Выпить и умереть

— Помолчали бы, глупый вы человек, — попробовал урезонить его Оутс. — Он попытался бежать отсюда, сэр, вот в чем все дело… Заорал, завизжал, как безумный павиан, бросился к двери, выбил ее и кинулся бы наутек, если бы мы его не схватили. Но, видите, Тэйтсу он все-таки тоже успел расквасить нос…

— Я просто загнан… Загнан в угол, — драматически прошептал Легг. — Меня довели до сумасшествия, до животного ужаса… Я понимаю, ах, как я хорошо понимаю эти тюремные штучки!.. Отпустите меня! Дайте мне вдохнуть воздух свободы!

Он попытался лягнуть Оутса. Тот коротко выругался и заломил Леггу руку за спину. Легг взвыл и перестал лягаться.

— Нет, похоже, вас следует запереть, — покачал головой Харпер. — Будете вести себя прилично или надеть на вас наручники?

— Я буду сопротивляться до того самого момента, как вы меня убьете! — патетически воскликнул Легг.

— О господи, уведите подальше этого вождя, — простонал Харпер. — Проведите его в комнату наверху, вы двое…

Оутс и Тэйтс уволокли отчаянно сопротивляющегося Легга.

— Бедняжка, он совершенно не понимает, что с ним происходит, — негромко заметила мисс Даррах.

Кьюбитт прокашлялся и сказал:

— Подумайте, разве это не кажется вам ужасным? Если он невиновен, то почему вы с ним так…

— Невиновен? — вскинулся Периш. — Нет уж, мой милый, для невинного человека его поведение слишком странно! Подозрительно странно!

На сцене появился Билл Помрой.

— Почему Боба арестовали? — спросил он грозно.

— Оскорбление действием и создание помех полиции при исполнении служебного долга, — отвечал Харпер.

— Господи боже мой, но ведь вы сами довели его до этого! Нет, в этой стране не будет справедливости, прежде чем мы не выкинем на свалку истории это капиталистическое правительство! Неужели вам не хватает ума понять то состояние, в которое вы его загнали? Я готов поручиться за него! Отпустите его! Перестаньте мучить!

— Ладно вам, Билл, — отмахнулся Харпер, отворачиваясь.

— Ладно вам! Как вы легко хотите отделаться! Вам-то на все наплевать, кроме собственной карьеры, а ведь это мой товарищ! И товарищ идейный к тому же!

— Тогда я советую вам подумать, прежде чем что-нибудь говорить, — хладнокровно заметил Аллейн. — Или, может быть, вы полагаете, что Харпер должен выстроить своих полицейских в шеренгу, чтобы Леггу было удобнее разбивать им носы? В чем дело? Если уж у мистера Легга такое драчливое настроение, не лучше ли ему побыть маленько в каталажке? Так он, по крайней мере, никого случайно не укокошит… Нащупайте в своей голове мозги и постарайтесь их размять. — Аллейн повернулся к Харперу: — Побудьте здесь пару минут. Я только поднимусь, погляжу на Фокса и сразу же вернусь.

На лестничной площадке Аллейн столкнулся с Оутсом.

— Мой товарищ запер Легга в его комнате, — доложил констебль.

— Хорошо. А вы, прежде чем взяться за исполнение служебного долга, попробуйте окунуть свой нос в холодную воду и подержать его там подольше… Потом спуститесь и смените Харпера.

Оутс отправился в ванную комнату. А Аллейн тихонько прошел к спальне Фокса и приоткрыл дверь. Фокс храпел глубоко и бодро. Аллейн осторожно закрыл дверь и вернулся в бар.

Снова Аллейн увидел всю компанию курортников, собравшуюся в отдельном баре «Перышек». Детектив пробыл в Оттеркомбе чуть больше суток, но ему казалось, будто он провел в гостинице пару недель… Все подозреваемые в убийстве успели стать для следователя чуть ли не родными. Он уже насобачился с налету узнавать манеры, голос и особенности движений каждого из них. С первого взгляда он улавливал выражение лиц и их настроение. И теперь, еще до встречи с ними, Аллейн воочию представлял себе, как отстраненно посмотрит вбок Кьюбитт, как выдвинет челюсть Периш, как мисс Даррах поглядит на него с напускной невозмутимостью, как глупо покраснеет Билл Помрой, а его отец вытаращит глаза. Манера Нарка склонять голову набок, в важном осознании собственной значимости, тоже врезалась в память так, словно Аллейн познакомился с Джорджем Нарком несколько лет назад, а не позавчера… Но сейчас Аллейну они все надоели до чертиков; ему было тошно от одной мысли о следующем допросе всех этих людей. А ведь Фокса могли убить! Делать нечего, надо опрашивать этих набивших оскомину свидетелей…

— Итак, — сухо сказал Аллейн, обводя глазами компанию, — все вы, вероятно, знаете, что произошло. Между половиной первого и половиной восьмого сегодня кто-то влил яд в графин с шерри, который был предназначен для нас с мистером Фоксом… Вы должны понимать, что мы потребуем полного отчета о всех ваших действиях и передвижениях в этом промежутке времени. Мы с мистером Харпером будем принимать ваши показания там, в приемной. Прошу проходить по очереди. Имейте в виду, что все ваши разговоры между собой будут услышаны констеблем Оутсом, который будет сиднем сидеть с вами, в этой комнате… Ну-с, первым я попрошу к нам мистера Кьюбитта…

Но по ходу допроса Аллейну стало ясно, что дело ему предстоит безумно тягомотное. Снова ни у кого из присутствующих не было абсолютного алиби, то есть в принципе каждый в то или иное время имел физическую возможность капнуть яд в шерри. Конечно, Эйб запер графин в шкафчик, но всем без исключения было прекрасно известно, где он хранит связку ключей.

Кьюбитт сказал, что работал над картиной с двух часов дня до шести, а в шесть вернулся к ужину. Когда Аллейн вошел в бар выпить шерри, Кьюбитт был там, но сразу же вышел, торопясь на встречу с мисс Дессимой Мур на скалах. Другие повторяли свои истории, очень похожие друг на друга, кроме старика Эйба, который простодушно заявил, что все это время просидел в баре, безуспешно пытаясь вчитаться в рекомендованную сыном «левую» газету. Но все в один голос отрицали, что хоть на минуту оставались в одиночестве в помещении бара. В довершение всего сверху привели Легга, который брыкался, как молодой мустанг, и выкрикивал протесты. Его было безумно жаль, и Аллейн, чувствуя подступающую к горлу тошноту, наконец сказал:

— Согласитесь, мистер Легг, мы ведем наше расследование со вчерашнего дня и опросили уже множество людей, но никто еще не возражал против него, во всяком случае, в такой возмутительной форме, как вы. Почему бы это?

Легг молча глядел на Аллейна, бесстрастно, словно слепой. Но его руки работали безостановочно — он то сплетал пальцы, то расплетал, то давал рукам разбежаться по столу, то сцеплял их в крепком пожатии. Потом что-то неразборчиво пробормотал.

— Что вы сказали? — переспросил Аллейн.

— Неважно. Что бы я ни сказал, вы используете это против меня.

Аллейн молча глядел на него.

— Видите ли, — заговорил он наконец, — я должен вас предупредить, что дротик с отпечатками ваших пальцев был послан в Бюро Экспертиз, и сегодня утром мы получили ответ от них… По телефону, разумеется…

Руки Легга двигались, казалось, без всякого на то его желания.

— Итак, их опознали, — продолжал Аллейн, — как принадлежащие Монтегю Тринглу. Монтегю Трингл был осужден на шесть лет за мошенничество, потом срок ему скостили до четырех лет, и он вышел из тюрьмы двадцать шесть месяцев назад… — Аллейн помолчал. Лицо Легга приобрело цвет сухого асфальта. — Вы же понимали, что мы все равно это выясним. Почему же вы не сказали мне об этом сами прошлым вечером?

— Почему? Ах, почему?! — воскликнул Легг. — Вы сами прекрасно знаете почему! Ах, как мило и умно со стороны полиции! Нет, что вы, я ведь хотел доставить вам удовольствие задавать мне вопросы, вопросы, вопросы, и так без конца! Затравить меня, — кричал безумец, — вам ведь это доставляет удовольствие? И кроме того, легко решает ваши собственные проблемы! Еще расскажите всем о моем прошлом — получите дополнительное удовольствие! И у вас еще хватает нахальства мило спрашивать меня, почему это я молчал и не рассказал вам сразу, как пай-мальчик, о своей беде… Бог ты мой!

— Ладно, оставим эту тему. А как вы провели сегодняшний день? — сухим тоном спросил Аллейн.