Последний трюк каскадера

На письменном столе около телефона стояла ваза с букетом роз, фотография госпожи Фроман и рядом с бюваром — отрывной блокнот; комиссар полистал его. На субботу никаких планов.

В самом деле, подумал Дре, завтра воскресенье. (Он посмотрел на часы.) Впрочем, воскресенье уже сегодня.

Женевьева опять будет сердиться, хотя прекрасно знает, что это моя работа!…

На понедельник фамилия: Бертайон — 11 часов. Еще одна — на вторник. И еще… Встречи, номера телефонов, подчеркнутые инициалы… Все предстоит проверить, однако человек, который собирается покончить с собой, вряд ли будет расписывать распорядок дня. Странно.

Дре услышал, как вдалеке хлопнули дверцы машины: ребята из криминалистической лаборатории. Им не вдолбить, что надо действовать деликатно, не врываться в дом, где покойник, как бригада телерепортеров в расчете на интервью. Вскоре кабинет наполнился народом. Судебно-медицинский эксперт приехал последним.

— Вы обратили внимание на время? — спросил он. — Какая-то мания стреляться по ночам!… Заключение придется подождать до понедельника. Он перевернул тело на спину.

— А клиент ловкач… Пуля, в сердце, сразу видно. Это не так-то просто, как кажется. Попробуйте — сами увидите… Смерть, видно, наступила мгновенно.

— Фроман… Цементные заводы Запада.

— Кажется, я уже видел эту физиономию в газете. Шуму будет!…

От фотовспышек болели глаза. Врач уселся на письменный стол, как за стойку бара, предложил комиссару сигарету, но тот отказался.

— Как это его угораздило?

— А черт его знает… Посмотрите, не болел ли он чем-нибудь серьезным… Начало рака, например. Признаюсь, меня бы это устраивало — рак… Идите сюда, а то мы мешаем. Отпечатки пальцев нам ничего не дадут, зато совесть будет спокойна.

— Можете его забирать, — бросил фотограф. Выходя в коридор, Дре и врач столкнулись с инспектором.

— Вы знакомы с моим помощником?. — спросил комиссар. — Ну что, Гарнье?

— Ну и лачуга! — воскликнул инспектор. — Нужен велосипед, чтобы тут передвигаться. Молодой человек, Ришар, живет в правом крыле. Я заглянул в комнату. Он спит. А богатая вдова расположилась в левом крыле, на втором этаже. Ее дверь закрыта на ключ. Держу пари, она жалуется на бессонницу, но вы бы слышали храп!…

Двое молодцов удалялись, держа носилки — они слегка покачивались. Дре протянул врачу руку.

— Всего доброго. Теперь вы поедете спать… А я останусь со своей работенкой — вопросы, вопросы… Гарнье, старина, осмотри повнимательнее участок вокруг балконной двери… Мне вдруг кое-что пришло в голову… А раз так, у меня это будет вертеться в голове, пока не перепроверю… Открытая балконная дверь в парк… Мне это не нравится. Постой!… Минутку… Консьерж… Он тебе ничего интересного не сказал?

— О!… Этот не перестает причитать. А вот что он при этом думает, пойди узнай!

— Ладно, я им займусь.

Шамбон, мадам Фроман и консьерж ожидали комиссара в салоне. Шамбон, застегнутый на все пуговицы, сдержанный, словно пришел с визитом, сидел, выпрямившись, на стуле.

Вдова утопала в кресле, консьерж стоял, заложив руки за спину с выражением озабоченности на лице.

— Прошу меня извинить, — начал комиссар, повернувшись к консьержу. — Ваши имя и фамилия, пожалуйста.

— Жермен Маршан.

— Вы можете быть свободны. Я скоро подойду к вам. Завтра у нас будет больше времени для разговора, а сейчас я должен кое-что выяснить. Итак, госпожа Фроман!

Она открыла глаза и со страхом взглянула на комиссара.

— Изабель Фроман… Мы поженились около года назад. Почему он это сделал?

— Вот это я и пытаюсь выяснить. Вы, месье, насколько мне известно, кузен господина Фромана?

— Нет. Я его племянник.

— О, прошу прощения.

— Шарль — брат моей матери. Намного моложе ее. Матери скоро семьдесят шесть лет, а Шарлю было шестьдесят два. Отец был компаньоном Шарля. Он умер от инфаркта семь лет назад, я занял его место.

— То есть?

— Это довольно сложно. Цементные заводы Запада — фамильное предприятие, которым мы владеем как неделимой собственностью. Шарль был генеральным директором, но замечу, пяти права равны его правам. Точно так же и замок принадлежит нам обоим на равных. Я, как и мой отец, лиценциат права, в моем ведении бухгалтерия…

— Понятно. Спасибо. Расскажите мне о молодом человеке, Ришаре.

Наступила напряженная пауза. Изабель сделала движение в сторону Марселя де Шамбона, но тот тихо возразил:

— Нет, это не ко мне… Дре прервал его:

— Я в курсе всего, что касается катастрофы. Мне известно, что вы, мадам, и этот юноша работали в весьма оригинальном жанре.

— Какое это имеет отношение к смерти моего мужа? — спросила Изабель.

— Может быть, никакого. Но будьте так любезны… Мне необходимо во всем глубоко разобраться. Ришар — ваш брат, если не ошибаюсь?

— Сводный брат. По отцу. Комиссар помолчал, затем продолжил:

— Итак, я в курсе катастрофы. Ваш брат не сердился на вас за то, что вы вышли замуж за человека, по вине которого он оказался в таком положении?.. Я собираю информацию, вот и все. Если хотите, задам вопрос иначе. Как ваш муж относился к вашему брату? Его вина, наверное, казалась ему невыносимой? Молодая женщина и Шамбон смущенно переглянулись.

— Допустим, когда он встречал Ришара… за столом… или в парке… — настаивал Дре.

— Он всегда был исключительно любезен, — ответил Шамбон.

— А вы, мадам?.. Ведь время от времени какое-нибудь слово, жест выдавали его чувства?

— Никогда.

— Позвольте! И вам это не казалось странным? Испытывал ли ваш муж дружеские чувства по отношению к вашему брату… или жалость… или что-то другое?.. Нет? Вы не знаете. С другой стороны, любил ли ваш брат человека, который его искалечил?

— Вам ничего не стоит спросить об этом его самого, — раздраженно вмешался Шамбон. Дре в раздумье сделал несколько шагов.

— Поверьте, — сказал он, — эти вопросы нравятся мне не более, чем вам. Но тот, кто кончает с собой, — как правило, человек, не добившийся своей цели. Семейные неурядицы, дела, принявшие плохой оборот…

— Не надо преувеличивать, — возразил Шамбон с вымученной улыбкой.

— Допустим, — продолжал Дре, — но вы сами… Вы хорошо с ним ладили?

— Прекрасно. Что тут придумывать? Разумеется, предприятие переживало кризис. Дядя стал раздражительным.

— А! Вот видите!

— В такой момент кто угодно потерял бы хладнокровие. Нам не возвращают долги. Мы переживаем всевозможные неприятности. Кое-какие иностранные рынки для нас пока что закрыты.

— Так не это ли причина? Расскажите мне о забастовке, о которой поговаривают до сих пор.

— Здесь многое преувеличено. Правда, дядю действительно заперли в его кабинете. И он чуть не ударил представителя забастовщиков.

— Ах, вот как!

— Он быстро выходил из себя и, надо признать, был… старомодным… патроном.

— А вы?

— Нет, только не я. Иногда мы ссорились с ним по этому поводу.

— Интересно!…

— У него была манера все решать единолично и даже к своим близким относиться как к служащим.

— И к вам тоже?

— Разумеется.

— Вы сердились на него?

— О, иногда случалось! Но дальше этого не заходило.

— Итак, я резюмирую сказанное вами: ничто в частной жизни или в профессиональной деятельности не могло его толкнуть на самоубийство!

— Я так полагаю, господин комиссар.

— А вы, мадам? Вы тоже так считаете?.. Говорил ли он с вами о делах?

— Никогда, — прошептала вдова.

— Вы ничего мне не рассказали о его здоровье.

— У него было слегка повышенное давление, — сообщил Шамбон.

— Я спрашиваю госпожу Фроман, — заметил Дре с раздражением.

— Да, — согласилась она. — Он соблюдал диету… то есть… пытался соблюдать. Но не избегал деловых обедов или ужинов. И много курил.

— Словом, не любил отказывать себе в чем-либо?

— Именно.

— Но он не пил?

— О нет! Иногда.

— И… прошу прощения, но я должен задать этот вопрос… Вне брака… Шамбон и Изабелла быстро переглянулись, Дре перехватил этот взгляд.