Смерть в редакции (ЛП)

— Некая женщина по имени Энн Барвелл в течение двадцати лет являлась секретарем Хэрриет Хаверхилл, — начал он. — После кончины своей работодательницы она, по-видимому, впала в депрессию и попросила предоставить ей отпуск, чтобы прийти в себя. В настоящее время она остановилась в доме своих родственников в… — он вопросительно посмотрел на меня.

— На острове Хилтон-Хед, — подсказал я.

— Южная Каролина, — добавил Сол. — Классное местечко, насколько мне известно.

— Надеюсь, вам удастся убедиться в этом собственными глазами. Я хотел бы попросить вас, когда вам позволит время, встретиться с мисс Барвелл. Мне необходимо прояснить всего лишь один вопрос: сообщала ли ей миссис Хаверхилл в устной или письменной форме о своем намерении предоставить своему племяннику пост издателя «Газетт». Любые другие подробности, само собой, также пойдут нам на пользу.

— Я смогу отправиться завтра утром, — кивая ответил Сол.

— Удовлетворительно. Арчи снабдит вас средствами на расходы, передаст адрес женщины и объяснит, как туда добраться.

— В последнем нет нужды. Вполне достаточно названия улицы и номера дома. Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я вернулся завтра к вечеру?

— Острой необходимости в этом нет, — ответил, скривившись, Вульф. — В любом случае, о результате вы сможете сообщить по телефону.

Я понимал, почему Вульф не настаивает на немедленном возвращении. Он не хотел, чтобы Сол проделал столь утомительное путешествие в один день; ему казалось ужасным, что за столь короткий срок человеку придется четыре раза лететь на аэроплане и дважды вести автомобиль. По мнению Вульфа, четыре полета можно пережить лишь за годы и годы. Сол, зная Вульфа почти так же хорошо, как и я, ответил, что решит о времени возвращения на месте, но в любом случае найдет способ завтра с нами связаться.

Если вас интересует, почему Вульф, вместо того чтобы тратить сотни долларов на поездку детектива, просто не поднял телефонную трубку и напрямую не спросил Энн Барвелл, то вам следует знать следующее: у нас телефонные аппараты поставлены на письменных столах, в спальнях, кухне и в оранжерее; Вульф воспринимает их как полезные инструменты, но при этом недолюбливает и пользуется ими только в том случае, когда личный контакт нецелесообразен или невозможен. Он задает вопросы по телефону так же неохотно, как я преследую подозреваемого без своего «марли» в наплечной кобуре.

— Выражение лица и глаз, движения корпуса и рук — все то, что можно назвать языком тела, — сказал он мне однажды, — незаменимы в ходе допроса. Лишиться возможности наблюдать за собеседником — значит оказаться мореплавателем без руля и ветрил, без компаса и секстанта.

После окончания беседы, пообещав Солу поскорей раздобыть для него адрес, я открыл сейф и отмусолил тысячу в потертых бумажках по пятьдесят и двадцать баксов.

— Приятного путешествия, — сказал я, провожая его к дверям. — Веди машину аккуратнее, ты же знаешь, что люди говорят об этих копах с юга.

Он хмыкнул, показал мне большой палец и удалился, шагая через две ступеньки. Я закрыл дверь и смотрел ему вслед, думая, что помирал бы сейчас от зависти, если бы не знал, что менее чем через месяц мне предстоит провести целую неделю на Виргинских островах с Лили Роуэн.

После того как Вульф вознесся в оранжерею, я позвонил Лону, который, даже без большой ругани, сообщил мне адрес Энн Барвелл в Южной Каролине. Я заверил, что дама не будет подвергнута запугиванию или иным видам насилия, и пообещал, что в том случае, если она пожалуется на плохое обращение, я отдам весь мой выигрыш за пять последующих четвергов. В ответ Лон заржал и напомнил о моих последних результатах в покере. Одним словом, он смягчился, попросил подождать и через пару минут выдал требуемые сведения, которые я и передал Солу.

— Вылетаю завтра первым рейсом на Атланту, — сказал тот.

Я пожелал ему счастливого пути, не забыв еще раз напомнить о нравах южных дорожных фараонов.

Остаток дня прошел без событий, если не считать разгоревшегося во время ужина спора между мной и Вульфом. Мы разошлись во взглядах на то, следует ли платить студентам-спортсменам. Я считал, что надо платить в открытую, чтобы положить конец очковтирательству. Вульф же настаивал на применении более жестких санкций за нарушение любительского статуса. Я посчитал себя победителем по очкам, так как вообще не верил в возможность вернуть университетскому спорту любительский статус.

В четверг с утра я чувствовал себя как на иголках, главным образом потому, что ничего не происходило. Когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи, его, по-видимому, совершенно не интересовали такие земные проблемы, как убийства и отношения с клиентами. Он предпочел делить свое время между кроссвордом в «Таймс», словарем Уэбстера и новой книгой «Революция в науке», сочиненной неким Дж. Бернардом Коэном. Я был уверен, что своим присутствием действую ему на нервы, так же как он действовал на мои. Поэтому в одиннадцать сорок я, отодвинув с шумом кресло, поднялся, потянулся и громогласно объявил, что отправляюсь прогуляться. Реакции со стороны Вульфа, естественно, не последовало.

Утро расстаралось вовсю. Вчерашний дождь очистил воздух, и оказалось, что весной даже Манхэттен может быть напоен великолепными ароматами. Я пошел на восток и на Лексингтон-авеню свернул на север. Миновав Сорок вторую я почувствовал, что несколько успокоился, хотя и продолжал думать о деле Хэрриет Хаверхилл. Не хватил ли на сей раз Вульф через край? Внешне я более или менее соглашался с версией об убийстве, но в глубине души мне было трудно поверить в нее.

Что касается круга подозреваемых, тут я не мог быть объективным. Они все мне не нравились, за исключением, пожалуй, Бишопа. Лон любил и уважал его, что для меня было положительной характеристикой, хотя сам я и не испытывал к нему особо теплых чувств. Может быть, потому, что он не слишком мне доверял. Дин — просто самодовольный надутый пузырь, не представляющий никакой опасности. Что же касается Хаверхиллов, то на Донну было приятно смотреть, хотя, с моей точки зрения, она была чересчур деловой. Дэвида и Скотта следовало отозвать обратно на фабрику, чтобы заменить кое-какие дефектные детали. Ни тот, ни другой не получил при сборке полного набора умственных способностей и хороших манер, хотя это еще не повод считать, что один из них нажал на спусковой крючок.

Оставалась Кэролайн — жесткая, крепкая, холодная как кочан, извлеченный из рефрижератора, и отстраненная, как ведущий в телевизионной игре. Но может ли она быть убийцей? Встроенный в меня индикатор показывал весьма незначительную вероятность этого.

Теперь Макларен. Если бы мне захотелось на кого-нибудь повесить убийство, то он стал бы кандидатом номер один. Однако это было бы большой натяжкой, так как он ничего от этого не выигрывал. «Газетт», по существу, уже была его, особенно если он сумел убедить племянника расстаться с принадлежащими тому акциями. А как насчет самого Скотта? Предлагали ли ему на самом деле трон издателя? Если так, то кому это было известно? Может быть, в этот самый момент Сол выясняет истину у Энн Барвелл.

Прокрутив пластинку еще пару раз, я очнулся, обнаружив, что дошагал почти до «Блумингдейла». Час с лишним прогулки не принес мне ничего, кроме пота на физиономии и мешка подозреваемых, против которых у меня не было никаких улик. Я подумал о том, не стоит ли выпить стакан молока и проглотить сэндвич в одной из столь любимых мною забегаловок на Пятьдесят восьмой, но вовремя вспомнил про пирог с устрицами, значащийся в сегодняшнем меню Фрица. На моих часах было двенадцать сорок четыре, и это означало: если я хочу получить свои устрицы, мне следует ловить такси. Подойдя к краю тротуара, я начал размахивать руками как брокер на товарной бирже.

Пирог с устрицами оправдал не только расходы на проезд, но и терпеливое выслушивание нытья таксиста о том, что посыльные на велосипедах являются величайшей опасностью улиц Нью-Йорка. Толкуя об этом, он так часто оборачивался ко мне, что я был готов выдвинуть его самого на получение звания Главнейшей уличной опасности.