Немейский лев

Ее голос задрожал.

— И поэтому некоторые из нас… объединились, и… я это придумала. Меня навел на эту мысль Огастес. Видите ли, для большинства людей один пекинес ничем не отличается от другого — точно так же, как для нас китайцы. В действительности, конечно, это смехотворно. Никто, кто в них разбирается, не мог бы принять Огастеса за Нанки Пу, или Шань Туна, или любого другого пекинеса. Во-первых, он гораздо умнее и намного красивее, но, как я сказала, для большинства людей пекинес — это просто пекинес. Огастес навел меня на эту мысль. И еще то обстоятельство, что так много богатых женщин заводят пекинесов…

— Должно быть, это весьма прибыльный рэкет! — с легкой улыбкой произнес Пуаро. — Сколько человек в вашей… шайке? Или, возможно, мне лучше спросить, как часто ваши предприятия проходили успешно?

Мисс Карнаби просто ответила:

— Шань Тун был шестнадцатым.

Эркюль Пуаро приподнял брови.

— Я вас поздравляю. У вас, должно быть, просто отличная организация.

— Эйми всегда была хорошим организатором, — сказала Эмили Карнаби. — Наш отец — он был викарием в Келлингтоне, в Эссексе, — всегда говорил, что Эйми просто гений планирования. Она всегда занималась организацией мероприятий, благотворительных базаров и тому подобного.

Пуаро слегка поклонился:

— Я согласен. В качестве преступницы, мадемуазель, вы в первых рядах.

— Преступница! — воскликнула Эйми Карнаби. — О господи, наверное, так и есть… Но… но я никогда не чувствовала себя преступницей.

— А кем вы себя чувствовали?

— Конечно, вы совершенно правы. Я нарушала закон. Но, видите ли, как мне объяснить… Почти все эти женщины, которые нас нанимают, такие грубые и неприятные. Леди Хоггин, например… все равно, что она мне говорит. Недавно она сказала, что ее тоник имеет неприятный вкус, и практически обвинила меня в том, что я что-то в него подмешала. И тому подобные вещи. — Мисс Карнаби покраснела. — Это очень неприятно. А от того, что нельзя ничего ответить или возразить, еще обиднее, если вы меня понимаете.

— Я вас понимаю, — согласился Эркюль Пуаро.

— И видеть, как напрасно расходуются деньги, — это так огорчает… А сэр Джозеф, он иногда описывал свой удачный ход в Сити, который казался мне — конечно, я понимаю, что у меня женские мозги, я не разбираюсь в финансах — совершенно бесчестным. Понимаете, мистер Пуаро, все это… все это выбивало меня из колеи, и я думала, что отобрать немного денег у этих людей, которые даже не заметят их отсутствия и которые получили их не слишком честным путем, — ну, мне это не казалось нехорошим.

— Современный Робин Гуд!.. — тихо пробормотал Пуаро. — Скажите мне, мисс Карнаби, вам когда-нибудь приходилось осуществлять те угрозы, о которых вы писали в своих письмах?

— Угрозы?

— Вам когда-нибудь приходилось увечить животных так, как вы описывали?

Мисс Карнаби с ужасом посмотрела на него:

— Разумеется, мне и в голову не приходило сделать что-то подобное! Это было просто… художественное преувеличение.

— Очень художественное. И оно работало.

— Конечно, я знала, что оно сработает. Я знаю, как бы сама отнеслась к угрозе в адрес Огастеса; и потом, мне ведь надо было сделать так, чтобы эти женщины ни о чем не рассказали своим мужьям, пока все не закончится. Этот план каждый раз прекрасно срабатывал. В девяти случаях из десяти письмо с деньгами отдавали компаньонке, чтобы та отнесла его на почту. Мы обычно вскрывали его с помощью пара, вынимали деньги и заменяли их бумагой. Один или два раза женщина отправила его сама. Тогда, конечно, компаньонке пришлось пойти в отель и взять письмо со стойки. Но это тоже было очень просто.

— А какова роль няни? Это всегда была няня?

— Ну, видите ли, мистер Пуаро, старые девы, как известно, до глупости сентиментально относятся к младенцам. Поэтому то, что они поглощены ребенком и ничего не замечают, выглядит естественным.

Сыщик вздохнул:

— Ваши психологические обоснования превосходны, у вас первоклассная организация, и вы к тому же очень хорошая актриса. Ваша актерская игра в тот день, когда я разговаривал с леди Хоггин, была безупречной. Никогда не думайте о себе плохо, мисс Карнаби. Возможно, вас можно назвать женщиной без образования, но с вашими мозгами и с вашей смелостью всё в порядке.

— И все же вы меня разоблачили, мистер Пуаро, — ответила Эйми со слабой улыбкой.

— Только я. Это было неизбежно! Когда я беседовал с миссис Сэмюэлсон, я понял, что похищение Шань Туна — одно из целой серии. Я уже знал, что вам когда-то оставили в наследство пекинеса и что у вас есть сестра-инвалид. Мне нужно было лишь попросить своего неоценимого слугу поискать маленькую квартирку в определенном радиусе, где живет дама-инвалид с собакой-пекинесом и сестрой, навещающей ее раз в неделю в свой выходной день. Это было просто.

Эйми Карнаби выпрямилась.

— Вы были очень добры. Это дает мне смелость попросить вас об одном одолжении. Я понимаю, что не могу избежать наказания за то, что я делала. Меня отправят в тюрьму, полагаю. Но если можно, месье Пуаро, мне бы хотелось избежать огласки. Это так огорчительно для Эмили и для тех немногих людей, которые знали нас в прежние времена… Наверное, невозможно сесть в тюрьму под чужим именем? Или очень нехорошо просить об этом?

— Думаю, я смогу сделать больше. Но сначала я должен дать ясно понять одну вещь. Это вымогательство должно прекратиться. Собаки больше не должны исчезать. Со всем этим покончено!

— Да! Ох, да!

— И деньги, которые вы выманили у леди Хоггин, нужно вернуть.

Эйми Карнаби пересекла комнату, открыла ящик бюро и вернулась с пачкой банкнот, которую вручила Пуаро.

— Я сегодня собиралась внести их в общий фонд.

Пуаро взял деньги и пересчитал их. Потом встал.

— Думаю, мне удастся убедить сэра Джозефа не доводить дело до суда, мисс Карнаби.

— О, месье Пуаро!

Эйми Карнаби захлопала в ладоши. Эмили вскрикнула от радости. Огастес залаял и завилял хвостом.

— Что касается тебя, дружок, — сказал Пуаро, обращаясь к нему, — есть одна вещь, которой ты мог бы со мной поделиться. Это твоя мантия невидимости, которая мне необходима. Во всех этих случаях никто ни на мгновение не заподозрил, что тут участвует вторая собака. Огастес обладает львиной шкурой невидимки.

— Конечно, мистер Пуаро. Легенда гласит, что пекинесы когда-то были львами; и у них по-прежнему сердце льва!

— Огастес, полагаю, и есть тот пес, которого оставила вам леди Хартингфилд и который якобы умер? Вы никогда не боялись, что он не дойдет домой, один, сквозь уличное движение?

— О нет, месье Пуаро, Огастес очень умный. Умеет правильно переходить дорогу… я хорошо его обучила. Он даже усвоил принцип одностороннего движения.

— В таком случае, — сказал Эркюль Пуаро, — он превосходит большинство людей.

Сэр Джозеф принял сыщика в кабинете.

— Ну, мистер Пуаро? Вы хвалились не напрасно?

— Позвольте сначала задать вам вопрос, — сказал Эркюль Пуаро, усаживаясь. — Я знаю, кто преступник, и думаю, смогу представить достаточно доказательств, чтобы осудить этого человека. Но в этом случае я сомневаюсь, вернете ли вы когда-нибудь свои деньги.

— Не получу своих денег? — Хоггин побагровел.

Эркюль Пуаро продолжал:

— Но я не полицейский. В данном случае я действую исключительно в ваших интересах. Думаю, я мог бы вернуть ваши деньги в целости, если не будет судебного преследования.

— Э?.. — произнес сэр Джозеф. — Об этом надо немного поразмыслить.

— Решение целиком зависит от вас. Строго говоря, я полагаю, что вам следует подать в суд, в интересах общества. Большинство людей так сказали бы.

— Еще бы! — резко возразил Хоггин. — Ведь пропали не их деньги. Больше всего я ненавижу, когда меня надувают. Меня еще ни разу никто не надул безнаказанно.

— Тогда что вы решаете?

Сэр Джозеф стукнул кулаком по столу:

— Я возьму деньги! Никто не скажет, что увел у меня двести фунтов моих денег.