляет он?

— Да. Я подозреваю, что в его собственности или под его контролем находится около восьмидесяти процентов этого проекта. Я проверила четыре из этих частных компаний, и три из них оказались за пределами материка. Две на Багамах и одна на Кайманских островах. Дельгреко тоже слышал, что Маттис использует банки и компании, зарегистрированные на островах.

— Вы запомнили те семь компаний, которые фигурировали официально?

— Большую часть. Они, конечно же, указаны в деле, но его у меня нет. Правда, значительную часть его я уже восстановила по памяти.

— Могу я увидеть его?

— Вы можете взять его, но оно смертельно.

— Я прочту его позднее, а сейчас расскажите мне о фотографии.

— Маттис родом из маленького городка под Лафайеттом. В молодости он снабжал деньгами политиков в южной Луизиане. Уже тогда он предпочитал делать это, оставаясь в тени. В своем штате он подкармливал демократов, а в столице — республиканцев. Вскоре он стал своим человеком в высших кругах власти. Он никогда не появлялся открыто, но такого рода деньги трудно скрыть, особенно когда они передаются политическим фигурам. Семь лет назад, когда нынешний президент был еще вице-президентом, он ездил в Новый Орлеан для пополнения республиканской копилки. Там собрались все воротилы, включая Маттиса. Одно блюдо на устроенном ими обеде стоило десятки тысяч долларов, поэтому пресса, естественно, постаралась проникнуть туда. Каким-то образом фотографу удалось снять Маттиса во время рукопожатия с вице-президентом. На следующий день снимок появился в новоорлеанской газете. Это чудесная фотография. Они улыбаются друг другу как лучшие друзья.

— Ее не трудно будет раздобыть.

— Я поместила ее на последней странице дела так, шутки ради. Из этого вышла веселая шутка, не правда ли?

— Теперь действовать начну я.

— Маттис исчез из поля зрения несколько лет назад, и сейчас считается, что он живет в нескольких местах одновременно. Он очень эксцентричен. Дельгреко говорит, что многие считают его сумасшедшим.

Магнитофон просигналил, и Грэй сменил ленту. Дарби встала, чтобы пройтись. Занимаясь с магнитофоном, он поглядывал на нее. Две кассеты уже были записаны и помечены.

— Вы устали? — спросил он.

— Я плохо спала. Сколько у вас еще вопросов?

— Зависит от того, сколько вам еще известно.

— Основное мы обговорили. Остались лишь некоторые недостающие детали, которых мы можем коснуться утром.

Грэй выключил магнитофон и встал. Она стояла у окна, потягиваясь и зевая. Он удобно расположился на диване.

— Что случилось с вашими волосами? — спросил он.

Дарби села в кресло, подобрав под себя ноги с накрашенными ногтями и упершись подбородком в колени.

— Я рассталась с ними в отеле в Новом Орлеане. А как вы узнали?

— Я видел фотографию.

— Откуда?

— Даже три. Две — из университетского ежегодника и одну — из Аризоны.

— Кто вам их прислал?

— У меня есть связи. Они пришли ко мне по факсу, поэтому качество не очень хорошее. Но на них вы с роскошными волосами.

— Лучше бы вы этого не делали.

— Почему?

— Каждый телефонный звонок оставляет след.

— Ладно, Дарби, не считайте меня новичком.

— Вы вынюхивали сведения обо мне?

— Всего лишь кое-какие детали биографии. Больше ничего.

— И на этом все, хорошо? Если вам что-то надо знать обо мне, спрашивайте. Если я скажу нет, значит, нет, и оставим это в покое.

Грантэм пожал плечами и согласился.

— Забудем о волосах. Перейдем к менее чувствительным вопросам.

— Так кто же выбрал Розенберга и Джейнсена, Маттис ведь не юрист?

— С Розенбергом все понятно. Джейнсен мало писал по вопросам защиты окружающей среды, но он упорно выступал против всякого технического прогресса. Если у них было что-то общее, так это защита экологии.

— И вы думаете, Маттис дошел до этого самостоятельно?

— Конечно же, нет. Злонамеренный ум какого-то юриста снабдил его их именами. На него же работает сотня адвокатов.

— И ни одного в Вашингтоне?

Дарби вскинула подбородок и нахмурилась, глядя на него.

— Я не говорила этого.

— Я помню, вы сказали, что адвокатские фирмы были в основном из Нового Орлеана, Хьюстона и других городов. Вы не упоминали Вашингтон.

Дарби отрицательно качнула головой:

— Вы ошибаетесь. Я могу назвать по меньшей мере две вашингтонские фирмы, на которые я натолкнулась в ходе исследования. Одна из них — «Уайт энд Блазевич» — очень старая, мощная и богатая республиканская фирма с четырьмя сотнями сотрудников.

Грэй переместился на край дивана.

— А в чем дело? — спросила она, видя, как он неожиданно заволновался и стал ходить по комнате.

— Это возможно. Это может быть, Дарби.

— Я слушаю.

— Вы слушаете?

— Уверяю вас, я слушаю.