Загадка ледяного пламени

Клик выпустил облако сигаретного дыма и закинул одну ногу на другую — жест, который соответствовал хамоватому образу Хэдленда.

— Хорошо, — совершенно бесцеремонно объявил он. — Однако я не хотел бы оказаться на месте вашего хозяина, Боркинс. Он виновен, в этом нет никакого сомнения; нужно лишь время, чтобы оформить все как положено. Только тогда можно будет говорить о правосудии.

— Вы так думаете? — В голосе дворецкого прозвучала затаенная радость.

— Конечно, так и будет. У господина Мерритона нет никаких шансов. Скоро он будет качаться в петле. Приятная новость перед ленчем, не так ли? Однако нужно относиться ко всему беспристрастно. А сейчас и в самом деле пойдем перекусим.

Они потратили весь день, обсуждая эпизод за эпизодом все то, что случилось в «Башнях», сравнивая, повторяя каждую сцену той роковой ночи, когда Дакр Уинн отправился на болота и, согласно словам всех, кто находился в особняке в ту ночь, так никогда и не вернулся — если, конечно, не считать заявления Боркинса. А к вечеру суперинтендант, сославшись на головную боль и судороги, прихватив записную книжку, удалился в свою комнату.

На прощание Гамильтон похлопал его по плечу, а потом неожиданно усмехнулся.

— Хорошо, берегите себя, господин Лэйк, отдыхайте, — проговорил он, коснувшись руки суперинтенданта, а потом кивнул, почувствовав, как напряжены мускулы начальника под тканью пиджака. — Я, в отличие от вас, в неплохой форме. Хотя не ожидаю, что возникнут какие-то трудности. Вот утренние газеты и местные издания — все они пишут об этом ужасном деле. Кажется, у Мерритона много друзей — пишут о нем только хорошее. Но, по-моему, они ошибаются, — тут он незаметно подмигнул суперинтенданту. — Во всяком случае, эти газеты помогут вам скоротать вечер. Пока мы не вернемся.

А потом добавил шепотом:

— К тому же мы могли бы намекнуть Боркинсу, что сегодня вечером мне нужно написать несколько писем; я запрусь в своей комнате и не хочу, чтобы мне кто-то мешал. А Доллопс пойдет отправить их на почту и получить свежую корреспонденцию. Так как? Я не хочу, чтобы у кого-либо возникли какие-нибудь подозрения.

Нэком кивнул, потом взял записную книжку и письменные принадлежности точно так же.

— Я буду у себя в комнате, господин Лэйк, — объявил инспектор Клик так громко, чтобы было слышно и в коридоре, если, конечно, кто-то прятался там, пытаясь подслушать, о чем говорят гости в столовой. — Мне нужно написать несколько писем. Нет, не по этому вопросу. Моему финансисту. И, знаете ли, не хочу, чтобы меня при этом тревожили.

— Хорошо, — согласился Нэком. — А я тем временем ознакомлюсь с прессой, так что можете не спешить.

Дверь за спиной инспектора Клика резко захлопнулась, и он отправился в свою комнату вверх по лестнице, тихо насвистывая, в то время как из-за угла выскользнул Боркинс и насмешливо кивнул вслед инспектору. Затаившаяся улыбка играла в уголках рта этого человека; его глаза сузились, когда он смотрел вслед Клику, который поднялся по лестнице, направляясь в спальню.

— Тьфу! — пробормотал дворецкий, обращаясь к теням, словно это были живые собеседники. — Эти полицейские — настоящие профаны и лентяи. Разве нет? Писать любовные письма перед сном… Молодой бездельник!

Потом он повернулся и пошел на кухню. А наверху в темном коридоре замер инспектор Клик. Его плечи дрожали от приступов беззвучного смеха. Гамильтону очень понравились слова Боркинса про бездельника-полицейского.

Глава XIX

О том, что случилось в «Свинье и свистке»

Ночь выдалась безлунная. Большие серые облака заполонили небо. Из-за густого тумана контуры деревьев казались размытыми, а отдельные участки болот превратились в пятна чернильной мглы.

Два человека в потертых брюках с вытянутыми коленями и грязных синих вельветовых свитерах, с яркими носовыми платками, завязанными на шее, в огромных кепках, которые то и дело наползали на глаза, брели по узкой тропинке, ведущей от «Башен» к заливу Салтсвит. На перекрестке дороги навстречу им из тумана выскользнули еще две фигуры, тоже в низко надвинутых темных кепках; они фальшиво распевали «Спокойной ночи, моряки». Идущие из особняка ответили в унисон, а тот, что был повыше, насвистел мелодию. Они разошлись, не останавливаясь, словно передавая эстафету.

Тот, что повыше, прекратил насвистывать и взял за руку спутника.

— Это был Боркинс, — пробормотал он. — А ты не разглядел лица его спутника?

— Разглядел, — отвечал Доллопс с присущим ему высокомерием. — Прекрасное личико! Но я просто поражен… А вот первым точно был Боркинс.

— Потише, мальчик! Не надо так громко орать, — голос инспектора Клика превратился в едва различимый шепот. — Я тоже его узнал, — продолжал инспектор. — Мой друг совершил полуночный визит, вместо того чтобы мирно почивать на подушках. Вряд ли я смогу позабыть такое лицо… Ах, Боркинс, Боркинс! Хотя стоило ожидать чего-то подобного. А вот теперь нам нужно понять, что общего могло быть у такого парня с Уинном? И какое ко всему этому имеет отношение сэр Мерритон? Никогда не слышал, чтобы он говорил о том, что его интересуют мануфактуры. Поклясться могу, что они его не интересуют. И все же этот темный незнакомец — тут к гадалке не ходи, — почему он попытался убить меня, едва стало понятно, что я здесь, чтобы разгадать тайну «ледяного пламени»? Часть проблемы именно в этом, так, Доллопс? «Ледяное пламя», сквайры, темные незнакомцы… А еще моряк и дворецкий, многие годы служивший семье, — вот все фрагменты удивительной головоломки. Интересно, куда направилась эта парочка?

— Скорее всего в «Свинью и свисток», — высказал предположение Доллопс. — Туда, где «Черные Бакенбарды» поджидают своего друга Боркинса, чтобы отчитаться о проделанной работе. Черт возьми, сэр! Я никогда не видел такого зловещего на вид головореза. У меня от одного его вида кровь в жилах стынет. Нет, если бы я ночью увидел такого мерзавца, то, наверное, тут же грохнулся без сознания. Ну а если бы я встретил его в темном переулке… Нет, у меня даже слов не найдется, чтобы высказаться.

Клик весело рассмеялся. Некоторые детали его собственной «маскировки» делали инспектора этаким морячком-добрячком. Однако чтобы поддержать спутника, он похлопал Доллопса по плечу.

— Это твое право, Доллопс, несомненное право, — пробормотал он и неторопливо продолжил: — Каждый человек может чего-то бояться. Однако страх — для благородных. А твое несомненное право — не отступать, ничего не бояться и делать свое дело… Ну а теперь мы должны разыграть небольшую пьесу. Так что, Доллопс, тебе придется поднапрячься. Посмотри-ка! Там впереди свет. Что это, как думаешь? Ты же у нас следопыт-путеводитель.

— «Свинья и свисток», — проворчал Доллопс хриплым голосом, стараясь скрыть то удовольствие, которое испытал, когда начальник назвал его «следопытом-путеводителем», точно оценив склонности юноши.

— Что ж, хорошо. Забава начинается. Не забудь о своей роли. Мы моряки, только что вернувшиеся из путешествия на Ямайку и оставшиеся без гроша в кармане. Мы потеряли работу и ищем, где бы потрудиться, чтобы поправить дела. Нам сказали, что в этих местах есть работа, вот мы и отправились сюда из Лондона. Бродим уже шесть дней. Не забудь об этом. По-нашему, это дьявольски долгая прогулка! И не забудь, тебя зовут Сэм Робинсон, меня — Билл Джонс. А вот и наши друзья. Проходи.

Насвистывая, они подошли к ярко освещенным дверям трактира — зданию, стоящему у самого залива. Справа и слева от них протянулась ровная, как зеркало, водяная гладь, едва различимая в ночной тьме. Черный на фоне выхода из гавани, словно выгравированный из тумана, едва не касаясь носом пирса, застыл пароход — тяжелая громадина, увитая сетью фонарей и огоньков. Едва различимые мужские голоса доносились оттуда, где в выложенной булыжниками верфи сгрудилась кучка маленьких рыбацких лодок. Только по призрачным парусам можно было определить их точное месторасположение.