Смертельный розыгрыш. Конец главы

— Я плачу вам не за то, чтобы вы целыми днями отсиживались в питейных заведениях,— грубо сказал Роналд.

— Разумеется, сэр.— Максвелл отреагировал так, как будто Роналд скомандовал «смирно!».— Но не могу же я обходить все дома, спрашивая, где кто был между девятью и одиннадцатью вчера вечером.

— Почему бы и нет, черт возьми? Нужно действовать.

— Но у меня нет официальных полномочий, мистер Пейстон.

— Вы мой служащий, этого достаточно.

— Вы велели мне помалкивать об этом, когда посылали сюда.

— Я велел вам поступать по обстоятельствам. Неплохо и проявить немного инициативы, Максвелл. Как бывший полицейский, вы могли бы энергичнее вести расследование.

Я думал, что предприимчивый мистер Максвелл будет обескуражен таким обращением,— ничего подобного.

— Превосходно, сэр,— сказал он.— Я начну прямо сейчас. Мы знаем, где были вчера вечером вы, мистер Уотерсон. А где были вы, мистер Карт?

Элвин был явно застигнут врасплох. Он сделал обиженную гримаску.

— Дома.

— Кто может это подтвердить?

— Мне не нравится этот допрос. Но ответить я могу только: никто. Моя экономка рано ложится спать, к тому же она глухая.

— А ваш брат?

— Он ушел вскоре после ужина. Без четверти девять, если не ошибаюсь.

— А когда он вернулся?

— Не знаю. Спросите у него.

— Хорошо, сэр. Стало быть, вы не видели его до сегодняшнего утра?

— Я не говорил этого. Около одиннадцати мы с ним пропустили по рюмочке на сон грядущий. А вернулся он, может быть, и много раньше, не знаю.

— Надеюсь, вы не пытаетесь втереть мне очки, сэр?

— Выбирайте выражения, Максвелл,— строго произнес Роналд.

Возможно, Чарли и был бездарным актером, но он оказался не из тех, кто всегда поддакивает своим хозяевам.

— А как насчет вас, мистер Пейстон?

— Насчет меня?

— Где вы были вчера вечером? Чтобы выполнить задание, я должен знать, где находился каждый.— Максвелл говорил шутливым, но достаточно твердым тоном. Роналд потемнел от гнева, его пальцы отбивали дробь по подоконнику. Однако он тут же овладел собой и повернулся ко мне.

— Видите ли, Джон, Чарли не делает никакого различия между нами. Я всегда придерживался демократических принципов в управлении моими фирмами. Даже младшие служащие могут высказывать свое мнение, и мы обсуждаем дела на равных.

— Все равны, но вы самый равный среди равных?— ядовито заметил Элвин.

Роналд Пейстон рассказал, что вернулся домой около половины седьмого, поужинал с женой и удалился в библиотеку, чтобы просмотреть кое-какие бумаги; спать он лег незадолго до полуночи. Секретаря, после краткого с ним разговора, он отпустил, распорядившись, чтобы никто его не беспокоил.

— Боюсь, что у меня нет алиби, Чарли.

— Так же, как на тот вечер, когда в окно таверны швырнули гранату. Подозрительно, мистер Пейстон,— ухмыльнулся Максвелл.— Все происходит как раз в то время, когда вы в своей резиденции.

— Откровенно говоря, это меня беспокоит. Может быть, кто-то пытается впутать меня в эту историю.

— Только не забывайте,— сухо вставил я,— что никто не мог знать, будете ли вы один в своем кабинете именно в эти часы.

— Не совсем точно, Джон,— сказал Элвин.— Это должен был знать его секретарь. И Вера, я полагаю.— Он показал на стеклянные двери и добавил:— Из этой комнаты можно выйти прямо в сад.

— Я бы просил вас не упоминать о моей жене,— перебил Роналд, его глаза так и жгли Элвина.— Что до моего секретаря, то я вполне могу за него поручиться — он служит у меня почти десять лет.

— Я просто пошутил, дружище. Ну, кому в голову может прийти подозревать Веру.

Я пристально вгляделся в Элвина. Странно, что именно он так исказил цитату. Значит, он знал о ночных эскападах Веры, но я не мог понять, почему он снова и снова намекает на это.

— А где был Фред Киндерсли?— спросил Роналд.— Вам удалось что-нибудь выяснить?

— Фред говорит, что в ту ночь, когда сгорели стога, они с миссис устали как собаки и проспали эту заварушку.

— Во всей деревне только они, похоже, и спали, Чарли. Я ни на что не намекаю, но он до сих пор не может мне простить… этой истории с таверной.

— Вертоград Навуфея [33],— тихо, чтобы не слышали остальные, шепнул мне Элвин.

— Фред — славный малый,— запальчиво воскликнул я.— Если вы и правда думаете, что он мог подпалить ваши стога из-за пустяковой размолвки…

— С тех пор прошло уже несколько лет,— поддержал меня Элвин.

— Я ни на что не намекаю,— раздраженно повторил Роналд.— Но в сложившихся обстоятельствах необходимо перебрать все варианты.

— За исключением тупиковых,— парировал я.

Подняв взгляд, я увидел, как мимо стеклянной двери проплыла Вера. Ее виски были прикрыты сари: вот так, оказывается, она скрывала свою ранку. Ее профиль казался особенно прекрасным на фоне тисовой изгороди, в озарении солнечных лучей. В этой красоте было что-то печальное, даже трагичное; Вера проплыла мимо так бесшумно, так бесцельно, что ее можно было принять за привидение. В ладонях она несла, как жертвоприношение, маленькую черепашку.

Пользы от нашего совещания почти не оказалось. Я только узнал, что Чарли Максвелл проверял карточные колоды. Много колод в самом Замке, но все новые — как типично, что Пейстон пользуется каждый раз новыми, а его секретарь заявил, что ни одна из уже использованных и переданных в местную больницу колод не совпадает по рисунку и узору с картами, к которым были приклеены анонимные записки. В «Пайдале» оказалось множество старых колод, но все с джокерами.

Сам факт поджога стогов считался доказанным, но на пустом бидоне из-под керосина были обнаружены лишь отпечатки пальцев Элвина, который держал его на глазах у всех уже после пожара. Предполагалось, что если на нем и были отпечатки чьих-то пальцев — например, продавца,— то злоумышленник их стер. Полиция опрашивала всех москательщиков в округе. Не удалось и установить, кому принадлежала граната. Наш местный сержант обошел все дома, но гранаты, которые деревенские жители хранили как память о войне, были налицо.

В полдень мы разошлись. Роналд Пейстон велел Максвеллу уйти тем же путем, каким он пришел: через стеклянную дверь и сад,— чтобы никто в деревне не узнал о его связи с Замком.

Эта типичная сценка из комедии «плаща и шпаги» позабавила меня, но она так же хорошо вписывалась в вереницу детски непосредственных, гротескно-фантастических проделок, совершенных в Нетерплаше, как и необъяснимое примирение — если только это примирение — между старым и новым владельцами Замка.

Об этом я и сказал Элвину, когда мы шли с ним по направлению к «Пайдалу».

— Да,— согласился он.— Пирог смирения — не самое любимое мое блюдо. Но есть блюда куда более неприятные на вкус.

— Например?

— У меня не было другого выхода.— Он вдруг резко остановился посреди луга и посмотрел на меня жалобными глазами побитой собаки.— Видите ли, Джон, мне немного стыдно за свой розыгрыш.

— Вы имеете в виду историю с председательством? Или с кукушкой?

— Кукушка — пустяк. Сомневаюсь даже, чтобы Роналд понял, в чем тут смысл. Но ведь нам жить вместе, в одной деревне, так что…— Он не договорил и стал вытирать платком пот. Солнце в тот день сильно пекло.— Особенно теперь, когда он хочет обосноваться здесь на постоянное жительство.

— Вы сказали, что у вас не было другого выхода,— напомнил я, когда мы пошли дальше.

— Да, конечно. Меня тревожат все эти дурацкие проделки — я не хочу, чтобы их приписали мне. Тем более что в какой-то степени я чувствую себя ответственным.

— Ответственным?

— Да. Боюсь, что какой-то злобный безумец воспользовался моим розыгрышем и развязал целую кампанию. Вот я и решил покаяться.